Беременность на сдачу (СИ) - Черно Адалин - Страница 24

Он меняется за секунды. Из вечно жесткой, будто нарисованной маски, его лицо превращается в смесь нежности и страдания. Я улавливаю его нахмуренные брови, улыбку, которая едва заметно трогает уголки губ, а еще то, как разглаживаются морщинки вокруг его глаз. Он безумно красивый мужчина. И сейчас, когда его рука находится на моем оголенном животе, а на лице застыла надежда почувствовать толчок, я вижу этого мужчину насквозь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Возможно, не так хорошо, как мне хотелось бы, возможно, я рисую себе картинку, но не может человек, лишенный эмоций, так реагировать на толчки ребенка, к тому же…

Я только сейчас понимаю, что толкается не его ребенок, что по срокам движения второго малыша будут ощутимы приблизительно через месяц. Я порываюсь спросить, помнит ли об этом Матвей, но когда его губы касаются кожи на моем животе, а затем я чувствую едва ощутимое касание его щетины, замираю и пытаюсь осознать то, что происходит.

К сожалению, Матвей молчит и единственное, что нарушает нашу тишину — мое едва ощутимое дыхание и его шумные вдохи-выдохи. Я вздрагиваю, когда мужчина поднимает голову и смотрит на меня, когда его взгляд теплеет, а рука, мирно лежащая на животе, тянется к талии. Я замираю и жду, сама не знаю чего, но его взгляд меняется. Вместо нежности и чего-то еще, что я никак не могла рассмотреть из-за волнения, я вижу там раздражение и злость.

— Я очень рад, что это произошло, — нарушает он тишину. — Сообщишь, когда почувствуешь моего ребенка, — он делает акцент на слове “моего” и я не выдерживаю. Буравлю его тяжелым взглядом и выдаю то, что вертится на языке:

— Лучше бы ты молчал, Матвей… лучше бы молчал.

Я погружаюсь в подготовку к свадьбе и каждый день уделяю общению с организатором, который интересуются буквально каждой мелочью, будь то цвет лепестков на цветах или выбор украшений на торт. Лощеный парень в клетчатом пиджачке бесит меня с каждым днем все больше и больше. Он ежедневно приезжает, звонит по утрам и вечерам, присылает мейлы на почту.

Он организатор и я прекрасно понимаю его желание сделать так, как хочет клиент, но в моем случае проблема в том, что клиент не хочет никак. Мне плевать, какие занавески будут висеть в зале, будет ли у нас свадебный торт и нужно ли нам танцевать на свадьбе. Мы выбрали практически все, наша свадьба через три дня и я радуюсь, что я перестану видеть Антонио и смогу вдохнуть полной грудью.

Я радуюсь ровно до тех пор, пока в комнату не приходит Маша — девушка из персонала и не говорит, что ко мне пожаловал Антонио. Я говорю ей, что сейчас спущусь, а еще спрашиваю где сейчас Матвей Алексеевич. Его, оказывается, нет. Я выдыхаю и спускаюсь вниз, где организатор уже ждет меня.

— О, дорогая Вероника, — он улыбается, а меня передергивает.

Я окидываю взглядом его бордовые штаны, больше похожие на лосины, желтый свитер крупной вязки и ботинки цвета хаки. Смотрю на высокую прическу “под ирокез” и хочу испортить его внешний вид.

Он. Меня. Раздражает.

Все в нем настолько невыносимо, что пока он что-то рассказывает, я думаю, как было бы прекрасно испортить его блестящие волосы или извалять в грязи идеальную одежду.

Меня впервые настолько раздражает человек, поэтому на мгновения я даже теряюсь. Антонио говорит и говорит, рассказывает о том, что подобрал идеальные занавески цвета марсала, а я понимаю, что все. Мое терпение достигло пика и готово выплеснуться наружу. Я даже встаю с дивана, куда Тоша, так про себя именую Антонию, увлек меня, и набираю в легкие воздуха, чтобы сказать все что думаю. В этот момент двери гостиной открываются и на пороге показывается Матвей.

Он коротко кивает моему собеседнику, не задержав на нем взгляд даже пять секунд, после подходит ко мне, целует в щеку и говорит, что будет у себя в кабинете.

— Погоди, дорогой, — зову его, останавливая на полпути к лестнице.

Мы намеренно играем комедию перед посторонними, делаем вид, что счастливы и души друг в друге не чаем. В действительности же я едва сказала ему пару фраз за прошедшие пару недель.

— Извини, но я плохо себя чувствую. Слегка кружится голова. Не могли бы вы с Антонио обсудить оставшуюся часть. Мы почти все утвердили, осталась пара моментов, — я искренне улыбаюсь и испытываю какое-то дьявольское облегчение от того, что спихиваю этого лощеного пижона на Матвея.

Он его нанял, вот пускай он и расхлебывает.

Антонио не дает Матвею возможности сообразить, что произошло и отказаться, и начинает свой беспрерывный гундеж. Я улыбаюсь и собираюсь пойти наверх, но Матвей останавливает меня и просит говорит, что проведет, раз мне плохо. Я удивляюсь, что ему вообще удалось прервать Тошу, но пожимаю плечами и киваю головой.

Мужчина берет меня под руку и поднимается со мной на второй этаж, открывает передо мной дверь и помогает присесть на кровать.

— С тобой точно все в порядке? — обеспокоенно интересуется мужчина, и я едва сдерживаюсь от самодовольной улыбки.

— Да, я просто устала, — говорю и делаю самый что ни на есть усталый вид.

Видимо, у меня хорошо получается, потому как Матвей коротко кивает, после чего помогает мне прилечь и даже укрывает мои ноги пледом.

Как только мужчина скрывается за дверью, я зарываюсь лицом в подушку и хохочу. Пять минут назад я была готова убить организатора, а сейчас мне смешно от того, что я спихнула его на Матвея. Я прекращаю смеяться только через пару минут, после чего переворачиваюсь на спину и с дурацкой улыбкой смотрю в потолок, прислушиваясь к возможным звукам. Увы, в доме стоит полнейшая тишина, или просто здесь идеальная звукоизоляция и я почти ничего не слышу.

Я сама не замечаю, как проваливаюсь в сон, а когда просыпаюсь, не сразу понимаю, что стало причиной. Я не спешу открывать глаза, потому что чувствую на своем животе теплые и слегка шероховатые ладони. Я замираю, а после вспоминаю о дыхании и стараюсь дышать так же, как и во время сна, хотя унять учащенно в пять раз сердцебиение просто не могу.

Я чувствую, как под тяжестью мужского тела слегка проседает матрас и стараюсь не думать о том, почему Матвей лег рядом. Я чувствую его дыхание рядом с ухом и радуюсь, что повернула голову в другую сторону, и ему не виден трепет моих ресниц. Его рука все так же блуждает по животу, а пальцы легонько перебирают кожу.

Когда Матвей убирает руку, но не спешит вставать и уходить, мне становится муторно, и я шевелюсь, поворачиваюсь в его сторону и утыкаюсь носом куда-то в район его шеи или плеча. Не знаю куда, но я отчетливо ощущаю запах его туалетной воды, перемешанный с терпким ароматом мужчины. Я больше не дышу так же размеренно, чувствую, что сбиваюсь и задерживаю дыхание и понимаю, что возбуждаюсь.

У меня не было секса с того самого момента, как мы переспали в клубе и как бы я не убеждала себя, что этот мужчина мне не нужен, что у нас подписан контракт, согласно которому меня оставляют на сухом пайке, реакцию тела не исправить. Оно живет своей, отдельной жизнью, не подвластной законам разума.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Прежде чем уйти Матвей поправляет прядь моих волос, заправляя их за ухо. Этот нежный, едва ощутимый жест, поднимает волну практически невыносимых чувств: смятение, непонимание, желание, стеснение.

Я полноценно выдыхаю только когда за Матвеем закрывается дверь. Ложусь на спину и смотрю в потолок, борясь с желанием, которое он распалил во мне. Я не понимаю этого мужчину, не знаю, зачем он все это делает. Единственное, в чем уверена — спроси я у него, что все это значит, он ответит, что меня не касается. Или скажет, что мне показалось и стоит проконсультироваться с психоаналитиком, сексологом и еще кучей специалистов. Он сделает что угодно, но не признает своих слабостей.