Требуются родители. История попаданки (СИ) - Михаль Татьяна - Страница 5

— Аврора, тебе нужно отвлечься. Уехать отсюда куда-нибудь. Сменить обстановку, завести отношения с мужчиной… Возьми отпуск на месяц, два, хоть на пол года или год. Тебе нужно выбираться из этой депрессии. Я не говорю, чтобы ты забывала своего сына и не оплакивала его… Нет, конечно. Но я не могу смотреть, как ты сама себя медленно убиваешь!

— Так не смотри, — пожала я равнодушно плечами.

Ольга вздохнула.

— Я даже представить не могу, что ты чувствуешь, но… жизнь ведь не закончилась! Аврора, ты молодая и красивая женщина, ты ещё можешь быть счастлива! Ты только на секунду подумай, сколько детей оставлены нерадивыми мамашами на произвол судьбы и скольким требуется материнская любовь, и тепло… Ты можешь усыновить или удочерить…

— Нет! — воскликнула я резко, обрывая её на полуслове. — Ты ничего не понимаешь! И ты права, ты даже на секундочку не можешь представить, что я чувствую… Я хочу, чтобы мой ребёнок жил, хочу получить его обратно. Ты говоришь мне уехать…

Я горько рассмеялась, чувствуя солёный привкус во рту — то были мои слёзы.

— Я не предам память моего сына, оставив его здесь одного, в этой земле. И чужого ребёнка мне нужно. Я хочу видеть на фотографиях и в своей жизни лицо своего сына, только своего и ничьего больше. Усыновив кого-то, я вторично убью своего мальчика… И знай, я буду тосковать о своём ребёнке до последнего дня моей жизни.

— Аврора, но ведь боль со временем утихнет и уйдёт… — сдавленным голосом произнесла Ольга, утирая текущие слёзы. — Ты ведь говорила, что с тобой всё нормально, ты справляешься, но оказывается, что нет. Аврора, так ведь нельзя…

Ольгу задела моя боль, потому что она была настолько плотной и осязаемой, что все, кто находился рядом со мной вблизи, ощущали рвущую сердце в клочья тоску. И старались отдалиться от меня. Кому захочется ощущать подавленность, когда в их жизни итак всё хорошо?

— И не говори мне, что я молода и буду ещё счастлива. Может быть, когда-нибудь, я и усыновлю ребёнка, и мне доведётся радоваться ему. Но пока я должна оплакать своего малыша, который ушёл. И никакой другой ребёнок его не заменит. Никогда.

Ольга поднялась, её плечи опустились. Ей тоже было плохо, ведь она так радовалась моему Пашеньке, когда приходила в гости.

— Аврора, не смотря на твою страшную беду, я обязана дать тебе отпуск. В данной ситуации ты не работоспособна. Но это не значит, что ты уволена.

Я хмыкнула, но кивнула. Пока не уволена, прозвучало между строк. Кого она обманывает? Итак всё ясно, что я отработанный материал.

Пусть так. Только Ольга не понимает, что когда я нахожусь один на один со своей болью, у меня ещё больше возникает желание исчезнуть и уйти вслед за своим сыном.

Со мной никто не прощался. Сотрудники сторонились меня, будто я заразная. Даже слухи ходили, будто я могу передать своё несчастье и другим.

Меня не задевало их мнение, пусть думают, что хотят.

И даже Ольга как-то неуклюже и неловко меня обняла, и пожелала удачи.

Удачи? Мне? В чём? Для чего?

Я вышла из офиса и вдохнула полной грудью тяжёлый воздух поздней осени, который пах сыростью, морозом и чем-то горьким. Именно такое же настроение царило у меня внутри.

Опустила понуро голову и поплелась к своей машине, шаркая ногами, словно древняя старуха.

— Мама! Мама! Слышишь? Мамочка!

Я обернулась на голос, но не видела ничего кроме сплошной темноты.

— Мама…

— Паша! Пашенька, где ты?

Я понимаю, что это сон! Другой сон, не такой, как обычно! Я не вижу своего сына, а только слышу его плач и крик, и то, как он зовёт меня.

— Где ты?! — срываюсь на пронзительный крик.

Вокруг меня одна темнота, я не вижу ничего, и это выматывает, лишает последних сил. Сколько я уже в этой темноте? Почему я слышу плач своего ребёнка, но не могу никак найти его?!

— Мама… — раздалось уже где-то далеко.

— Нет! Нет! Вернись!

Я не хочу, чтобы мой сын покинул меня и во сне!

Но я не слышу больше его. Осталась только тёмная пустота.

— Вернись! — закричала, срывая голос, но мой крик утонул в этой тёмной мгле.

— Вернись! — я резко распахнула глаза и подскочила на кровати. Ощутила как меня бьёт крупная дрожь, стучат зубы, а всё тело покрывает противный липкий пот. А по моим щекам текут горячие, словно раскалённая лава, слёзы.

Обняла себя руками и моё тело непроизвольно стало раскачиваться из стороны в сторону.

Я не заметила как начала выть.

Если и есть где-то Ад, то я как раз нахожусь в нём.

Я так и не смогла заснуть ночью. Засыпая, раз за разом я видела один и тот же сон — мой малыш звал меня, и я никак не могла его найти, даже увидеть, потому что вокруг была только беспросветная тьма. Она безмолвно и равнодушно созерцала мою боль и слушала мой пронзительный зов. Но тьме было всё равно. Её не волновало моё горе и крик ребёнка. Равнодушие и холод.

Просыпалась я в крике и холодном поту. Это было невыносимо, больно и страшно. В мою голову начали лезть ужасные мысли, что может моему сыночку плохо «там» без меня… Может, это знак? Только какой знак?

В эти минуты после пробуждения я выходила на балкон и курила, хотя я терпеть не могу сигареты и курильщиков, но мне нужно было чем-то занять себя, каким-то бессмысленным делом, как курение. Глупость, скажете вы. Да я и сама это знаю. Если не курила, то выла…

Наверное, я схожу с ума.

Итог, утром моё тело было разбито на миллионы осколков, голова болела и гудела и, меня постоянно клонило в сон, но как ни странно, заснуть я так, и не смогла.

Когда варила себе кофе, раздался звонок в дверь.

Я не ждала гостей, но возможно, это Ольга приехала навестить меня и проверить, не покончила ли я с собой.

Глупая, я такого с собой ни за что не сделаю, хотя не так давно мои мысли занимали идеи о суициде. О своей боли и намерениях я рассказала батюшке в церкви, который и вправил мне мозги на место. Убей я себя, то никогда больше не встретилась бы со своим сыночком. Батюшка много говорил про опыт, испытания, исцеление, перерождение и благодарность… Говорил и то, что мысли о суициде, внушает враг моего спасения. Говорил про великое томление испытуемого духа. Выдержит душа, значит, пригодна для настоящей вечной жизни. Главное, я выделила для себя из его наставлений — это то, что самоубийство не выход и мне нужно жить, как бы больно не было. Иначе моя душа никогда не увидит моего сына.

В те минуты, когда прозвучали его последние слова, мне захотелось накричать на священнослужителя, потому что как он может говорить о таких вещах, когда не знает, что какого это! Какая это боль, и какие страдания она порождает! Какое исцеление и какая жизнь без моего сердца и моей души?!

Но мне пришлось заткнуться и проглотить свой крик, когда он произнёс то, что заставило меня зауважать этого человека и искренне ему сочувствовать. В автокатастрофе батюшка потерял свою беременную жену и сына, а сам остался жив и невредим, как и виновник аварии.

И где спрашивается справедливость? Где она? Куда смотрит Бог, если он есть, зачем забирает невинные души? И зачем оставляет в живых тогда нас, тех, кто потерял любимых? Зачем..? Почему..? Что за больная фантазия у мироздания..?

— Знаю, Аврора, как тебе трудно. Горя — через край. И я потерю пережил…

— Как у вас получилось жить дальше? — спросила я у него.

— Никак, — был его тихий ответ. — Я живу с этим уже семь лет и молюсь за души своих родных каждый день и верю, придёт тот день, когда мы увидимся снова. Пока я чувствую душевную боль — я живу и помню о них. И ты должна жить, Аврора.

Он положил руку на свою грудь в области сердца.

— Они здесь всегда, они рядом. И твой сын тоже. И как бы трудно тебе ни было, помни две вещи: первое, что Сам Отец твой Небесный определяет меру страдания; второе, что Он знает твою меру. Когда бы ни пришла к тебе мысль о самоубийстве, гони её, ибо это шёпот сатаны… Как бы ни было здесь тяжело, хотя бы мы жили на земле тысячи лет в тяжких страданиях — всё же им будет конец. А в аду нет конца мукам.