Трон Знания. Книга 4 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" - Страница 24

Малика вскинула голову. Да, она женщина. Её выставили, как нечто уродливое, на всеобщее осмеяние. Но вы не знаете, кто я. Я моруна. Я иду, и небо падает в море, скалы пронзают солнце, и ветер рвёт облака. Я иду, и звери прячутся в норах, птицы трепещут в гнёздах, и жизнь людей коротка.

Малика с ужасом осознала, что не думает, а говорит во весь голос. Говорит на языке морун какое-то древнее заклятье, которое она никогда не слышала… Эхо летит по залу, заглушая рычание зверей. Поздно что-либо исправлять.

Раскинув руки, Малика закончила на языке морун:

— Ибо свет мой ярче, любовь моя жарче, моя боль сильнее, моя сила грознее.

Звери рычали, но намного глуше, словно оправдывались, хотя это уже не имело значения. Жаль, что не удалось надеть на Иштара корону. Малика горько усмехнулась: да и как бы она это сделала, ничего не видя?

Желая посмотреть с гордостью на бездушных ракшадов, расстегнула замок и сняла зажим с шеи. Чаруш всколыхнулась от потока воздуха. Оглушила тишина. Будто купол взмыл в небо, стены исчезли, толпа провалилась сквозь землю, тигры превратились в сгустки тепла. А вокруг Малики и зверей пустота. Такая же пустота, как на одной из табличек. Пустота — это не конец. Это начало. Какое же заклятье она сотворила? Потом… она разберётся потом.

Малика положила зажим на пол и, ничего не видя сквозь накидку, приняла позу Ракшады. Тотчас тишину нарушил звук шагов. Иштар…Идёт через зал — неторопливо, важно. Но Малика-то знает: ему хочется бежать. Скоро над крышами домов в конце площади появится солнце. Шабира должна возложить тиару с первыми лучами.

Шаги затихли. Малика произнесла на древнем языке первую фразу заклинания, и звук голоса полетел вдаль — фразу услышит весь Кеишраб. Мысленно представила, как Иштар заносит ногу на ступеньку. Перед внутренним взором замелькали страницы, сложились как карты в колоде, и вдруг раскрылись веером. На первом рисунке — Ракшада, тигры и пустота.

Невольно вырвалось на шайдире:

— Я есть начало. Я слово Бога. — Выдержав паузу и набравшись смелости, Малика вновь сказала на шайдире: — Кто стоит у врат моих?

В ушах от волнения нарастал звон, а ответа всё не было. Может, люди покидают храм, а Хёск и Шедар идут к ней, чтобы схватить за горло и задушить? Трясясь в ознобе, Малика уговаривала себя не снимать чаруш, чтобы посмотреть врагам в лицо. Внутри всё сжималось в точку. Почему тигры замолчали, когда она сняла с шеи зажим? Какое заклятье она сотворила?

Замерев перед лестницей из алмазного мрамора, Иштар взирал на ту, кто заставил небо Ракшады поменяться местами с землёй. Шабира парила в воздухе: настолько мрамор был прозрачным. Сквозь него просматривались даже письмена на стене, возле которой соорудили эту грандиозную конструкцию.

Позади шабиры к куполу вздымались Врата Сокровенного в форме арки, усыпанной мерцающей россыпью алмазов и изумрудов. За Вратами возвышался трон из лунного камня. Отсюда, снизу, он выглядел, как пятно в пустоте.

По бокам Врат стояли белые тигры — большие, ухоженные. Даже не верилось, что пять минут назад их рычание, усиленное мощным эхом, вызывало ужас. Сейчас они пугали всего лишь своими размерами. Звери не сводили с Иштара глаз и будто спрашивали: «А ты на такое способен?» Способен на что? Укротить их кодовыми словами на незнакомом мелодичном языке? Нет, он не умеет речами подчинять зверей своей воле.

То, что шабира обладает тайной силой, поняли все: воины, жрецы, правители Пустынь. Не потому ли боятся дышать? Окаменел Хёск, держа за спиной хазира дымчатый плащ, расшитый серебром. Этот плащ Иштар наденет перед Вратами, затем сядет на трон и получит из рук удивительной женщины реальную власть. Так чего же он ждёт? Пока Хёск и остальные придут в себя и заявят, что шабира нарушила ритуал?

— Это я, — произнёс Иштар. — Твоё творение, Всевышний.

Устремившись вверх, на каждой ступени восхвалил Бога на семнадцати языках и замер на первой площадке.

Шабира произнесла следующую фразу заклинания и перевела на шайдир:

— С чем идёшь ко мне?

— С чистыми помыслами, Всевышний, — сказал Иштар, и пошагал вперёд, восхваляя Бога. Хёск еле успевал за ним.

— Что ищешь ты?

— Просветления, Всевышний, — ответил Иштар, стоя на следующей площадке.

— Что позвало тебя в дорогу? — пролетел над столицей голос девы-вестницы.

— Любовь к тебе, Всевышний, и любовь к матери Лунной Тверди, — полетел вслед низкий голос хазира.

Фразы заклинания чередовались с вопросами, ответами и восхвалениями. Переплетение слов, наречий и тембров голосов звучало настолько гармонично, что походило на сказочную, неземную мелодию.

— Как долго ты готов идти?

— Пока не скажешь мне: «Умри».

— Кто в пути тебе поможет?

— На тебя, Всевышний, уповаю.

— В чём мир свой обретёшь?

— В служении и отречении, Всевышний.

— От чего ты готов отказаться?

— От успокоения и гордыни.

— В чём твоя сила?

— В вере в тебя, Всевышний.

— В чём твоё счастье?

— В служении народу.

— Чего ты ждёшь в конце пути?

— Славы.

Наконец Иштар встал перед шабирой.

— С кем поделишь почести? — задала она последний вопрос.

Всматриваясь в чаруш, Иштар жалел, что не видит глаз. Поймёт ли шабира, кому он адресует последний ответ? Последний ответ — его. Но последнее слово — за ней.

— Все почести отдам тебе… Всевышний, — сказал Иштар и повернулся лицом к распахнутым дверям.

Небо уже посветлело. Пока звучало заклинание, если таковым его можно назвать, на площади выстроились тысячи воинов. С секунды на секунду на горизонте появится солнце, и первые лучи ворвутся в зал. Стена, примыкающая к площади, расколется пополам, половинки разъедутся в стороны, увлекая за собой каменные изваяния на фасаде храма, и бой барабанов известит страну о начале новой главы в истории Ракшады.

Иштар отвёл руки назад, и когда Хёск начал надевать на него плащ, проговорил:

— Я, защитник и палач, надеваю лунный плащ.

Не встаю я на колени и не жду благословений.

В моём сердце жар пустыни, жажда мести не остынет.

Пусть враги мои стенают — меч мой жалости не знает.

Руки кровью обагряя, обрету блаженство рая.

Войдя во Врата Сокровенного, опустился на трон, увитый серебряной паутиной. В зале было достаточно светло, Иштар надеялся, что Хёску не придётся подсказывать шабире, куда ей идти и что делать: любое лишнее движение или жест могли свести на нет торжественность происходящего.

Хёск забрал у помощника ящик из золотистого дерева, откинул крышку. Шабира взяла платиновую диадему, инкрустированную драгоценными камнями. С трепетом, который чувствовался в её осанке и походке, приблизилась к Иштару.

— Хазир Иштар Гарпи! — прозвучал на удивление спокойный голос. — Обрети знание сущности и бытия, меры и времени, предела и замысла, движения и изменения, молчания и слов. Стань олицетворением власти, величия, силы, святости и милости Ракшады, матери Лунной Тверди.

В зал ворвались солнечные лучи. В тот же миг шабира возложила тиару на голову Иштара и тихо произнесла:

— Я лишаю тебя успокоения, гордыни и ненависти.

— Этих слов в напутствии не было, — прошептал он.

— Я слышу голос Бога, а ты — нет.

Раздался щелчок, в стене над дверным проёмом появился зазор.

— Смотри, Эльямин, — сказал Иштар. — Теперь это принадлежит нам.

Половинки стены поползли в разные стороны. Величественную тишину взорвал бой барабанов. Тысячи воинов на площади, миллионы жителей Кеишраба запели гимн страны.

Малика смотрела на восходящее солнце, а в душе разрастался ужас. Кажется, она поняла, почему тигры замолчали, когда она сняла ошейник.

Часть 12

***

Под нескончаемый бой барабанов воины вышагивали по площади почти целый день. На солнце блестели шоколадные тела, натёртые маслом. Под ногами, затянутыми в чёрные кожаные штаны, дрожала земля. Дрожь волнами прокатывала по каменным плитам храма и разбивалась о лестницу из алмазного мрамора.