Апофеоз (СИ) - Рудазов Александр - Страница 86

- Прекрасный образец эпистолярного искусства, - сказал Танзен. – А теперь расскажите, как он это прочтет.

- Ах ты, ярыть, он же слепой!.. – спохватился Брастомгруд. – Забываю. Каждый раз забываю. Они так остро слышат и чуют, что и не поймешь иногда, что не видят ни дыры.

- Дыры-то они как раз видят, - поправил Массено, беря в руки бумажку. – Сейчас.

Остро отточенным пером он быстро-быстро стал прокалывать ее на концах букв. Будучи сам слепцом, пусть и одаренным Солнечным Зрением, Массено прекрасно владел рельефным письмом, которое пользуют хобии.

- Очень много грамматических ошибок, - заметил он, когда закончил.

- А нам эта грамматика без надобности, - проворчал Брастомгруд. – Мое дело простое, военное. Понятно же, что я написал? Ну и все.

Продырявленную в тысяче мест бумажку переправили адресату. Даже без помощи Брастомгруда – лицо Гугана-Гункаха Ворошилы Фырдуз и сам помнил преотлично. Хотя и удивился, что теперь он придворный алхимик – раньше-то повыше ходил, поближе к поверхности. А теперь эвона в какую глубину угодил, в самые низы.

Видать, за шпионский труд награды удостоился.

Прошел час. Потянулся второй. За ним третий. Мектиг и Плацента стерегли у черного хода – там, где толклись слуги, носильщики и наемники. Дармаг молча подпирал каменный столб, Плацента замаскировался под грязного нищего.

Гуган-Гунках Ворошила появился уже на исходе дневного времени. Когда почти все расползлись по норам, придворный алхимик показался из бокового туннеля. Он явно боялся встретить знакомых, поэтому обильно смазался вонючим маслом. Аромат шел такой, что даже Плаценту передернуло, зато никто из хобиев Ворошилу не узнает, пока тот молчит.

Видно было, что Ворошила не бедствует. Одет неброско, но нарядно... по хобийским понятиям, конечно. Будучи слепы, они не могли оценить ярких красок и ладного покроя. Не нуждались и в теплых мехах, будучи сами покрыты природным. И потому хобии невеликого достатка разгуливали почти голышом, а вот богачи и знать носили кто бархат, кто шелк, а кто и паутинную ткань.

Эта последняя ценилась дороже всего – и именно в ней-то Ворошила и щеголял.

Плацента переместился к нему за спину почти сразу же. Полугоблин умел двигаться практически бесшумно, но хобии слышат, как ползет червяк. Ворошила резко обернулся и выставил жахатель... но его горло уже стиснула могучая рука. Сцапав алхимика, Мектиг слегка его придушил, и поволок к черному ходу.

- Он действительно пришел один, - сказал Танзен, принимая форму №67 (кобольд). Волшебник еще издали заприметил Ворошилу и следил за ним в форме №39 (муха). – Приведите его в сознание.

Когда алхимик пришел в себя и учуял Брастомгруда, то издал сдавленный звук и попытался снова вырубиться, но ему не позволили. А воевода ухмыльнулся и сказал:

- Мир тебе, крот.

- И тебе мир, - опасливо ответил Ворошила.

- Как дела? Помнишь, как мы тебя в канализации поймали?

- Помню.

- А помнишь, как я тебя на Военном Дворе допрашивал?

- Угу, как такое забудешь...

- А как мы потом тебя вокруг пальца обвели, чепухи тебе наговорили и ложный побег устроили? Эх, сколько воспоминаний...

- Да, весело было... – нервно подхихикнул хобий.

- Мы тебя снова поймали, крот, - резко посерьезнел Брастомгруд. – Но ты же знал, что в ловушку идешь? Не мог не знать. Я тебе в письме почти прямым текстом написал. Ты чего пришел?

- Как это – чего пришел?.. – растерялся Ворошила. – А мог не приходить, что ли?

- Дурак, - довольно произнес Брастомгруд. – Вот, господа, полюбуйтесь – перед вами дурак. Вот так они выглядят. Ученый хобий, алхимик – а все равно дурак.

- Хватит, достаточно, - перебил его Танзен. – Мэтр Ворошила, я задам вам несколько вопросов. Пожалуйста, отвечайте честно и не пытайтесь юлить.

Придворный алхимик и не пытался. Из дальнейшей беседы выяснилось, что после завоевания Яминии он оказался в числе первых героев – получил орден, титул тайджи и высокую должность при дворе. Домой, в Гаратак, вернулся буквально на днях – и был жутко перепуган тем, что в тюрьме сидит живой и здоровый воевода Брастомгруд. Кто-кто, а он-то прекрасно знал, как на самом деле себя проявил в Яминии Гуган-Гунках Ворошила.

Расспросив кое-кого исподволь, алхимик узнал, что про него воевода ничего не сказал. Просто потому, что не спрашивали. Это его чуть-чуть успокоило... но только чуть-чуть. Пока Брастомгруд был жив – карьера и сама телесная целостность Ворошилы висели на волоске. Стоит ему раскрыть рот...

Но дата казни уже была назначена. Ворошила каждый день делал пометки в календаре. И был страшно разочарован, когда Брастомгруд в последний момент получил помилование.

А уж когда он сбежал... поначалу Ворошила запаниковал, хотел сам тоже бежать из страны, но потом раскинул мозгами и решил, что оно и к лучшему. Вот только теперь беглецу и дела – портить жизнь одному хобию из множества.

Как же он ошибался!

И получив волшебное письмо, он в первый момент едва не полез в петлю. Потом, чуть поразмыслив, хотел поспешить к ханше – броситься в ноги, рассказать ей все и молить о милости. Потом, еще чуть поразмыслив, хотел взять пару надежных хобиев, явиться с ними на место встречи и пристрелить Брастомгруда на месте.

Но он не сделал ни того, ни другого, ни третьего. Убивать себя было жалко, на милость ханши не стоило и надеяться, а взять на такое дело других хобиев – свою жизнь им вручить. Да и неизвестно, кто на этом условленном месте ждать будет – побег Брастомгруду явно непростые индивиды организовали.

Вот и пришел он действительно один. Надеялся, что воевода просто решил его шантажировать и удовольствуется кушем в золотой монете. Взял Ворошила с собой увесистый мешочек, но взял и жахатель.

Его монеты уже пересчитывал Плацента. Жахатель перекочевал к Брастомгруду. Он тут единственный умел палить из этой субтермагической пукалки. А Танзен, дослушав, велел Ворошиле встать смирно, положил руку ему на лоб и принялся считывать матрицу.

Через минуту в его копилке появилась форма №100 (хобий).

После шишечника на острове Хор-Ханк Танзен не добавлял новых форм. Да и до этого он за целых три года делал это лишь однажды – тоже в процессе обучения практиканта.

Чем больше становится форм, чем сильнее разрастается копилка, тем осмотрительней обычно волшебник выбирает новые. Это ведь не коллекция бабочек, которых можно накалывать на булавки, пока не надоест, все новых и новых. И даже не сервант с посудой, который пусть и ограничен в размерах, зато всегда можно убрать вазочку поплоше, заменив ее другой, более интересной.

Копилка форм метаморфа состоит из его собственной памяти. Хранится в глубинах разума. Добавлять новые формы очень непросто, но вымарывать их оттуда – сложнее стократ. Некоторые все же ухитряются, обращаясь обычно за помощью к мастерам психозрительства, но лучше все же сразу не засорять память теми формами, о которых потом будешь жалеть.

Никто ведь не знает, где его потолок. Нахватаешь так чего попало, а потом выпадет шанс получить действительно отличную форму – а уже все, не получается. Копилка переполнилась.

Танзен и без того жалел о некоторых своих формах. Откровенный мусор, но уже не избавишься.

Впрочем, хобий – это не мусор. Форма не самая ценная, но все же довольно полезная, особенно для работы под землей. Совершив контрольное превращение, волшебник замер и принялся водить рыльцем.

На него обрушилась бездна запахов, а звуки стали стократ громче и четче. Зато зрение резко погасло. Глаза словно завязали непроницаемой повязкой. Танзен дернулся в одну сторону, в другую. Ударился обо что-то мягкое – потом обо что-то жесткое. Едва не упал.

Потом внутреннее зрение начало распознавать ауры. Духовное восприятие взяло на себя функции заросших кожей глаз. Уже вскоре Танзен стал ориентироваться так же свободно, как в любой другой форме.

- Знаете, я хотел подобрать для формы №100 что-нибудь особенное, - с легкой грустинкой произнес волшебник. – Дракона, например. Не думал, что моим юбилейным образом станет... Ворошила.