Камелии высокого и низкого полета
(С приложением «Записок петербургской камелии») - Кисету Граф - Страница 7

«А ведь он очень хорош и как славно говорит», — подумала Соня. Она целый класс не отрывала глаз от учителя. К концу класса она, сама того не сознавая, влюбилась в него по уши.

Соня сделалась лучшей и любимой ученицей учителя. Под его руководством, она познакомилась с русской литературой и ее писателями. Учитель скоро сам стал носить ей книги. На школьной скамейке Соня прочла Гоголя, Белинского и Некрасова.

Ранней весной учитель умер: чахотка его подрезала.

Узнав о смерти учителя, Соня горько плакала, но печаль свою она не делила ни с кем и горевала втихомолку.

Это было первое сознательное горе. Хотя и девочка — Соня, тем не менее, поняла, чего она лишилась. Вскоре за тем последовал и выход ее из пансиона. Сострадательная тетка опять взяла Соню к себе.

Прежняя жизнь опять началась для Сони. Разница была в том, что теперь эта жизнь, прежде сносная для нее, теперь сделалась окончательно невыносима после того, как она побывала в пансионе.

Воркотня тетки и ухаживанья ее постояльцев не давали ей покоя.

Попробовала было Соня определиться в гувернантки. На первом месте она было сошлась и ужилась, но к несчастью, жена приревновала к ней своего супруга, действительно, по временам, заглядывавшегося на Соню. Последовал отказ и Соне пришлось опять отправляться к тетке.

На другом месте она прожила только один месяц. Капризы многочисленных членов семьи просто не давали ей покоя; она предпочла лучше отправиться опять к тетке, чем жить в подобной каторге.

Итак, Соня опять очутилась дома. В это время переехала к ним в номера Адель.

Адель была тогда в полном блеске роскошной красоты и молодости. Только два года прошло после того, как она вышла из одного из наших лучших женских заведений и начала свою веселую, полную богатства, роскоши, удовольствия и блестящей пустоты жизнь.

Соня очень понравилась Адель. С другой стороны, она сразу поняла, какую выгоду могла ей доставить хорошенькая Соня, и потому она всячески старалась сойтись с нею.

Сойтись, разумеется, было нетрудно. Соня рада была на безлюдье хоть с кем-нибудь сказать человеческое слово; она привязалась к Адель.

В это время к Адель стал ездить один богатый московский негоциант Глудов. Денег он просадил на нее бесчисленное множество (Адель никогда не стеснялась со своими поклонниками), он же исполнял все ее желания и прихоти. С Глудовым очень часто приезжал к Адель молодой человек лет двадцати семи; он был купец, фамилия его была Иволгин. Так как Соня почти все время проводила у Адель, то ей и приходилось довольно часто встречать его.

Людей, подобных Иволгину, можно встретить на каждом шагу: это был богатенький, избалованный купчик, не совсем умный, хотя также не совсем и глупый, с виду тихий и скромный, в сущности же развращенный до мозга костей, с очень обыкновенной вывесочной, хотя и довольно красивой физиономией.

Иволгину Соня очень понравилась — и он решился овладеть ею. Он повел себя относительно ее довольно умно и тонко.

Никогда не позволяя себе при ней ни малейшей вольности, ведя себя всегда прилично и с достоинством, он довольно резко выделялся из пьяной и безобразной компании. Он иногда привозил Соне книг, но никогда не предлагал ни денег, ни подарков, понимая, что это могло бы оскорбить достоинство молодой девушки. Одним словом, он вел себя относительно ее довольно умно и тактично.

Нельзя сказать, чтобы Иволгин особенно нравился Соне: она считала его только лучше других. Впрочем, он не был ей противен и с ним она разговаривала чаще, чем с другими.

Необходимо еще заметить, что Адель не показывалась перед Соней во всей наготе своей порочной жизни и умела сдерживать в присутствии Сони дикие порывы своих посетителей. Правда, происходило многое, от чего коробило Соню, что было ей очень не по вкусу, но, с одной стороны, она догадывалась о той жизни, которую вела Адель, хотя и не могла дать себе в ней верного отчета, с другой же, присутствие Адель, всегда веселой и насмешливой, к которой она сильно привязалась, сделалось для нее необходимостью, так что, не смотря на замечания и воркотню тетки, она почти постоянно пребывала у Адель. Тем не менее, советы и разговоры Адель сильно повлияли на Соню.

Ей еще не было шестнадцати лет. Она, следовательно, находилась в таком возрасте, когда человек-ребенок, не имея еще никаких убеждений, тем не менее, в высшей степени восприимчив к принятию как добра, так и зла, а последнего даже, пожалуй, и более. Среда, в которой вращалась Адель и в которой так часто была и Соня, имела на последнюю страшное, развращающее влияние; не развратясь еще телом, она была глубоко развращена душой.

Час падения был недалек.

Однажды — это было в светлую январскую ночь — часов в 9-ть вечера, к подъезду дома, где жили Адель и Соня, гремя бубенчиками и бляхами, подкатила лихая тройка.

Соня сидела в это время у Адель, тетки не было дома. У Адель очень болела голова и она, грациозно свернувшись, полуодетая лежала на козетке. Возле нее сидела Соня и читала ей какой-то только что вышедший французский роман.

Оба господина, раздевшись в передней, которая была не заперта, вошли так неожиданно в комнату, где находились Адель и Соня, что они обе вскрикнули.

Оба господина были замаскированы. Но одном был великолепный костюм маркиза эпохи Людовика XIV: фиолетовый бархатный кафтан с высоким жабо, на боку шпага, ноги были затянуты в узкие белые панталоны; черные шелковые чулки и башмаки с каблуками довершали наряд. Другой для контраста был одет трубочистом: черная бархатная куртка с такими же панталонами и сапоги, на голове кругленькая черная бархатная шапочка, на одной стороне груди фонарь, на другой веревка и гиря — обыкновенные принадлежности трубочиста. Лица обоих были закрыты черными шелковыми масками.

Оба приезжих господина хотели было сохранить инкогнито, но это им не удалось. В одном Адель тотчас же узнала Иволгина, в другом одного его приятеля.

Послали за шампанским. Адель и Иволгин уговорили Соню выпить два бокала. В голове у ней зашумело, она развеселилась. Иволгин оказывал ей необыкновенное внимание.

Вскоре Иволгин предложил дамам прокатиться. Адель согласилась, Соня заупрямилась.

— Теперь поздно, поздно, — твердила она.

— Полноте, теперь самое настоящее время, — уговаривал ее Иволгин.

— Разумеется, — подтверждала Адель. — Проведи ты хоть один день святок как следует.

— Но тетушка узнает, — попробовала было защищаться Соня.

— Да ведь ты знаешь, что ее дома нет, — воскликнула с торжеством Адель.

— А к тому времени, когда она приедет, вы уже будете дома, — вкрадчиво прибавил Иволгин.

Соню уговорили, одели ее в одну из шубок Адели и поехали.

Соня до того времени ни разу не каталась на тройке. У ней замер дух, когда тройка, повинуясь искусной руке ямщика, быстро помчалась по улицам Москвы. В несколько минут доехали они до Триумфальных ворот и выбрались на шоссе. Ямщик прикрикнул и пустил лошадей. Пристяжные пустились вскачь, взрывая копытами недавно выпавший снег; коренная, не срывая, летела как стрела, ямщик только поводил кнутиком да посвистывал.

Хорошо кататься зимой на тройке! На вас глядит ясная холодная ночь, звезды так и усеяли небо, довольно сильный мороз режет вам щеки и глаза, тройка мчится так, что захватывает дыхание. Закутаешься покрепче в тесную шубу, да усядешься поплотнее, чтобы не вывалиться при неожиданном толчке. А тройка все мчится, вам слышится бешеное и звонкое звяканье бубенчиков, мимо вас быстро мелькают деревья, покрытые белым саваном, кусты, полузаметенные непогодой; вот показались и опять скрылись огоньки недалекой деревни, а тройка все мчится да мчится, только свистит да покрикивает ямщик.

От лошадей пошел густой пар, пристяжные вытянулись в струну и напрягают последние усилия — и вы у цели, вы приехали. Могучей рукой сдерживает ямщик разгоряченную тройку.

— Усидели, барин? — спрашивает он вас самодовольно.

Доехав до Стрельны, тройка остановилась. Иволгин предложил своим спутникам поужинать.