Лорд (СИ) - Баковец Михаил - Страница 8

«Сотники, не ниже, возможно подвоеводы, но не воеводы явно, — мысленно прикинул я должности, которые могут занимать эти люди. — Воевод здесь точно нет, не подходят по поведению и возрасту. Если и были такие, то их днём забрали в тот грузовик».

Ближе к полуночи люди стали засыпать, а потом… просыпаться. Съеденное зерно дало о себе знать, и у многих заболели животы. Кто-то со стоном и неприятными звуками стал избавляться от содержимого своих потрохов по углам, подальше от спящих. Но нашёлся один, который оказался настолько религиозным, что для него подобное было кощунством. Вместо того чтобы в мёртвом храме поступить как все, он направился к дверям, переступая через лежащих и обходя сидящих. Иногда в темноте промахивался и наступал на людей.

— Куда прёшься, сукин ты сын?

— Глаза протри, паршивец!

— Куда тебя черти понесли, никак немцам службу свою хочешь предложить?

Эти и многие другие фразы обрушились на него.

— Братцы, да не могу в храме гадить, не могу, — оправдывался тот. — Грешно это. Попрошу, чтобы до ветру выпустил часовой. Ну, не зверь же он, должен по-человечески понять.

В ответ опять получил не самые эпитеты.

— Где ты храм тут видишь? Амбар это.

— Лучше попроси бога своего молнией прибить немцев! Может он это? А ежели нет, то я сам нагажу сейчас.

— Жрать меньше надо было. Набил брюхо больше других, и теперь срать ему захотелось.

Наконец, верующий солдат добрался до дверей и принялся в них стучать, перемежая удары кулаком с мольбами выпустить его на улицу. Через пару минут с той стороны раздались сердитые окрики на неизвестном мне наречии. Слов я не понимал, но интонации было достаточно, чтобы понять — тот советует пленному затихнуть. Увы, тот или не понимал, или надеялся своей настойчивостью достучаться до совести караульного. Вот только забыл, что по ту сторону преграды стоит не его товарищ, а сам он не в армейской камере, куда был отправлен за мелкое нарушение дисциплины. Итог был трагичным: с улицы раздался знакомый грохот местного оружия. Алхимический заряд пробил толстые доски и тело верующего. На этом караульный не остановился и выстрелил ещё несколько раз. И каждый заряд нашёл свою цель из-за скученности в храме и того, что уже после первого выстрела ближайшие к двери пленники вскочили на ноги и бросились бежать кто куда. Но этим только сами подставили себя под смерть.

Караульный сделал три выстрела, после чего с улицы донеслись встревоженные крики его сослуживцев. Видимо, интересовались причиной пальбы. Получив объяснения, они разошлись, шум на улице стих. Да и в храме все притихли, поняв, что за бузу враги карают самым жестоким образом. Единственный звук — стон, шёл от тяжелораненого пленника. Ещё один пострадавший, тот самый верующий, был готов испустить дух вот-вот. И вроде бы была ещё пара легкораненых, но те молчали вместе со всеми.

«Демоны меня побери, чего я жду? Там же энергия сейчас утекает», — спохватился я и заторопился к месту трагедии, про себя надеясь, что караульный решит поберечь заряды к своему оружию и больше не станет палить сквозь двери.

Сначала склонился над умирающим на пороге. Застал тот миг, когда он испустил дух, и вместе с отошедшей душой в окружающее пространство выплеснулась прана. К сожалению, забрать всё у меня не получилось, но с учётом пустого резерва я был рад и тому, что перехватил. Хотя, как сказать — рад… данный процесс был неприятен в моральном плане.

«Как падальщик какой-то», — болезненно оцарапала мысль сознание.

— Что с ним? Жив? — раздался рядом шёпот.

Я, сосредоточившись на процессе сбора праны, не заметил, как рядом оказались двое, один из той командирской восьмёрки, которую приметил ранее. Второй был его телохранителем.

— Нет, уже не дышит, — так же ответил я и поспешил отойти, пока не услышал новые вопросы уже в свой адрес. Ну их, не хочу. Постарался лечь так, чтобы быть рядом со вторым умирающим, у которого оказался пробит живот. Рану ему перевязали, но я слышал пару раз проскочившую фразу «не жилец». Он протянул до самого утра, до момента, когда на улице раздался шум побудки. Вскоре заскрипели двери храма, впуская внутрь яркий солнечный свет.

— Ам аусгамг! Шнель! — раздались крики пленителей. — Шнель, швайн!

Через пять минут все мы стояли снаружи под прицелами десяти врагов и одной трёхколёсной коляски, в корыте которой сидел враг с тем самым оружием, сбоку которого была прикреплена металлическая небольшая банка.

Вернее, почти все стояли на улице. Я заметил, что несколько человек остались внутри, решив спрятаться под половицами и в нишах в кирпичных стенах. Не будь у врагов собак, то уловка могла и сработать. Но запущенные в храм две псины мигом отыскали всех хитрецов. Там же их и пристрелили. Такая же участь постигла раненого в живот, который протянул до этого момента. Как по мне, то это стало для него великим благом. Вылечить такую рану без магии было очень сложно.

Сам я подумывал воспользоваться магией и наложить на себя чары скрытности. Но потом оценил накопленный запас маны, вспомнил про собак, которых вряд ли обманет моё слабенькое заклинание и решил не рисковать. И правильно поступил, как показало дальнейшее.

После расправы нас заставили построиться из толпы в несколько шеренг, после чего перед строем вышел какой-то мужичок с листком бумаги и стал с него читать. Вникать в его речь я перестал уже после второй строчки. Не то переводчик, не то переметнувшийся на сторону врага предатель сообщал, что за нарушения пленных, то есть нас, будут карать смертью. Что согласившихся работать на Великую Германию ждёт вкусная еда и свобода, что для всех нас война закончилась и сейчас нужно сделать правильный выбор и так далее в том же духе. Вещал он с полчаса. Итогом стало то, что из наших рядов вышли семнадцать человек. Когда они проталкивались мимо бывших товарищей, то возник ропот с их стороны. Но все возмущения мгновенно стихли, когда вражеский командир вытащил из кожаного чехла на животе небольшой металлический предмет, направил его в небо и выстрелил.

«У них даже такое маленькое алхимическое оружие есть. Нужно это учитывать», — подумал я.

Мы продолжали стоять и смотреть на то, как ренегатам принесли чистую одежду и котелки с горячей пищей и чистой водой. От вкусных запахов у многих забурчали животы.

Наконец, моральная обработка подошла к концу. Предателей куда-то увели, а нас погнали по деревенской улице к колодцу, где разрешили вдоволь напиться холодной воды. Здесь я и те, кто вчера набил карманы зерном, заодно и поели. Хм, ну и немногие те, с кем мы поделились. Кому-то дополнительно перепало еды от женщин, которые собрались со всей деревни. Немцы их прогоняли, но делали без особой злости. Часть продуктов они забрали себе, наверное, что получше и повкуснее, остальное разрешили передать пленным.

Когда все военнопленные напились (заодно вычерпав колодец до дна), нас погнали обратно к храму. Там мне и ещё пятерым крепким мужчинам вручили лопаты и заставили копать общую могилу убитым этим утром и ночью. Когда яма была готова наполовину, к нам подошли четверо немцев, двое из которых были одеты в чёрную униформу и пахли чем-то алхимическим. При виде них у меня что-то ёкнуло в груди. Интуиция меня не подвела. Один из чёрных, огромный детина, ниже меня ростом, но шириной плеч почти не уступающий, остановил взгляд на мне. Несколько секунд внимательно разглядывал, после чего махнул рукой:

— Ком, Ивьан!

Выпустив лопату из рук, я выбрался из ямы и подошёл к немцам. Ничего хорошего от них не ждал и потому приготовил самое мощное из доступных площадных заклинаний из малефицизма. Сразу оно врагов не убьёт. Но в силу отсутствия магов, которые сняли бы такое элементарное проклятье, они будут обречены сдохнуть в мучениях за ближайшую неделю-две. Максимум протянут дней двадцать.

Рядом нарисовался переводчик, который утром зачитывал речь с листка.

— Господин офицер хочет с тобой побороться, — сказал он. На меня эта продажная душонка смотрела со злостью и презрением, на немцев с подобострастием. — Ты знаешь, что такое бокс?