Рай тебя не спасёт (СИ) - Жнец Анна - Страница 32

Башня возвышалась над непроходимыми чащами и болотами, как обелиск на фоне грозового неба. Она кренилась и казалась заброшенной, разрушающейся без ухода. Это была единственная каменная постройка на земле ведьм. Никто в Башне не жил. Основание пошло ветвистыми трещинами. Часть крыши обвалилась, и дождь заливал верхние этажи. Открытая всем ветрам, Башня продувалась насквозь. По комнатам рыскали голодные сквозняки, хватали за щиколотки, трепали подолы платьев.

Как и другие ведьмы, Маир ненавидела замкнутые пространства — кирпичные гробы, в которых запирали себя люди и демоны. Но Башня… Башня для её расы была чем-то особенным. Вместилищем древней магии. Памятником. Талисманом.

— Слава Первой Тёмной, ты здесь!

Ведьмы-старейшины собрались в одном из пустующих залов, бледные, напряжённые, с искусанными губами. Казалось, никто из них не решался посмотреть на Маир. Потерянные взгляды скользили по комнате, как те зелёные огоньки над росистым мхом. За спинами была видна часть серой стены колодца.

Сердце древней чародейки сжалось в дурном предчувствии. Ноги налились тяжестью. Остро захотелось отмотать время назад, вернуться на уютную полянку, окружённую вязами, лечь на мох, забрать из земли столько сил, сколько та позволит.

Маир направилась к Чаше. Сёстры расступались перед ней в полном молчании. Тишина звенела. Луна освещала зал сквозь прорехи в крыше. Пальцы легли на каменный борт колодца. Дрожа, седая склонилась над тёмной водой — и привычный мир треснул, взорвался.

— О Хаос-разрушитель, — в отчаянии прошептала ведьма.

С каждым днём думать становилось тяжелее. Усталость копилась месяцами и размягчала, казалось, не только мозг, но и кости. Просыпаясь, Ева чувствовала себя обессиленной, не способной подняться на ноги. Орден ломал её. Всё чаще она ловила себя на желании сдаться.

Иногда казалось, что вместо головы у неё аквариум, полный золотых рыбок, иногда — что там, внутри, пусто и все рыбки лежат раздутыми брюхами кверху. Когда мысли не были камнями, то бултыхались, словно караси в луже, и всё, о чём она могла думать, — как пережить ещё один день. Она уговаривала себя: «Ещё один день. Ещё один день — и я позову демона. Потерплю ещё один день». Как будто ещё один день мог что-либо изменить. Но эта нехитрая мантра действовала. Готовая сдаться, она уговаривала себя подождать до вечера, потом до утра в надежде, что Аилин изменит решение или в голове чудом нарисуется план побега. Но пока ситуация выглядела безнадёжной. Чтобы выбраться, необходимо было думать, однако любое умственное напряжение требовало неимоверных усилий.

Когда пленники не работали, то сидели или лежали на полу барака в тупом оцепенении. Не разговаривали, не пытались знакомиться, не реагировали, если к ним обращались. Ева провела в Ордене больше года и за это время не узнала ни одного имени, ни одной судьбы. Её словно окружали призраки, не люди, а картонные декорации, для которых тенью была она.

У стены лежала женщина со стеклянными глазами. Ворот её рубахи порвался, и большие белые груди вывалились наружу. Никто не обращал на неё внимания. Женщина смотрела в потолок, иногда что-то беззвучно бормотала и не пыталась прикрыться. Сухие губы шевелились, ногти, чёрные от грязи, обломанные, скребли пол. Утром она исчезла.

Люди вокруг постоянно менялись. Год назад здесь, в темноте, были другие лица. Большинство из тех, с кем Ева сейчас делила барак, появились в Ордене позже неё. И переродившаяся утром женщина тоже.

«Ещё один день, — цедила Ева сквозь зубы. Она говорила это себе каждый вечер: — Ещё один день. Я должна что-то придумать».

Должна, потому что иначе все мучения были напрасны: контракт с Веларом свяжет её по рукам и ногам.

Вскоре Ева поняла: Орден — ловушка, из которой не выбраться самостоятельно. Высокая стена на краю пустыни забирала город в кольцо, а за ней расстилалось красное море — лава и раскалённые камни. Можно было сломать замок на дверях барака, обмануть стражников, выбраться из-под защитного купола. Но даже если удастся раздобыть еду и скрыться из города под покровом ночи, а затем пересечь пустыню под испепеляющим солнцем, то что потом? Куда бы она ни направилась, какую бы ни выбрала сторону света, впереди её ждал тупик. Погоня настигнет её, растерянно блуждающую под стеной, полумёртвую, обезвоженную, всю в ожогах.

Днём Ева изнемогала от жары, по ночам дрожала от холода. Не в силах заснуть, она лежала на голых досках барака, сжавшись в клубок и обхватив себя руками. В такие ночи, как эта, холодные, бессонные, беспросветные, когда одиночество сжималось кольцом и до горячих слёз, до хрипа, до безумного бреда хотелось ощутить чужое тепло, Ева закрывала глаза и рисовала в голове картины, которые утешали и в то же время заставляли чувствовать себя униженной. Презирая себя за слабость, она вспоминала тяжёлую руку, что нежно обнимала её за талию, надёжные, успокаивающие объятия, тёплое дыхание у затылка. Она говорила себе, что должна ненавидеть демона, но представляла, как откидывает голову назад, на чужое плечо, и растворяется, тонет в знакомом жаре. Согревается и засыпает, открывшись и доверившись впервые в жизни. Никто и никогда не узнает об этих мыслях. О том, что по ночам, когда ледяной озноб пробирает до самых костей и от безысходности хочется выть и биться в истерике, она мечтает об объятиях, но не любовных, а дружеских. И вспоминает Велара. И скучает. И ненавидит. То ли демона, то ли себя саму.

Сквозь щели в стенах барака проникал лунный свет. В его косых лучах кружились пылинки. В темноте белели рубахи спящих на полу пленников.

Ева думала о том, что месяц назад сказала ей Махаллат. О демоне. О контракте. О том, что Орден будет вынужден её выгнать. И её озарило. А что, если?.. От облегчения она едва не рассмеялась: «Я знаю, что делать!»

Маир собрала всех: и самых могущественных колдуний, и тех, кто только начал осваивать свои навыки, — всех. Ведьмы взялись за руки, образуя живой круг с Грозовой башней в центре. Их было и много и мало одновременно. Слишком мало, чтобы охватить территорию больше, чем средний человеческий городок, и слишком много, чтобы потом устроиться на этом клочке пространства с необходимым комфортом.

Маир смотрела на родные земли — и сердце обливалось кровью. Она любила здесь каждое дерево, каждую тропку, заросшую травой. Знала, сколько в этих густых лесах птиц, сколько рыб в озёрах, когда волки выходят на охоту и где прячут своих щенков. Она чувствовала, как содрогается в муках земля, как в панике бегут животные, как плачут у воды ивы и скрипят под ветром старые дубы. Их боль была её болью. Эта потеря — их общей. Сегодня они все лишались дома.

По щекам Кенры текли слёзы. Наам стояла бледная, до крови закусив губу. Сёстры смотрели на Маир, словно ожидая, когда натянутое спокойствие древней ведьмы даст трещину. И Маир отворачивалась, дышала глубоко и часто, сжимала кулаки до боли. Знала: если сорвётся она — в истерику ударятся все.

«О Первая Тёмная, ты не готовила нас к такому!»

Маир опустилась на корточки, зарываясь пальцами в мох. Прислушалась. Из глубины земли, из самых недр, доносился нарастающий гул, но время оставалось. Они должны успеть. Обязаны!

Над Башней сгущались тучи. Вспышки молний следовали одна за другой. В воздухе разливался запах озона. В самом высоком окне под разрушенным чердаком мерцал огонь, едва заметный на таком расстоянии. В светящемся проёме мелькнул силуэт: Дэа подала знак. Пора! Маир разбила ближайшую пару и заняла место в круге. Крепко сжала пальцы сестёр. Женщины закрыли глаза, подставили лица ветру и начали медленно, нараспев читать заклинание.

Стройный гул голосов усиливался, поднимаясь над шумом ветра, заглушая удары грома и грохот обрушившегося дождя. Косые струи хлестали по щекам. Кололи кожу. Одежда промокла. Ноги по щиколотки утопали в раскисшей земле. К концу заклинания ведьмы кричали, вторя безумствующей стихии. Лёгкие горели огнём, но каждое слово наполняло Маир покоем, словно вводило в транс. За спиной ветер выкорчёвывал деревья, закручивал вихрями листья. В воздухе и под кожей искрилась магия.