Рай тебя не спасёт (СИ) - Жнец Анна - Страница 5

— Вспомни, что сказало Зеркало. Ничто другое не будет достаточным. Если хочешь обмануть судьбу, действовать надо наверняка.

— Но…

Я не знал, что возразить, поэтому растерянно замолчал, сражаясь с головной болью. Сначала оглушающий приговор пифии, теперь это… Никогда я не был в таком смятении. Немыслимая дикость, на которую меня толкала ведьма, вызывала внутренний протест, но отчаяние вынуждало хвататься за любую возможность, лишь бы избежать самой страшной для демона трагедии. Причинять боль любимым невыносимо, но и жить без них ужасно. Хаос сокруши, я чувствовал, что ещё чуть-чуть — и сойду с ума. Я просто не мог больше об этом думать, бесконечно прокручивать в мыслях вероятные последствия то одного, то другого своего решения.

— Если она узнает, что я в этом замешан, то никогда меня не простит.

— Сделай так, чтобы этого не случилось.

От вереницы образов, отражённых в болотной жиже, от тяжёлых испарений и булькающих на поверхности пузырьков газа меня замутило. Над водой стелился ядовитый туман. Сквозь него на противоположном берегу темнели хилые деревца, такие же сухие и скрюченные, как рука ведьмы, требующей плату за совет. Услуга за услугу.

Я опустился на колени и покорно подставил шею, сначала ощутив влажное прикосновение губ, а затем и боль от вонзающихся зубов. Если самое ценное в человеке — душа, то в демоне — кровь.

В себя Молох приходил медленно. Судя по положению солнца, он не менее трех часов провёл без сознания. Песок облепил его, словно бинты — мумию. Смешался со слюной и вязкой массой размазался по лицу. Кожа головы зудела. Волосы стояли торчком, а в приоткрытый рот, по ощущениям, набилась половина пустыни.

То, что спятивший жнец оставил Молоха в живых, удивляло, вызывало странное умиление. Сложно было ожидать от Росса большего проявления братской привязанности, и мужчина ощутил себя почти тронутым. Пошатываясь от тупой боли в затылке, Молох встал. Небо над пустыней стремительно темнело. Сколько драгоценного времени он потерял из-за своей рассеянности, заставившей его пропустить удар?! Пока разум Молоха отдыхал, маньяк отправился дальше, оставляя за собой след из трупов. Где жнец сейчас? В какой стране и в каком столетие? Сколько новых неприкаянных душ успело появиться за эти долгие три часа?

Молох выудил из песка очки и с удивлением обнаружил, что его рубашка расстёгнута. Половина пуговиц отсутствовала, словно кто-то с силой рванул на нём ткань. Кожу на груди неприятно стягивало. Мужчина наклонил голову, дрожащими пальцами ощупывая свежие раны. Перед уходом безумный братец оставил на его теле послание. Зубы заскрежетали от злости. Руки стиснулись в кулаки. Кровавыми штрихами порезов на груди Молоха было выведено корявое, но хорошо читаемое слово: «Зануда».

Четыре часа Ева вбивала координаты и соединяла точки, строя в SCAD каркас многоквартирного дома. И теперь, проведя последнюю линию, нажав кнопку расчёта и просматривая результаты, с досадой поняла, что полвечера потратила впустую. В вычислениях закралась ошибка, но будь Ева проклята, если найдёт, какую из трёхсот пятидесяти пяти координат внесла неверно. Легче открыть новый файл и всё перечертить. Ещё четыре убитых часа.

Выругавшись, Ева рассерженно шлёпнула компьютерной мышкой по коврику и откинулась на спинку стула.

«Я просто феерическая идиотка. Надо было считать вручную».

Так или иначе она уже договорилась со своим дипломным руководителем и менять что-либо было поздно.

Идиотка или нет, но, по крайней мере, Ева догадалась выбрать для дипломного проекта одну из самых распространённых тем, найти из базы старых работ похожие варианты и частично скопировать чужие чертежи, адаптировав под свои расчёты. Четырнадцать форматов размером с ученический стол. Она же не дура, чтобы делать диплом с нуля.

Свернув вкладки с учёбой, Ева открыла Paint tool sai и продолжила рисовать то, что пришло ей в голову на прошлой неделе: человек в чёрном бесформенном плаще стоял на краю обрыва на фоне пожара. Осталось поиграть с контрастом и тоном. За кричащими в наушниках AC/DC девушка не услышала, как открылась дверь в комнату, и испуганно дёрнулась, когда на плечо опустилась ладонь. За спиной раздался восхищённый голос матери:

— Какая красота! У тебя талант. — Марта всплеснула руками, словно актриса низкобюджетной драмы. — Один из героев твоих любимых комиксов?

Не отворачиваясь от монитора, Ева закатила глаза: даже после настойчивых и, стоит признать, изрядно опоздавших попыток построить доверительные отношения они с матерью продолжали разговаривать, словно марсианин с японцем.

— Я не читаю комиксы.

— Да? — Марта казалась озадаченной. Внушительный лаковый начёс на её голове как будто поник. — Я думала: все в твоём возрасте этим занимаются. Ладно, не важно. Как учёба?

— Нормально.

— Всё получается?

— Ага.

Ева не хотела показаться грубой или обиженной, лелеющей старые детские травмы. Она не держала на мать зла за постоянные командировки и расстановку приоритетов: семья у той шла после карьеры, йоги, духовных практик и фанатичных попыток продлить ускользающую молодость. Ева всё понимала. Догадывалась, что Марта не горела желанием заводить детей, но дважды уступила настойчивым требованиям родственников и любимого мужа. Или не любимого, а привычного и удобного. В любом случае Ева не собиралась никого осуждать, тем более — сводить счёты, но всякий раз, когда мать пыталась наладить порвавшуюся много лет назад связь, впадала в ступор. Было невозможно отделаться от ощущения, будто на улице её окликнул случайный незнакомец и фамильярным тоном устроил допрос. Они с матерью давно стали чужими, и с этим следовало смириться.

Потоптавшись за её спиной, Марта развернулась и с видом человека, провалившего важную миссию, вышла в коридор.

— Иди есть, — раздалось из-за двери.

Трудно сказать, что Ева ненавидела больше ежевечерней традиции вместе собираться за ужином. Отец разделывался со своей порцией за десять минут, а потом долго пил кофе, уткнувшись в смартфон. Все обращённые к нему вопросы он игнорировал, а если и отвечал, то грубо и односложно. Таким образом, внимание матери, считавшей беседу за столом обязательным атрибутом идеальной семьи, переключалось на старшую дочь. Пока отец просматривал новости, а пятилетняя сестра увлечённо размазывала по столу блины, Еве приходилось отдуваться за всех. Но это была половина беды, потому что за расспросами, как правило, следовала череда унылых нравоучений, а иногда и унизительных замечаний. И хотя мать всегда отличалась удивительным отсутствием такта, сегодня она превзошла саму себя.

Стоило Еве сесть за стол и потянуться к тарелке с блинами, как эту самую тарелку от неё аккуратно, но настойчиво отодвинули.

— В чём дело? — сказала девушка ошарашенно. — Если ты хочешь узнать, мыла ли я руки перед едой, то, полагаю, в мои двадцать два как-то поздновато для таких вопросов.

— Уже восемь вечера, — загадочно произнесла Марта.

— Да, я в курсе.

— Блины тяжёлая и калорийная пища, — продолжила она многозначительно.

— То, что нужно перед бессонной ночью, чтобы закончить расчёт. — Ева снова потянулась к тарелке и получила болезненный шлепок по руке. На глазах растерянной девушки блины были накрыты миской и убраны в холодильник.

— Какого чёрта? — Ева перестала что-либо понимать. Требуя поддержки, она взглянула на отца, но тот с невозмутимым видом гипнотизировал телефон: то ли не заметил разыгравшейся сцены, то ли решил не обращать на неё внимания.

Пятилетняя Кира вылила в кашу из блинов сок и, схватив плюшевого зайца, с громким воплем сбежала в детскую. Марта заламывала руки, видимо, мучительно пытаясь придумать, как смягчить чудовищную бестактность, которую собиралась сказать.

— Мне кажется: тебе надо похудеть, — выдала она. — Думаю, поэтому ты не можешь найти себе мальчика.