Берлин - Париж: игра на вылет (СИ) - Чернов Александр Викторович - Страница 50

- А, как же обед? Остынет ведь все.

- Все - не остынет. Все - погорячее твоего борща будет…

- Правда? Ты не обманываешь?.. – в счастливых, заплаканных глазах Веры полыхнул огонек игривого безумия.

- Сейчас убедишься, любимая.

- Ой... Вась, я тебя боюсь! Постой… Нет! Сумасшедший… Ну… Ну, не здесь же…

- Почему?..

- А вдруг войдет кто?

- Уговорила, - Балк легко, словно пушинку, подхватил Верочку на руки. И запечатав губы любимой очередным поцелуем, торжественно вступил на лестницу, ведущую к дверям в спальню. И в голове его, один Бог знает к месту или нет, крутились бессмертные строчки Маршака. Или Бернса. Но так ли важно, чьи они…

Я шёл домой в свой край родной,

Шатёр покинув братский,

И в старом ранце за спиной

Был весь мой скарб солдатский.

Шагал я с лёгким багажом,

Счастливый и свободный,

Не отягчил я грабежом

Своей сумы походной.

Шагал я бодро в ранний час,

Задумавшись о милой,

О той улыбке синих глаз,

Что мне во тьме светила…

[1] По мере усиления роли общественного мнения для принятия важных государственных решений, перед властными элитами встал вопрос об управлении им. Так, вместе с империализмом, в наш мир пришла эпоха политтехнологий с ее теоретическим базисом и практическими инструментами в лице масс-медиа. Одной из основ для работы политтехнологов является понятие «Окна Овертона». Эта концепция, основывающаяся на гибкости человеческой психики, в которую можно внедрить любую, даже самую невероятную и чуждую ей идею, предложенная североамериканским политологом, социологом и юристом Джозефом Овертоном, лишь подвела теоретическую основу под известное практическое руководство небезызвестного Йозефа Геббельса. Однако, предложенная американцем четкая схема работы пропагандистов для управляемого расширения рамок массового психологического «диапазона преемлимости», задающая жесткую последовательность шагов по изменению сложившегося общественного мнения на иное, даже диаметрально противоположное, но потребное властям, со дня смерти Овертона в 2003-м году, прочно связана с его именем.

Эпилог

Санкт-Петербург, Варшавский вокзал, Церковь Великомученика и Победоносца Георгия при Генеральном и Главном Штабе, 12 августа 1905-го года

Колеса кареты дробили по брусчатке, оставляя позади дым и шум вокзала.

- Ну-с, любезный Сергей Васильевич, и что Вы желали мне поведать? Или же, о чем-то узнать у меня?

Зубатов спокойно выдержал подчеркнуто бесстрастный взгляд Великого князя, за которым читались, как до сих пор саднящая душу обида, так и выводящие из равновесия естественные опасения. Да, дядюшка Императора понимал, кто сейчас сидит напротив него. Тем более, после целого вороха сплетен про то, как милый Ники намерен обойтись с Владимиром Александровичем, и разных туманных слухов о будущности незадачливого Николаши.

- Я должен принести Вам, Ваше императорское высочество, официальные извинения от ИССП и меня лично, как ее Председателя. Подозрения, касавшиеся возможного Вашего участия в мятеже против Государя Императора, полностью отметены. Благодаря Вашему брату, Владимиру Александровичу.

Десять дней назад он, находясь в ярости после разговора с Его величеством, прибыл к Дурново. И обвинив в разглашении доверенного Петру Николаевичу секрета Священной Дружины, повторюсь, именно так – «секрета» – про подготовку войск гвардии к мятежу, потребовал от шефа департамента полиции самоубийства.

На что получил предложение прислать секундантов. С чем Владимир Александрович медлит до сих пор. В их беседе Великий князь чрезвычайно дурно отозвался лично о Вас и Алексее Александровиче, как о «малодушных выродках Фамилии», отказавшихся войти в заговор по свержению «совершенно умалишенного» Императора, им составляемый.

Таким образом, Ваша верность присяге Государю подтверждена полностью. Устами первого из потенциальных мятежников. Причем, не в ходе допроса, на котором настаивал я и мои офицеры.

К моему, как начальника ИССП, сожалению, Его величество не позволил нам после вскрытия заговора вести слежку за любыми титулованными особами далее, и допрашвать их иначе, кроме, как с личного согласия. Возникший кризис был счастливо преодолен, и Николай Александрович «дернул за поводок» ищеек. Прав ли он? Будущее покажет…

Но прошу меня понять: не было твердых доказательств Вашей невиновности к часу нашего последнего разговора. И слишком высокой могла стать цена ошибки ИССП для Государя и страны, поскольку речь шла о позиции столь крупной и влиятельной фигуры. Поэтому я не имел права быть откровенным с Вами до конца. Зная меня, Вы, несомненно, это почувствовали.

Понимаю, этим я Вас глубоко, лично обидел. Но то была не черная неблагодарность Сергея Зубатова. Лишь исполнение долга. Я ни на секунду не забывал Вашей поддержки и доброты ко мне в разных ситуациях. И ни минуты не сомневался, что предать царя Вы не можете. Однако, как Председатель ИССП и офицер, присягнувший на верность Государю, в сложившихся обстоятельствах, я обязан был получить тому веские доказательства…

Сергей Александрович, способны ли Вы меня простить? Как человека?

- Что будет с Владимиром Александровичем и Николаем Николаевичем?

- Первый примет Тифлисское или Варшавское генерал-губернаторство. Второй скоро отправится в Париж, строить «военную Антанту».

- Во Францию? Но под Вашим присмотром, естественно?

- Не исключено.

- Ясно. Весьма великодушно, надо признать.

- Скорее, излишне рискованно.

- Не перегибай. Он не купчишка-мещанин какой-нибудь. И как славно наш главный кавалерист приструнил финнов, а главное – вовремя. Такое нельзя сбрасывать со счета. И Государь это понимает. За Николая Николаевича могу поручиться: одно дело поддакивать Владимиру за рюмкой, хуля Ники за якобинство, другое - открыто изменить Государю. На такое он вряд-ли способен.

Теперь - про сам заговор. Ну, давай, договаривай. Вот, мол, верный присяге Дурново вовремя предупредил Николая. А его «дорогой дядя Сережа» почему-то промолчал? Да?

Но мне не за что оправдываться! Прямого предложения на эту тему Владимир мне не давал. Одни лишь наводящие вопросы и общие рассуждения. Когда же уяснил, что против Ники с оружием не поднимусь, свел все к «гипотетическим вариантам». Потрясен, что он дерзнул-таки готовить смуту. Безумие! Даже сейчас не хочу, не могу в это поверить…

Хорошо, Сергей. Будем считать, что наша грустная страница перелистнута. И когда суета уляжется, приезжай. Посидим, потолкуем… Ты хотел сказать еще что-то важное?

- Главное. Государь намерен предложить Вам стать во главе Гвардии. Возглавив ее реформирование по «михаиловским» рецептам.

- Даже так?..

- Вас что-то удивляет?

- Ты тоже считаешь, что в Мише внезапно проснулся военный гений?

- Не мне судить. Но японцы с этим несомненно спорить не станут.

- Неожиданное предложение. При том, что я абсолютно не одобряю учиненных им чуждых для России изысков, в стиле бесхребетного импотента Фридриха-Вильгельма IV.

- Сергей Александрович, а разве не Вы намеревались взойти на норвежский престол, на котором уже лежит Конституция? Неужели Вы искренне считаете, что избранная под правильным контролем законосовещательная Дума, хоть в какой-то критической малости ущемит власть Императора?

- Ты уверен, что сможешь обеспечить «правильность»? Для этого нужна была такая спешка втихаря? Разве не логично было обсудить, рассмотреть с разных сторон, даже если принципиальное решение им принято? И каково мне было узнавать обо всем из газет?

- Вы можете считать, что Государь потороптился с рядом политических шагов. Но они - вынужденные. Не столько внутренними проблемами, сколько внешними угрозами, вставшими перед страной. Я уже девять месяцев варюсь в котле под именем «зарубежная разведка». И складывающийся в Большой игре пасьянс, страшит меня больше всего сонма наших нигилистов-карбонариев и прочих интеллигенствующих ниспровергателей основ.