Лес за стеной (СИ) - Жнец Анна - Страница 9

— Может быть… — я ненавидела себя за то, что собиралась сказать, — он не так плох, твой жених. — Как же я боялась отцовского гнева! — Слухам нельзя верить. В конце концов, первая жена ему изменяла и…

— С кем? Она не выходила из дома.

— Я просто… я имею в виду… нет ничего страшнее, чем остаться одной. Бездетной. Все станут тебя обсуждать. Пожалуйста, не делай того, что испортит твою репутацию. Тогда есть шанс, что…

— Помолчи.

Увидев сестру в свадебном платье, я поняла, как портили её внешность тёмные, траурные цвета. Оттенки красного шли Раххан невероятно. Делали глаза яркими, кожу сияющей, углубляли тени под скулами и нижней губой.

— Ступай, — сказала сестра, пряча волосы под сетку. — Тебе тоже надо привести себя в порядок.

Она достала из шкафа утюг.

— Складка, — показала на свою юбку. — Надо разгладить.

Церемонию вёл отец. По меркам городских храмов наш, маленький, домашний, казался скромным. Картины висели без золотых рам, а под алтарь был приспособлен обычный стол, накрытый красной скатертью до пола. Вдоль стен тянулись деревянные лавки. В больших храмах помещения делились колоннадой на зоны. Скамьи стояли ступенчато в пять — шесть рядов, окружая алтарь с трёх сторон, как в зрительном зале. За колоннами сидячих мест не было. Там горели свечи, стены украшали картины и фрески, а статуи Сераписа мрачно взирали на прихожан с золотых постаментов. В нашем маленьком храме зоны объединили в одну. У входа нас встречала скульптура быка, пригнувшего голову перед атакой.

Переступив порог, Альб прежде всего потёр золотые рога — верил: это принесёт удачу. Его жена выглядела напряжённой и, опускаясь на скамью, запуталась в юбке. Обычно она чинно складывала руки на коленях, но сегодня пальцы переплетались, словно змеи в клубке. Поймав мой взгляд, Эсса вздрогнула и отвернулась. Возможно, волновалась, вспоминая собственную свадьбу.

В ожидании Раххан я накручивала на палец вылезшую из рукава нитку и пыталась побороть приступ тошноты. «Свадьбы не будет», — сказала сестра, а значит, что-то должно случиться.

«Что-то случится! Что-то случится!»

Сидеть на месте было мучительно. Хотелось пройтись, но как бы я выглядела, нарезая круги по храму? В кармане всегда лежала успокаивающая пилочка для ногтей, и я с трудом боролась с желанием её достать — вот что действительно смотрелось бы странно.

Среди гостей по стороны жениха были только мужчины: светловолосый юноша (сын от первого брака?) и дряхлый дед, похожий на супницу из маминого сервиза. С нашей — я, брат с женой и отец. Всего шесть человек, не считая жениха с невестой, — самая скромная свадьба на моей памяти. Даже в квартале пятиэтажек праздновали масштабнее.

«Где же ты? Ты же не решила сбежать?»

Будущий муж Раххан достал из нагрудного кармана часы. Кряхтя, опустился на лавку и тяжело упёрся локтями в колени. Обтянутый рубашкой живот свесился между ног.

Отец зажигал свечи на алтаре, когда дверь открылась и вошла Раххан. Пышная юбка сияла россыпью рубинов и колыхалась, как колокол. Первым в глаза бросился ослепительно роскошный наряд, затем я подняла голову — и вскрикнула в ужасе. «О Серапис, — я зажала ладонью рот, — что ты наделала!?»

Восхищённый вздох, раздавшийся в храме с появлением невесты, сменился потрясённым молчанием. Гробовой тишиной. По моим щекам потекли слёзы.

«Зачем? О Всесильный, зачем?»

Раххан шла, гордо расправив плечи, и юбка шелестела, как листья в лесу за стеной. Волосы были собраны в высокий пучок и закрыты ажурной сеткой. В ушах блестели рубины. А лицо от подбородка до скулы пересекал треугольный ожог — след от утюга.

Не так часто я видела отца потерявшим дар речи и никогда — утратившим контроль над собственной мимикой. Глаза распахнулись. Бровь нервно дёрнулась. Рот скривился, словно у безумного клоуна.

— Ты… ты… — прохрипел отец. Лицо раздулось и покраснело. — Что…

Сестра остановилась напротив алтаря и опустила голову с демонстративным смирением, которое выглядело пощёчиной. Губы отца затряслись. Глаза от ярости округлились.

— Мы так не договаривались! — закричал жених. — Кого ты мне подсовываешь? Она же была красоткой! Что у неё с лицом?

Резким движением отец сдёрнул с алтаря скатерть. Свечи, бокалы полетели на пол. Задыхаясь от гнева, он занёс дрожащую руку и…

— Я упала на утюг, — сказала сестра. — Так бывает.

— Вон! — не стерпел отец.

Но уйти не дал — догнал в коридоре, впечатал в стену и заорал, брызгая слюной:

— Внешность была твоим единственным достоинством! Кому ты теперь нужна, глупая, вздорная, испорченная девчонка?! Ничтожество! — он кричал и тряс Раххан, заставляя биться затылком о стену. Юбка шелестела. Волосы вылезли из-под сетки и влажными прядями облепили лицо. — Женщина создана, чтобы рожать детей! Но ты останешься одна! Обуза для семьи! — он замахнулся и хлестнул Раххан по щеке. — Что ты можешь предложить мужу? Ничего!

Я пряталась за лифтом. Альб вернул меня в храм и усадил на скамейку. Слов я больше не различала, но слышала крик, приглушённый стеной и закрытой дверью, а ещё — звуки ударов.

«Ты должен его остановить», — сказала я брату и поняла, что произнесла это в своей голове, мысленно.

— Ты должен его остановить, — повторила вслух.

Альб встал, сжал кулаки. И не сдвинулся с места. Эсса смотрела в никуда.

— Ну и семейка, — проворчал жених, закуривая. — Что это за отец, который не может приструнить собственную дочь?

«Супница из маминого сервиза» согласно крякнул в усы.

Крики стали тише, а звуки ударов — громче.

«Я должна что-то сделать», — подумала я и не сделала ничего.

Все притворялись оглохшими и ослепшими.

Наконец в коридоре стихло. Сквозь пелену слёз я увидела, как открылась дверь. Отец, красный, потный, взъерошенный, подошёл к жениху и что-то сказал, старик покачал головой, нечаянно наступил на упавшую свечу и поморщился.

— Должен вернуть деньги, — донеслось до меня.

Раххан переставляла на полке глиняные фигурки быков. Меняла местами, подносила к глазам и рассматривала. Она по-прежнему была в подвенечном платье. Сетка запуталась в растрёпанных волосах. Рукава, которые я так старательно подшивала, болтались, оторванные. Одна щека была розовой, другая — розовой с красным треугольником в центре.

— Ты совсем с ума сошла! Что с тобой стало?! Ты безумна! Безумна! В тебя вселилась Заур! Другого объяснения нет!

Я злилась. На Раххан. На свою беспомощность. Вспоминала идеально вылепленное лицо: скульптурные скулы, чёткие линии носа, белую кожу — и слёзы наворачивались на глаза. То, что сделала Раххан со своей красотой, казалось святотатством. Как она могла! Я чувствовала себя ограбленной. Будто стояла в тёмноте и держала в ладонях волшебный огонь — настоящее чудо — и вдруг его потушили.

— Неужели не было другого способа? Ты испортила себе жизнь!

«Ты слушала, как её бьют, и ничего не сделала».

— Отец прав!

«А как бы я ему помешала?»

— Ты останешься одна.

«Прости меня, Раххан, я такая трусиха».

— Это не важно, — сестра улыбнулась.

Багровый ожог натянулся. Я представила, как накрываю его рукой и стираю с лица, словно краску.

— А что важно? — закричала я. — Что?

Раххан стиснула в кулаке фигурку быка. Подошла к окну. Посмотрела так, будто могла видеть сквозь стеклянные стены небоскрёбов, и уверенно ответила:

— Лес.

Я видела сон. Смесь воспоминаний. Тех, что заперла в подсознании, пока они не отравили меня так, как сестру. Раххан не могла с этим жить, а я нашла способ — запретила себе думать. Окружила боль четырёхметровой стеной, как та, что прятала в Ахароне лес. Знала: дам волю слезам — не остановлюсь, позволю себе размышлять о случившемся — сойду с ума.

«В каждой женской душе есть лазейка для зла».

«А что в твоей — отец, если ты поступил с нашей матерью таким образом?»