Лес за стеной (СИ) - Жнец Анна - Страница 11

— Как ты собиралась отыскать нужную таблетку, если не умеешь читать?

Сердце заколотилось.

— Я… — во рту пересохло, — думала… там будут картинки…

Отец отпустил моё лицо:

— Ты такая же дура, как твоя мать.

Раххан дожидалась меня, сидя на кровати. Женщинам в Ахароне, кроме готовки и уборки, развлечь себя было нечем, и сестра смотрела в окно.

— Я не нашла снотворное, — сказала я, войдя в комнату. И поняла, что расстроена. Действительно расстроена.

— Зато нашла я, — ответила Раххан, показав блестящую пластинку из фольги. — В спальне на тридцать восьмом, где мы тогда ночевали.

В блистере оставалось четыре таблетки. Краешек упаковки, где, вероятно, указывался срок годности, был оторван, и я со спокойной совестью решила больше об этом не переживать.

— И что теперь? — спросила, наблюдая, как Раххан выдавливает из пластинки белые кругляши и раскладывает перед собой на тумбочке. — Я имею в виду… мы достали снотворное, но… Что ты собираешься делать дальше? — Пирог, — ответила сестра.

— Пирог?

— Пирог с начинкой.

______________________

От автора:

В основу трагической истории матери Магграх легли вполне реальные события. Фанатик от религии на полном серьёзе отговаривал женщин с внематочной беременностью от абортов, убеждая, что такова воля божья. Он говорил: сохранив внематочную беременность женщина станет мученицей и, умерев, попадёт в рай, а это радостно и почётно.

Так же несколько фактов из современных реалий:

Согласно нормам некой арабской страны, чтобы сделать операцию по медицинским показаниям, женщине необходимо получить разрешение мужчины-опекуна.

Если женщину посадили в тюрьму (за попытку сделать аборт, или потому что она не так оделась, или по какой-нибудь другой причине), то выйти из неё она может лишь с согласия мужчины-опекуна. Даже если срок заключения истёк, но опекун не согласен забрать женщину из тюрьмы, то она остаётся там. Может, и на всю жизнь. Про такие случаи я читала.

В конце концов мы приготовили не пирог, а булочки с джемом. Те, что были со снотворным, сделали в виде косичек и выложили на тарелку сверху, посыпав сахарной пудрой, безопасным — придали форму рогаликов, их затолкали на дно.

— Готово, — сказала Раххан, выключив духовку. — Три таблетки использовали, одну возьмём с собой на всякий случай.

«Ничего не получится», — думала я, отдирая от скалки прилипшее тесто.

План был такой: дождаться, когда Альб уйдёт на дежурство, — в шесть он уже садился в машину — и наведаться к его жене с дружеским визитом.

Я представила, как Эсса открывает дверь с привычным отсутствующим выражением и мы тычим ей в лицо булками со снотворным. Не уверена, что она оценит. Эсса не создавала впечатление человека, знакомого с понятием гостеприимства.

Уже в лифте меня осенило:

— Ты уверена, что это безопасно, — я повернулась к сестре, — нагревать таблетки в духовке? Я имею в виду… с ними могло что-то стать.

Раххан пожала плечами.

— А если мы отравим Эссу?

Мало того что мы собрались накормить жену брата таблетками с неизвестным сроком годности, так ещё своими манипуляциями, возможно, превратили их в яд

— Что если мы не усыпим её, а убьём? — я потянулась к кнопке, чтобы остановить лифт.

Раххан шлёпнула меня по руке.

— Значит, эффект от снотворного будет более продолжительным.

— Ты не понимаешь? — я снова попыталась добраться до панели с цифрами. — Альб вернётся домой, а его жена мертва…

— Не обязательно, — Раххан заслонила кнопки.

— И все поймут, что мы её убили…

— Это вряд ли.

— И отец…

— Скажет: «Такова воля Сераписа».

— Но я не хочу её убивать!

— Да с чего ты взяла, что её убьёшь?!

«Дурацкий план».

Я отступила к стене с зеркалом и облокотилась о поручень. Раххан продолжала предусмотрительно закрывать спиной кнопочную панель.

— Думаю, надо было приготовить торт.

— Успокойся. Я не добавляла снотворное в начинку. Неужели ты не видела?

— Я раскатывала тесто, а потом мыла посуду. Не добавляла?

Раххан закатила глаза.

— Я размяла таблетки в порошок, полила булки сиропом, посыпала сверху снотворным и сахарной пудрой.

«Ничем хорошим это не кончится».

— Почему мы не могли просто добавить снотворное в чай?

В том, что произошло дальше, не было ничего удивительного. На самом деле события развивались точно по сценарию, написанному у меня в голове. Возможно, даже более абсурдному. Эсса открыла дверь, и на лице у неё было именно то бессмысленное выражение, какое наблюдалось при каждой встрече. Она посмотрела на Раххан, на булочки в глубокой тарелке, на закрывающиеся створки лифта за нашими спинами и, когда я уже собиралась заговорить, молча захлопнула дверь. Переглянувшись с сестрой, мы постучали снова. Действия повторились в той же последовательности, только Раххан успела втиснуть ногу между косяком и закрывающейся дверью. Эссе пришлось нас впустить. Довольной она не выглядела.

— Мы с дружеским визитом, — улыбалась я, тряся перед её лицом отравленным угощением.

У Эссы дёрнулась бровь.

— С дружеским визитом… — повторила она, словно впервые услышала это сочетание слов.

— Мы же… давно живём вместе… то есть… в одном доме… и ты… жена нашего брата, а значит, получается… в некотором роде… наша сестра.

У Эссы дёрнулся глаз. Виском я почувствовала прожигающий взгляд Раххан. И поспешила закончить:

— А родственники должны общаться.

— Очень мило, — сказала невестка, забрав у меня тарелку. — Да, очень мило. Прекрасно пообщались. Да, мне понравилось. Понравилось. Надо чаще общаться, да. А теперь можете уходить.

Эсса смотрела на нас, терпеливо придерживая открытую дверь. Мы претворялись слепыми и не двигались с места. Закончилось тем, что Раххан отыскала кухню и сама поставила чайник на плиту. Эсса неохотно опустилась за стол, наблюдая, как я перебираю кружки на полке.

«И как Альб с ней живёт?»

Кухня была частью малой гостиной, и, судя по состоянию посуды и шкафчиков, здесь не готовили. Две зоны — гостиная и кухонная — разделялись мраморной стойкой и рядом длинных потолочных светильников. Стулья на высоких хромированных ножках могли вращаться. На открытых полках стояли банки с приправами. Одинаковые по цвету и форме, они были выстроены в идеальную линию, сверкали металлическими боками без единого пятнышка и, скорее всего, не использовались ни разу. На стенах висели безумные пластилиновые картины.

Я разложила на столе блюдца и спешно, как договаривались, опустила на своё безопасный рогалик. Раххан сделала то же самое. На тарелке остались только булочки со снотворным. Затем мы разлили по кружкам чай. Итак, мы сидели за столом в напряжённом молчании, не двигаясь и, казалось, не дыша. Кусок не лез в горло. Надо было завязать разговор.

— Хорошо сидим, — попыталась я.

Эсса выглядела так, словно собиралась притворяться стеной, пока мы не уйдём, потеряв терпение.

Раххан ненавязчиво подвинула к ней тарелку:

— Угощайся.

Эсса посмотрела на булочки, влажно блестевшие от впитавшегося сиропа.

— «Презрейте искушения плоти», — извлекла она из памяти очередную цитату, и я заметила, как у сестры сжались челюсти.

— Мы старались, — «мило» улыбнулась Раххан. — Начинка сказочная. Попробуй.

С брезгливым выражением невестка подцепила сдобную косичку и надкусила. Мы с сестрой тихо выдохнули.

Подбородок девушки задрожал. Губы искривились. Эсса словно боролась с тошнотой. Склонившись над блюдцем, она неделикатно выплюнула в ладонь пережёванный кусок.

— Омерзительно, — заключила, вытирая рот.

Похоже, Эсса не только ничего не знала о законах гостеприимства, но также имела весьма расплывчатые представления о вежливости. Раххан закрыла глаза и стиснула зубы.

Пора было переходить к запасному плану.