Война за мир (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 45

А тем временем в Санкт-Петербурге к Николаю Александровичу заглянула «на огонек» старая подруга.

— Ты доволен моей работой? — Наигранно томным голосом спросила Марта Ришар.

— Ты имеешь в виду твоих девочек? — Мягко улыбнувшись, уточнил Император.

— Моих девочек. Да. — В тональности Багиры согласилась с ним Марта.

— Они молодцы. И ты молодец. Не зря я решился доверить тебе это дело.

— Признайся… ты просто хотел, чтобы я была рядом. И ни у кого, даже у твоей супруги не было бы вопросов ко мне.

— Ты так и не призналась — она хоть раз пыталась качать права?

— А я должна признаться?

— Я, все-таки, твой работодатель.

— Ты намного больше, чем мой работодатель.

— И у тебя есть от меня секреты?

— Ничего важного.

— Ничего?

— Нет.

— Клеопатра тоже мне ничего не говорит. Вы последнее время стали удивительно близки. Как мне кажется. Это опасно. Это попахивает заговором. Что вас сближает?

— Она хочет больше участвовать в воспитании моей дочери.

— Вот как? — Немного напрягся Николай Александрович, но излишне наигранно и Марта это отметила, криво улыбнувшись.

— Говорит, что она удивительно похожа на тебя. Но я все отрицаю.

— Меня она об этом не спрашивала…

— Я каждый раз все отрицаю. А схожесь… мало ли? Всякое бывает.

— И кто же отец девочки?

— Война 1914 года прибрала много хороших людей. Вот и мой покойный муж… он… — Марта чрезвычайно наигранно всхлипнула. Не сводя, впрочем, цепких и внимательных глаз с Императора.

— Это грустная история. Я могу помочь чем-то горю такой замечательной вдовы? Твой вклад в дело Империи неоценим.

— Не оценим? То есть, не имеет ценности? Ты хочешь сказать, что ты не дашь мне денег?

— У всего есть свои границы, — несколько неловко развел руками Император сидя на диване.

Марта подошла и, задрав повыше юбку, села ему на колени. Попой. Лицом к нему, нависая над ним своим декольте.

— И каковы же твои границы?

— Как жаль, что твой супруг погиб так давно…

— Я могу найти нового.

— И ты изменишь с ним… своей работе?

— Ты же изменяешь своей.

Николай сжал ее попу в своих ладонях. Зажмурился. И оттолкнул.

— Ты стал скушен. — Наиграно фыркнула она.

— Я стал стар, — пожав плечами, устало произнес Император. — Давай к делу. Ты говорила о том, что у девочек были беглецы. Что сделано для их поиска?

— Работа… — покачала головой Марта. — Ты невыносим.

— Так уволься. Служба у меня добровольна.

— Смешно, — скривилась Ришар. — Но грубо. Твоему юмору всегда недоставало изящества.

— Может быть… может быть.

— К делу так к делу…

Марта ушла. Николай Александрович подошел к столу. Вызвал секретаря и заказал кофе.

Сердце сердцем, но от любимого напитка он не собирался отказываться. А на все увещевания врачей он отшучивался всякими байками в духе черного юмора: «Заглянуло как-то сердце к врачу, приоткрыв дверь, и спросило: «Разрешите без стука?»

Николай Александрович придерживался очень простого правила — еда должна быть вкусной и приносить удовольствие. А все рассказы о том, что здоровое питание продлевает жизнь считал глупостью.

Его позиция была проста и противоречива одновременно и сводилась к тому, что уровень эндорфина[1] должен быть всегда на достаточно высоком уровне. А если ты ешь мерзкую на вкус дрянь, то какое от нее удовольствие? Она может быть бесконечно полезной, но и толку-то с этого? Если ты несчастлив, то в тебе мало жизни. Ты мрачен. Ты грустен. Твой тонус низок, а энергии постоянный недостаток. Ты не любишь жизнь и не получаешь от нее удовольствие. Ты не хочешь жить. Ты не хочешь бороться за нее… за свое место в ней.

Поэтому он хоть и сдерживал объем потребления кофе, но полностью от него не отказывался. Прожить двадцать лет «унылой …» — не та перспектива, которая его прельщала. Он поэтому и с девочками заигрывал, не отказывая себе в удовольствии от флирта, пусть даже иногда заходящего слишком далеко, и еду ел исключительно вкусную, и вообще уделял немало внимания всевозможному подъему настроения через удовольствия. В том числе и вполне банальные.

Принесли кофе.

Секретарь прикрыл дверь.

Николай Александрович прошелся по кабинету. С усмешкой глянул на одну из панелей. И достав из хьюмидора ароматную кубинскую сигару, отсек ей кончик специальной гильотинкой. И, воспользовавшись специальной длинной спичкой, раскурил.

Немного посмаковав это табачное изделие, он отхлебнул горького кофе из зерен слабой обжарки. Поморщился от удовольствия. Еще раз отхлебнул. И сел на диван, откинувшись на спинку с самым блаженным видом.

Едва слышно скрипнула панель, выпуская Клеопатру.

— Видишь, — произнес Николай Александрович, не открывая глаз и не меняя позы, — у нас только рабочие отношения.

— Мне кажется, что для рабочих отношений ваши слишком вульгарны.

— Что поделать… — едва заметно пожал плечами Император. — Марта — опытная женщина. Она умеет и любит использовать свое тело и свой шарм для того, чтобы расположить к себе собеседника.

— А на что она намекала?

— Игра слов, не обращай внимания. Она меня просто дразнит. Как ты заметила, я ее тоже немного дразню. У нас давно такая игра.

Клеопатра остановилась перед мужем. Замерла на несколько секунд. А потом задрала юбку и села на него также, как до того разместилась Марта. От чего у Николая Александровича от неожиданности округлились глаза, и он чуть было не подавился сигарой.

— Меня тоже оттолкнешь, — с самым озорным видом, поинтересовалась супруга, нависнув над ним своим декольте.

Император замер на несколько секунд, разглядывая лицо Клеопатры. Потом бросил на керамический подоконник сигару и без всяких сомнений прижал ее к себе.

— Тебя — нет.

— Но ты ведь изменяешь своей работе.

— С тобой и изменить не грех. — Усмехнувшись, произнес Николай Александрович и зарылся лицом в декольте супруги…

[1] Эндорфин — это гормон счастья.

1925 год, 18 июля

Вводимые войска в прорыв укреплений на Эльбе расширяли и раздвигали плацдарм. Просто и технично. Впрочем, без слишком уж больших напряжений сил, а потому не очень быстро. Однако это и не требовалось. Главный штаб нуждался здесь в коридоре, сквозь хорошо эшелонированные долговременные укрепления. Не более. Штурмовать все эти доты в планы не входило. Слишком уж их много было.

Завершив накопление сил и отразив местные контратаки, войска перешли в наступление. Не так чтобы энергичное. Нет. Опять-таки осторожное. Ведь спешить не требовалось. Вот они и отрезали левый берег по нижнему течению Эльбы вдумчиво и осторожно. С довольно крупной группировкой Альянса, развернутой для прикрытия важной военно-морской базы противника — Вильгельмсхафена. Да, корабли уже оказались в целом либо потоплены, либо сильно повреждены. Но база никуда не девалась. Как и инфраструктура вокруг нее. В том числе авиационная и тыловая. Так что в Генеральном штабе Альянса не спешили перебрасывать войска отсюда на другое направление. Кроме того, нависание над флангом крупной группировкой сил выглядело довольно заманчивым в стратегическом плане. Ведь это у Альянса было много войск, и они продолжали наращивать их численность. У Империи имелись определенные сложности с количеством. Поэтому решение, вынуждающее держать на этом, в целом довольно отдаленном участке театра боевых действий значимые силы, выглядело крайне невыгодным именно для Империи.

Наступление проводил тот самый механизированный корпус, который срезал выступ сил Альянса в Силезии. То есть, механизированная дивизия и две моторизованные. В Главном штабе не предполагали, что у этих сил будут какие-то значимые проблемы. Но они ошиблись…

Майор Тухачевский осторожно открыл башенный люк танка и высунулся из него. Огляделся. На опушке небольшой рощицы стоял его батальон из трех механизированных рот, укомплектованных танками и гусеничными бронетранспортерами. Всю прошлую неделю лили сильные дожди, поэтому дороги не успели просохнуть. Грязь была по колено или даже хуже. Но она не мешала. Техника себя чувствовала в ней вполне комфортно. Как поросята в луже.