Принудительный квест (СИ) - "Гедеон" - Страница 4

— В нашем обществе все приносят пользу. Доблестные воины охраняют рубежи Леса, бесстрашные шахтёры спускаются в глубины гор, неутомимые фермеры кормят наш народ… Мы не можем позволить себе пустую трату ресурсов. Даже если это — ваше Испытание. Поэтому ставлю задачу: в этом вот районе джунглей… — сигнифер взял со стола указку и обвёл кружок на карте, что висела за его спиной, — … обитает крупная популяция диких цератозавров. Это те животные, на которых передвигается наша славная лёгкая кавалерия. Вы должны отыскать гнёзда ящеров и набрать не менее десятка яиц. Вопросы?

— Никак нет! — слаженно проорало отделение.

— Тогда выполняйте, — махнул лапой сигнифер.

Отделение вышло и собралось в кружок.

— Подозрительно просто, — поделился выводами Ход.

— Да ну, чего там простого? — не согласился Шепард. — Найти этих крокодилов да отобрать яйца.

— Упор лёжа принять! — скомандовал Чип.

Шепард молча рухнул наземь.

— Что Киплинг по этому поводу говорил? — спросил у него Чип.

Шепард моментально начал отжиматься, цитируя:

— Будь зорок, встретив пригорок,

Не объявляй перекур:

Пригорок — всегда пригорок,

А бур — неизменно бур!

Чип удовлётоврённо кивнул и скомандовал:

— Вольно!

Шепард бодро вскочил на ноги, а Стрекоза несмело поинтересовалась:

— Тащ подполковник, разрешите вопрос?

— Разрешаю, — важно кивнул Чип.

— А что общего у пригорка и бура? Бур — это же то, чем землю бурят.

Чип вздохнул.

— Вот что за курсант пошёл, а? Ладно, буду вас просвещать. Итак, в конце девятнадцатого века — а именно в одна тысяча восемьсот девяносто девятом году, — в Южной Африке вспыхнула Вторая Англо-бурская война. Бурами, Стрекоза, назывались потомки голландских и немецких колонистов, осевшие в тех местах в начале девятнадцатого века. И всё бы хорошо, но выбранные ими места оказались богаты золотом и алмазами. И, разумеется, англичане не могли позволить, чтобы земля оставалась у каких-то фермеров. По крайней мере, так они считали. Первую войну англичане продули с треском — презираемые ими “фермеры” душевно насовали по мордасам хвалёной британской армии. Восемнадцать лет спустя британцы решили взять реванш. Буры, понимая, что бритиши так просто от них не отстанут, тоже не сидели сложа руки, и закупались вооружением по мере сил и возможностей. Так что когда бравые парни в красных мундирах — да, Бубенчик, англичане тогда щеголяли в алых мундирах с белыми ремнями и белых пробковых шлемах. Так вот, когда бравая британская армия вновь пересекла границу, их встретило уже не разномастное ополчение — кстати, слово “коммандос” там и появилось, у буров, и означало воинскую команду, — а небольшая, но вполне профессиональная и отлично вооружённая армия. Вдобавок, с точки зрения британцев, сражались буры бесчестно: вместо того, чтобы выйти в чисто поле и героически сдохнуть под пулями и штыками численно превосходящего противника, они предпочитали устраивать засады, или принимать оборону в удобном для того месте. Редьярд Киплинг был там военным корреспондентом, и лично видел, как бестолково ведёт войну Британская Армия, и с какими трудностями сталкивается. Тогда же и был написан им этот стих, смысл которого в том, что везде может быть подлянка. И даже пригорок — не всегда пригорок, а вот враг — это неизменно враг.

— Ну а буры что? — жадно поинтересовалась Стрекоза. — Опять победили, да?

— Нет, — вздохнул Чип. — В этот раз — не смогли. Английская армия была больше, лучше вооружена, быстро училась. Например, сменили алые и белые шмотки на мундиры и шлемы цвета “хаки”, ввели рассыпной строй, научились передвигаться ползком и грамотно применять пулемёты. Кроме того, британская армия имела за спиной огромную Империю с её ресурсами. А буры… помощи им ждать было неоткуда. Их армия погибла в боях, ополчение же отлично подходило для партизанской тактики, но никак не для лобовых столкновений. Хромала дисциплина, примитивные средства связи тех лет не давали возможности координировать действия удалённых подразделений, а то, что им удавалось получить из Европы окольными путями, быстро сжирала война. Вдобавок, британцы под предлогом защиты от дикарей и партизан начали сгонять мирное население в концлагеря, где жены и дети буров массово умирали от голода и болезней. “Под защитой” британцев умерло более половины детей в возрасте до шестнадцати лет, и почти три четверти малышей в возрасте до восьми лет. Это возмутило даже британскую общественность тех лет, что уже как бы показатель. Но, тем не менее — золото и бриллианты важнее чужих жизней. И через три года войны, после громадных жертв с обеих сторон, буры сдались. Это я всё упрощённо рассказал, на самом деле эта тема гораздо глубже и шире. Если будете в Претории — она в те года была столицей буров, — зайдите в музей, и посмотрите на фото и документы тех лет своими глазами.

Курсанты потрясенно молчали. Чип дал им время переварить услышанное, а затем кашлянул и вернулся к прежней теме:

— Итак, я чую в этом задании подвох. Пятой точкой чую. Будь всё так просто — хрен бы кто назвал всё это дело Испытанием с большой буквы “Ы”. Поэтому: идём строем “каре”, как испанская терция, Грут — в середине. И держим ушки на макушке. Всем всё ясно?

— Так точно, тащ падпалковник! — дурашливо проорало отделение.

— Ну, вот и отличненько, — улыбнулся Чип.

Джунгли встретили “охотников за динозаврами” удушающей влажной жарой, запахом зелени и перегноя, и миллионами голосов обитателей.

— Яба-даба-ду! — заорал Грут и выхватил звонкий подзатыльник от Стрекозы.

— Рот закрой! — зашипела она. — Не хватало ещё, чтобы нас из-за твоих воплей схарчили!

— Да кому мы нужны! — возмутился тот.

— Много кому, — подал голос Ход.

Он и его приятель были ровесниками курсантов — тоже студенты-первокурсники, только гражданского ВУЗа. И учились на программистов.

— Тебя, редис, могут сожрать травоядные, — продолжал он.

Стрекоза захихикала, глядя на гневно сопящего Грута.

— Ну а нас — вообще море желающих мясцом закусить, — флегматично завершил Ход, срывая цветок и вручая Стрекозе. Та засмущалась, но подарок приняла.

Неумелый флирт забавлял Чипа, вызывая у него ностальгию и легкую зависть. Ностальгию — по собственной молодости, а зависть — потому, что у этих ребят всё впереди. Им ещё предстоит ощутить ту эйфорию от первого соприкосновения с небом, почувствовать и полюбить свои ласковые и грозные машины. Чип вспомнил, как его тогдашний командир училища, седой ветеран, начавший службу еще на настоящих винтокрылых машинах, говорил, прохаживаясь перед строем первокурсников:

— Если вы не полюбите свою машину, не будете ощущать её, как себя, не будете чувствовать любое попадание в неё, как в свою собственную шкуру — говно вы тогда будете, а не лётчики, братцы. А вот будете холить её и лелеять — тогда и будет вам в ответ верность. Тогда под любым огнём не пилотировать, а танцевать будете, каждой лопастью держась за небо. Так-то, братцы...

— Товарищ полковник, — выдернул его из пучин воспоминаний голос Стрекозы.

Чип едва заметно улыбнулся: традиция опускать приставку “под” при обращении к подполковнику в полунеформальной обстановке, или при подхалимаже, уже была известна этим зелёным ребятам.

— А что за Лили Марлен такая? — продолжала Стрекоза. — Ну, вы сейчас напевали…

— А, — Чип понял, что без очередного экскурса в историю не обойтись. — Это старая солдатская песня, ещё Первой мировой войны. Сиречь одна тысяча девятьсот четырнадцатый год. На службу в Рейхсвер — это армия тогдашнего Германского сектора, — в пехоту пришёл некий Хайнс Ляйп. По профессии он был учитель, но это не мешало ему встречаться разом с двумя девушками, одну из которых звали Лили, а другую — Марлен. Вот в их честь он и сочинил эту песенку. По его воспоминаниям — стоял на посту незадолго до отправки на фронт. Войну он пережил, а вместе с ним — и песенка. Особую популярность она получила уже в войну следующую — Вторую мировую. Первыми — понятное дело — запели её немцы. А затем, к вящему удивлению тогдашних генералов, и солдаты других воюющих армий: так она всем нравилась. И, как видите, дожила до наших дней…