Лес за стеной (СИ) - Жнец Анна - Страница 27

— Зачем я только на тебе женился?

Я смотрела на своего мужа и недоумевала, как когда-то могла находить его красивым. Он был безобразен. Рот как у мороженой рыбы. Глаза — грязные лужи. На лице — злость и брезгливость.

Наконец Равад вышел из кухни, и я осела на пол, сжимая в кулаке остатки разбитого яйца.

«Я больше не могу. Не могу так жить. Не могу».

Мягкие ручки обняли меня за шею. Диана положила голову на моё плечо.

— Мамочка, я тебя люблю.

«Соберись. Не рыдай при ребёнке».

— Всё хорошо, милая. Всё хорошо, — я вытирала слёзы, но они собирались на глазах, стекали к уголкам губ. Я чувствовала их солёный вкус. Теперь я понимала Раххан, которая обожгла лицо утюгом, лишь бы не выходить замуж за того, кто наверняка стал бы над ней измываться.

Диана остановилась передо мной, прижала тёплые ладошки к щекам.

— Мамочка, не плачь, ты хорошая. Ты очень-очень хорошая.

Я развесила на спинке стула жёлтое платье дочери. В Ахароне яркие цвета, кроме традиционного красного, имели право носить только дети, и я отводила душу, заказывая Диане наряды из свободных стран. На дочь Равад давал деньги неохотно, и я искала способы сэкономить, часто отказывая себе в необходимом, зато в гардеробной моей малышки висели платья каких угодно оттенков: салатовые, бирюзовые, персиковые, розовые. По правде говоря, это красочное изобилие больше радовало меня, чем Диану. Мне нравилось любоваться ею, и других детей — детей от Равада — я не хотела.

Перед сном я окуривала детскую, отгоняя злых духов. Делала это по привычке, а не из суеверного страха перед нечистой силой, в которую теперь не верила. Единственное зло в этом доме скрипело пружинами матраса этажом ниже, дожидаясь меня в супружеской спальне. Никакими ароматическими палочками его было не изгнать.

— Спой мне про дорогу, — попросила Диана, кутаясь в тонкое покрывало из хлопка.

Звуки, издаваемые моим горлом, пением могла назвать только она. Я неумело растягивала гласные и редко попадала в ноты. Вот у Раххан голос был — низкий, грудной, под стать её драматической внешности. Убирая, сестра иногда забывалась и начинала мурлыкать под нос мелодию, которой нас научила мама.

Как бы сильно я ни фальшивила, Диана слушала меня, затаив дыхание, и я пела. Про дорогу, серой лентой бегущую к облакам, зажатую высокими бетонными стенами, что закрывали поля вдоль обочин. В маминой песне этих стен не было, но я боялась будить в детском разуме столь опасные фантазии. В конце концов, мы жили в мире, где зелёный цвет можно было увидеть только на детских платьях.

Глаза Дианы медленно закрывались, потом распахивались и начинали закрываться опять. Заканчивая второй куплет, я подняла голову — и подавилась воздухом: под потолком над кроватью порхали бабочки. Призрачные крылышки переливались всеми оттенками синего: от небесного до сапфирового. Тонкие, похожие на булавки усики трепетали.

«О Всесильный…»

— Прекрати! — я схватила Диану за плечи и затрясла её, сонную, изо всех сил. — Прекрати немедленно! Никогда! Никогда так не делай!

Бабочки исчезли. Дочка смотрела испуганно, и я прижала её к груди, ругая себя за срыв. В отличие от Равада, я никогда не повышала на Диану голос. Хотя бы со мной она должна чувствовать себя в безопасности.

— Прости, прости, — зашептала я в тёмную макушку. — Ты не виновата, но… То, что ты делаешь… бабочки… это плохо. Тебя могут… наказать.

— Тётя Эсса так делает, — Диана отстранилась и завернулась в одеяло. Спряталась в нём, как в коконе. От меня. Своей матери. Видеть это было настолько больно, что я не сразу обратила внимание на её слова.

Эсса? Колдует? И учит всяким опасным глупостям мою дочь!

— Ты больше не будешь с ней общаться!

Хотела бы я, чтобы во мне говорил только страх за Диану, но под толстым слоем возмущения и обоснованного испуга скрывалась в том числе и зависть — чувство, которое я не ожидала в себе обнаружить.

Крепче завернувшись в одеяльный кокон, малышка заплакала, и при виде этих горьких слёз я поняла, что не смогу отнять у неё единственного друга: не так много она знает людей, которые относятся к ней хорошо.

— Тётя Эсса больше ничего не умеет, — захныкала дочка. — Только создавать бабочек. Она говорит, что у нас отобрали чудеса. Однажды в сказку пришли чудовища, украли чудеса и спрятали, а фей превратили в своих служанок.

«Эсса! Что ты творишь?!»

— Она говорит, что чудовища завидовали феям. И боялись их. И хотели быть сильнее.

— Это просто сказка, — прошептала я дрогнувшим голосом. — Просто сказка…

— Я тоже так думаю, — Диана зевнула. — Тётя Эсса считает, что феи не могут делать чудеса, потому что голодные…

«Что?»

— Но у нас она пила чай с пирогом и всё равно не смогла заставить моего быка летать.

У меня затряслись руки.

«Я убью её! Убью! Чего она добивается? Своих детей не имеет, хочет чтобы и я…»

— Но ты не волнуйся, мамочка, — Диана положила ладошку под голову. — Я знаю, что никому нельзя рассказывать о своём даре. Особенно чудовищам. Тётя Эсса запретила. Но тебе ведь можно? Ты ведь тоже фея?

Всхлипнув, я закрыла лицо руками.

Уложив Диану, я спустилась на кухню, чтобы успокоиться и выпить воды. После услышанного меня ещё потряхивало. Не знаю, как я сдержалась и не кинулась звонить Эссе, крича и запрещая приближаться к моему ребёнку. Завтра у нас намечался серьёзный разговор: неужели она не понимает, что, затрагивая такие темы, подвергает Диану опасности?!

Дочка — единственный лучик света в моей безрадостной жизни. Последнее утешение. Всё, что у меня осталось. Я не позволю ей навредить!

Руки дрожали, когда я подносила стакан к губам, и вода в плену прозрачных стенок плескалась. Зубы застучали по стеклянному краю, да так, что не удалось сделать ни глотка.

«Как я докатилась до такой жизни?»

Взгляд упал на белый тюль. В складках ткани пряталось пятно от детских пальцев: утром Диана помогала готовить для курицы маринад и, видимо, нечаянно испачкала штору.

Со вздохом я отложила стакан, взяла мыло и кухонное полотенце. Может, удастся оттереть грязь, не снимая тюля с карниза? Равад не должен увидеть это пятно, иначе…

Как же осточертела бесконечная уборка! Непрекращающаяся, выматывающая рутина. И упрёки, упрёки. По поводу и без. Утром я просыпалась усталой, а к вечеру валилась с ног. Звенел будильник, и я с трудом заставляла себя открывать глаза и двигаться. Домашние туфли словно отяжелели вдвое, а мир спрятался за серой дымкой. Краски выцвели, поблекли. Куда бы я ни взглянула, на всём будто лежала пыльная вуаль. Только платья Дианы, её глаза, её волосы оставались яркими.

Моя усталость не была физической.

Я смотрела на жёлтое пятно в складках тюля с ненавистью. Хотелось спать. Я представляла, как голова касается подушки, и в бессилье комкала полотенце. Я не могла отложить дела до утра. Не могла оставить проклятую штору висеть испачканной. Равад заметит. Он замечает любые детали, словно специально ищет, к чему придраться, — повод устроить моральное избиение.

«Исчезни, исчезни», — повторяла я ненавистному пятну.

Эсса умела создавать синих бабочек. У Раххан однажды получилось сотворить шар, отправивший нашего преследователя навстречу с Сераписом. Всё, чего хотела я, — заставить пятно на занавеске исчезнуть. Но оно насмехалось надо мной в мутном свете лампы, и, стиснув зубы, я намылила полотенце.

Диана протянула мне красную резиновую тряпочку, которая оказалась воздушным шариком, и потребовала надуть. Самое время, учитывая, что, одетые и обутые, мы стояли в коридоре в ожидании лифта.

— Милая, зачем ты это с собой взяла?

Всё, чего мне хотелось, — как можно быстрее и незаметнее добраться до улицы Гнева, а такие вещи — флажки, шары — привлекали внимание. Я сказала Раваду, что собираюсь в торговый центр — смотреть новые чистящие средства для дома. Сама не знаю, почему солгала. Муж не запрещал встречаться с родственниками, но, когда я заговаривала о том, чтобы проведать Эссу, его лицо кривилось, а в глазах мелькало неодобрение. Думаю, взбреди мне в голову навещать родных чаще одного раза в год, его терпение лопнуло бы, как передутый воздушный шар.