Непридуманная сказка (СИ) - Перепечина Яна - Страница 41

Москва, 1993 - 2002 годы. Александр Эмерих (2)

Спокойных и по-настоящему добрых людей часто считают слабаками. Ну, как же: чуть что не вопит, кулаком по столу не стучит, в драку по поводу и без повода не лезет, достижениями своими не кичится. Об этом ещё Чехов писал в «Попрыгунье». А до него и Толстой в «Войне и мире». Да и почти у всех классиков тоже про это есть. Вот и Татьяна Тучина, решившая почему-то не брать фамилию мужа, снисходительность Александра и его умение встать на сторону другого человека и понять считала недалёкостью и бесхарактерностью и постепенно наглела, переставая даже делать вид – хотя бы делать вид – что уважает мужа и считается с его мнением.

Но в тот вечер впервые за три года Татьяна всерьёз испугалась своего спокойного и выдержанного мужа, до этого дня ни разу не то что не ударившего её, а и голоса не повысившего. И неожиданно пришла ей в голову мысль, что, пожалуй, она плохо знает Александра. В душе она даже считала его, может, и не совсем слабаком, но уж слишком добрым точно. А тут вдруг мягкий и уравновешенный муж её поговорил с ней так, что она неожиданно поняла, почему его так уважают коллеги, почему грозная тётя Тоня не только любит его, но и слушается во всём и отчего любой хам на улице, натолкнувшись глазами на спокойный, насмешливый взгляд Александра, вдруг будто сдувается и моментально теряет весь свой гонор. И поняв это, она сразу же очень испугалась, что Александр сейчас потребует развода, и согласилась на все его условия, лишь бы только он простил её. Разводиться с ним ей не хотелось.

Татьяна искренне считала, что теперь, раз уж она перестала предохраняться, моментально забеременеет. Но шло время, а ничего не происходило. Всерьёз обеспокоенный Александр настоял на визите к врачу. Всесторонние обследования показали, что Татьяна имеет довольно редкий врождённый дефект, который исключает возможность стать матерью. Тут она, великолепно знающая, о чём мечтает её муж, и вовсе запаниковала. Подумать только, ещё совсем недавно она и представить не могла, что будет так желать родить Александру ребёнка. А теперь вот выясняется, что хоть рыдай, хоть волосы на себе рви, а сделать ничего нельзя – такой уж диагноз. И тридцатилетняя Татьяна поняла, что не готова остаться одна, без такого удобного и активно продвигающегося по карьерной лестнице и подающего большие надежды мужа.

Она совсем уж было приготовилась услышать слова о разводе, когда Александр вновь потряс её, предложив усыновить ребёнка.

- Что-о? – некрасиво удивилась Татьяна и уставилась на мужа. – У-сы-но-вить?! Но это же… это же совершенно чужой ребёнок! Давай уж лучше найдём суррогатную мать? Это когда ребёнка другая женщина вынашивает, рожает, а потом отдаёт биологическим родителям. Я как раз недавно читала в журнале, что сейчас такое возможно. В Питере в девяносто пятом первые суррогатные дети родились, двойня, если не ошибаюсь. По-моему, замечательный способ…

Александр молча покачал головой из стороны в сторону.

- А что? – не успокоилась Татьяна и, воодушевившись, принялась загибать пальцы. – Замечательно всё получится. Во-первых, мне не придётся беременной ходить, никакого токсикоза, отёков и рожать не надо будет...

Саша посмотрел на неё странным взглядом, но снова промолчал. Татьяна устроилась поудобнее на их красивом большом диване и продолжила:

- Во-вторых, можно за один раз получить и двух детей, и даже больше. В-третьих, гены-то будут наши, а не непонятно чьи!

- А ты уверена, что эти самые «наши гены» достойны того, чтобы получить продолжение в ребёнке? – Александр встал со стула, на котором сидел до этого, и подошёл к окну. Во дворе бегали дети. Саша настежь распахнул раму и несколько минут вслушивался в крики малышей, доносящиеся с площадки. Когда он снова повернулся к жене, лицо его было спокойно тем спокойствием, которое теперь пугало Татьяну.

- Мы не будем искать суррогатную мать. Это неправильно. Я тебе как врач это говорю. Нельзя до степени вмешиваться в Божий замысел. Нельзя… Мы усыновим ребёнка. Ну, или я усыновлю.

Татьяна посмотрела на него затравленно и против воли кивнула.

- Ну, и отлично, - тоже кивнул он и вышел из комнаты. Его жена оторопело глядела ему вслед.

Москва, 1993 - 2002 годы. Александр Эмерих (3)

Но от первого слова до того дня, когда сияющий Александр впервые взял на руки своего сына прошло ещё пять с лишним лет. Татьяна как могла затягивала процесс. Правда, памятуя о скрытых страстях, бушующих в душе мужа, делала это осторожно, предварительно тщательно обдумав. Благо, большой пакет документов, необходимых для усыновления, давал огромное поле для «подрывной» Татьяниной деятельности.

Так однажды она, зная о дурном характере их старого лифта, отправляясь в опеку, хитроумно подпрыгнула… И вместо беседы с инспектором три часа просидела в застрявшей кабине на предусмотрительно припасённой газетке, читая любовный роман.

В следующий раз, собираясь за очередной справкой теперь уже к участковому, она даже не пожалела собственного симпатичного лица. Кожа у неё была очень нежной, стукнешься неосторожно о раскрытую дверцу шкафа и пожалуйста – расцвёл великолепным розово-фиолетовым цветом фингал. И вот перед визитом к участковому Татьяна обзавелась синяком, который попыталась – не слишком, впрочем, старательно – замазать тональным кремом. Внимательный немолодой участковый эту тщательно продуманную деталь заметил и погрустнел. Потом не выдержал и спросил, подбородком указав на синяк:

- Муж?

- Что вы! – наигранно возмутилась Татьяна с той старательно отрепетированной интонацией, которая у собеседника неизменно рождает подозрения. – Это я так… Об дверь. Случайно...

Участковый погрустнел ещё больше, покачал головой с состраданием и заявил, что должен прийти к ним, «познакомиться», прежде чем подписать необходимые бумаги. Татьяна согласно кивнула, а на улице просияла: этого она и добивалась.

Теперь Татьяна долго откладывала встречу, ссылаясь то на постоянную занятость мужа, то на собственное нездоровье. К несчастью для неё, милиционер в это время не сидел без дела, поговорил с соседями по подъезду и по дому, узнал много нового для себя и про Александра, и про саму Татьяну и на состоявшуюся всё же встречу пришёл уже совсем в другом настроении. А пообщавшись с Эмерихом лично, и вовсе решил, что тому страшно не повезло с женой. Уходя, он в прихожей долго тряс Саше руку и говорил, что очень, просто очень уважает его за принятое решение об усыновлении. Когда же Татьяне надоели это церемонное прощание, и она уплыла вглубь квартиры, милиционер понизил голос и, краснея и путаясь в словах, пробормотал:

- Вы меня… это… простите, Александр Николаевич, что я лезу не в своё дело и всякое такое… но, может, вы торопитесь? Может обождать с усыновлением, развестись и жениться на другой? Я слышал, что бывает эта самая… несовместимость, вот. Нет у людей детишек, а женятся на других – и пожалуйста!

- Спасибо за желание помочь, Владимир Максимович, но мы с Таней семья и останемся ею. И мы уже давно всё решили для себя.

Участковый совсем смутился, полные щёки его, покрытые красно-фиолетовой сеткой, побагровели, и он, отводя взгляд, неловко протиснулся в дверь. Уже нажав кнопку вызова лифта, он всё же снова обернулся и тепло сказал провожавшему его Александру:

- Я понимаю, что это вам совсем не нужно, но всё же – желаю счастья вам, Александр Николаевич. Вам и вашему будущему ребёнку. Ему очень повезло в этой жизни.

Потом Татьяна умудрилась «потерять» свидетельство о собственности на квартиру, которое тоже входило в длинный список документов, необходимых для усыновления, в случае, когда квартира приватизирована. Его пришлось долго восстанавливать. «Потерянное» же, кстати, вскоре после получения нашлось в одной из папок в шкафу. Татьяна потом громко охала и ахала, кляня себя за бесхозяйственность, и закончилось всё тем, что Александр её ещё и жалел.