Рай тебя не спасёт (СИ) - Жнец Анна - Страница 24

Впереди потоки лавы разбивались о кирпичную стену. Она тянулась в обе стороны, и концов её видно не было. Откуда здесь, посреди огненного кошмара, взялась стена? Стоило подлететь ближе, и стало понятно: это преграда, которая отрезает раскалённое море от лежащей за ней пустыни. За километрами барханов сверкал накрытый куполом город: буйная зелень ярко выделялась на фоне выжженного солнцем песка. Рай. Империя Света. Единственное место, где разъярённые демоны её не достанут.

— Поздравляю, вы добились, чего хотели, — избавились от моего общества, — сказал Велар, высаживая Еву на вершине стены. — Но, если считаете, что вам повезло, спешу разочаровать: Орден — фанатики, жизнь там вряд ли покажется вам, — он усмехнулся и со злостью выделил: — райской. Боюсь, вы не представляете, на что подписались. Но изменить ничего нельзя. Там вы и проведёте совершенно бездарно остаток вечности.

Ева заставила себя пропустить слова демона мимо ушей. Глупости! Она поступила правильно! В конце концов, разве может быть где-нибудь хуже, чем в аду?

— Что мы здесь делаем? — Она прошлась вдоль стены: с одной стороны — кипящая лава, с другой — песок.

— Ждём, когда нас заметят.

— Купол — защита от врагов или в раю тоже бывают Огненные ночи? — спросила Ева, чтобы заполнить неуютную тишину. Что-то в поведении демона раздражало. Может, эта непривычная холодность?

— Ни то ни другое, — ответил Велар, вглядываясь в сверкающий на горизонте город. — Купол на случай, если прорвёт плотину. Раньше всё, над чем мы летели, всё, что сейчас покрыто лавой и объято огнём, — всё принадлежало империи. Сказочные сады, великолепные дворцовые комплексы… Ничего нет. Остался крошечный пятачок — не более сотой части от былой территории — на который вовремя успели набросить купол.

Ева осторожно приблизилась к краю стены:

— И что со всем этим стало? Со сказочными садами и дворцовыми комплексами?

Спросить хотелось другое: почему Велар такой отрешённый, не смотрит на неё, ни разу не попытался обнять? Они ведь, кажется, прощаются навсегда?

Ева мысленно чертыхнулась. Нет! Она ничего не ждала, просто… просто почему-то чувствовала себя разочарованной.

Демон усмехнулся, по-прежнему глядя будто сквозь неё:

— Ничего особенного. Маленькое стихийное бедствие. Апокалипсис местного масштаба. За вами уже послали, — он показал на две стремительно приближающиеся белые точки на горизонте. Распахнул крылья и, не прощаясь, взмыл в небо. А Еве захотелось согнуться от неожиданного чувства потери.

Каждое утро в течение последнего года её будило ударом гонга, резко и неприятно выбрасывая из сна. Первые секунды Ева чувствовала себя дезориентированной, не могла понять, где находится: сладкие грёзы, по ночам возвращавшие её в прошлое, туманили разум. Второй удар — пронзительный звон, переходящий в дребезжание, — заставлял почувствовать под собой дощатый пол вместо мягкой перины из сновидений. А после — и боль в каждой клеточке онемевших конечностей. В этот момент продрогшая за ночь девушка окончательно просыпалась. В реальность вышвыривало, словно на холодные камни.

В окружающем сумраке оживали тени. В углах слышалось копошение, сдавленные голоса. В скупых лучах света, что пробивались сквозь щели в досках барака, мелькали тени — сгорбленные фигуры в холщовых рубахах. Мужчины и женщины поднимались с пола, служившего общей постелью. Толпились у окошка в закрытой двери, где, словно животным, в миски наваливали отвратительную бурду, всегда одну и ту же: утром — вязкую кашу неопределённого цвета, вечером — похлёбку, остро пахшую луком. Давали ломтик чёрствого хлеба величиной с ладонь.

Нашарив на полу миску, Ева поплелась за всеми — тощая фигура в рваной сорочке. Несколько месяцев как она перестала кривиться и выливать эти «помои» в дыру для отправления надобностей за перегородкой у дальней стены. Как и всех обитателей барака — этого и сотен других — её преследовало чувство голода, навязчивое, отдающееся в животе резями.

Разве где-нибудь может быть хуже, чем в аду?

Воспоминание вызывало желание истерично расхохотаться.

Голова гудела. Получив свою порцию «помоев», Ева забилась в угол подальше от вони немытых тел. До следующего удара гонга оставалось минут десять. После дверь барака откроется и их, словно стадо овец, погонят наружу.

«Так вы и проведёте совершенно бездарно остаток вечности».

Ева склонилась над тарелкой, стараясь сосредоточиться на еде.

Орден называл это «путь искупления», уверенный, что через физические лишения душа очищается; Ева называло это иначе — форменным издевательством. После завтрака им давали полчаса, чтобы умыться в общем корыте на улице, и отправляли работать — таскать камни из одного карьера в другой, пока последний луч солнца не исчезнет за горизонтом. Тяжесть не казалась неподъёмной, но с каждым днём, с каждым шагом булыжники словно весили больше: всегда ровно столько, сколько человек был способен выдержать. К вечеру, когда мышцы начинали дрожать от предельного напряжения, камень в руках делался легче. Но стоило подумать, что ты привык к своей ноше, — и та резко тянула к земле.

К концу дня спина болела так, что было невозможно ни лечь, ни разогнаться, а впереди ждала ночь на холодных и жёстких досках. Иногда побеждала усталость, и, помучавшись, Ева проваливалась в сон. Иногда до утра стонала от боли, не зная, как повернуться.

Монотонный физический труд выматывал бессмысленностью. Скоро стало понятно: эта работа бесполезна. Результат был неважен, значение имел процесс. Первую половину дня все таскали камни к дальнему карьеру у подножья холма, вторую — обратно, к ближайшему, у бараков. И так неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Каждый день. Вечность.

У любого наказания есть срок. Очистившись, души возвращались на Землю. Ева же оказалась лишена даже надежды на избавление.

Её план был прост — вынудить Велара расторгнуть контракт, пройти путь искупления и переродиться. На Земле преступницу ждали демоны, жаждущие мести, но в новом обличье они бы её не узнали: никто не в силах отследить судьбу перерождённой души. Так, по крайней мере, сказал Велар, когда речь зашла о её погибших родителях. Да, план, предложенный альбиносом, был неплох. Был бы неплох, если бы не один неучтённый факт: нельзя начать новую жизнь, пока старая не окончена. В Верхнем мире души материальны, однако у Евы, помимо души, осталось тело: Велар перенёс её в Пустошь целиком — то ли пожалел, то ли убивать супругов у демонов было не принято. Получалось, единственный шанс вернуться домой — умереть.

Некоторое время Ева обдумывала эту возможность, но не так-то просто решиться и найти способ. Смерть, даже с учётом реинкарнации, — всё-таки смерть. В другом теле, с другими родителями и другой судьбой это будет не она: не её мысли, стремления, чувства, не её личность. Воспоминания сотрутся. Исчезнет сама её суть. Всё то, что делает Еву собой, — упрямицей, шахматисткой, студенткой и заядлой прогульщицей лекций, фантазёркой, когда-то мечтавшей открыть картинную галерею. Оказалось, что она не готова расстаться ни с увлечениями, ни с чертами характера, ни с любым из своих недостатков, каждый из которых сделался дорог и ценен. Она не хотела терять себя. И боялась боли. Ужасно боялась. Заносить над запястьем воображаемый нож не то же самое, что взять в руки лезвие и прижать к венам.

Было и ещё кое-что. Тем вечером накануне дня крови Велар проговорился: смерть в Верхнем мире — прыжок в неизвестность, здесь работают иные законы, нежели на Земле. Куда она попадёт, где окажется, — тайна, покрытая мраком.

«Но Велар знает, — подумала Ева. — Это видно».

Раз за разом она добивалась аудиенции у верховной жрицы Света, не в силах смириться.

«Может быть, я смогу вернуться домой, когда всё уляжется, демоны забудут…» — «Они не забудут, — и бьющие набатом слова, которые уже произносились однажды, но в другом месте и другим голосом: — Здесь вы проведёте остаток вечности».