Непридуманная сказка (СИ) - Перепечина Яна - Страница 43

В коридоре она раздражённо фыркнула. Да пусть сами делают, что хотят, но ей заниматься подготовкой к встрече чужого ребёнка совершенно ни к чему. Не нужно ей такого счастья.

В будущей детской счастливый Александр, насвистывая, собирал кроватку, на очереди были комод, колыбелька и хитрой конструкции ванночка.

- Я в парикмахерскую, - бросила ему Татьяна, одеваясь.

- Давай, Танюш, сходи, конечно, - весело отозвался он, - а то потом не до этого будет!

Татьяна скрипнула зубами и вылетела к лифтам. Самой большой мечтой её в этот момент было, чтобы легкомысленная мамаша мальчишки одумалась и забрала его себе. А они бы с Александром продали или даже просто раздали всё это детское барахло умалишённым, которым зачем-то нужны дети, и зажили дальше по-прежнему.

Даже во время суда Татьяна ещё надеялась и прислушивалась к шагам в коридоре, веря, что избавление от этого затянувшегося и грозящего испортить жизнь кошмара близко.

Но ничего подобного не произошло. Родная мать мальчишки не объявилась. Судья, улыбаясь во весь рот, поздравила их, прокурор пожелала счастья, а ещё одна ненормальная, тётка из опеки, радостно сообщила, что они могут забрать ребёнка сразу, не дожидаясь истечения положенного по закону десятидневного срока. В этот момент Татьяне показалось, что за её спиной с грохотом захлопнулась тяжёлая тюремная дверь, отрезая её от свободы и комфортной жизни. Ей стало страшно.

Последующие недели подтвердили все худшие подозрения Татьяны. Муж её, став отцом, просто сошёл с ума от счастья. Ничем другим объяснить поведение обычно сдержанного и не слишком эмоционального Александра она не могла. Она вообще ничего подобного не видела и не слышала. Бывают, наверное, в жизни сумасшедшие отцы, но даже среди них её муж явно был самым первым, самый ненормальным, самый рьяным.

Теперь всё свободное время Александр тратил на сынишку. Вернувшись с работы, он, если Артёмка не спал, нёсся к нему, здоровался и мчался мыть руки и переодеваться, продолжая разговаривать с мальчиком даже из ванной. Потом брал того на руки и буквально часами носил, почти не отводя от него глаз, то рассказывая сыну что-то, то напевая. Даже ел он чуть ли не стоя, не желая ни на минуту расстаться с малышом. Если же тот спал, то Александр садился на стул рядом с кроваткой или колыбелькой и подолгу смотрел на спящего мальчика.

Татьяну всепоглощающая любовь эта не умиляла, а страшно раздражала. Её вообще в эти дни раздражало всё. Ей казалось, что Александр специально издевается над ней, изображая такую явно ненормальную, на её взгляд, привязанность. Мало того, муж постоянно пытался и её привлечь к умилению, восхищению и любованию.

Татьяна, с трудом заставлявшая себя вообще подходить к малышу и заниматься им в отсутствие мужа, ни восхищаться, ни любоваться постоянно вопящим, писающим и какающим ребёнком, да ещё и чужим, не имеющим к ней никакого отношения, была совершенно неспособна. Он был для неё источником постоянного раздражения и отвращения. Никаких светлых чувств она к нему не испытывала и – самое главное – не хотела испытывать. В голове её постоянно билась одна и та же изводящая её мысль: что же делать?!

Через три недели такого кошмара, в которую – как она считала – превратилась её жизнь, Татьяна приняла решение. А приняв, наконец, испытала чувство такого острого счастья, такого освобождения, что не стала дожидаться ни следующего кормления, которое по сложившемуся распорядку дня должно было быть уже через час, ни возвращения Александра. Она вызвала такси, достала огромные новые чемоданы, которые купила для путешествий, и стала складывать свои самые лучшие и любимые вещи. Насчёт остальных Татьяна не волновалась: её муж, вернее, как она уже понимала, теперь бывший муж, был безупречно честен, порядочен и великодушен. Она была абсолютно уверена, что он вернёт ей всё до самой последней маечки или самого завалящего шейного платка в целости и сохранности и без нервотрёпки.

Считая себя безвинно пострадавшей стороной, Татьяна без зазрения совести выгребла и сложила в бумажный пакет все свои драгоценности, потом открыла сейф и забрала деньги, отложенные Александром на покупку новой машины. Он хотел возить сына только в самой надёжной и безопасной и для этого взял из банка значительную сумму. Но Татьяна посчитала, что ей эти деньги нужнее.

- И вправду, должна же я как-то жить в первое время, - отдуваясь, пропыхтела она, поочерёдно вывозя за порог два самых больших чемодана, набитых вещами и закрывая за собой дверь прямо перед удивлённой мордой маламута Красса. Перед этим она с садистским удовольствием выключила свет во всех комнатах, оставив ребёнка и собаку в темноте.

- Куда прикажете? – подскочил к ней на улице расторопный молодой таксист с маслеными глазками, моментально учуявший выгодную клиентку.

Татьяна хотела сказать:

- К маме, в Капотню!

Но потом вспомнила тёмный узкий коридорчик маминой крохотной квартирки, в которой она не была с тех самых пор, как Александр пошёл в гору, спёртый тяжёлый запах старых вещей, грязный подъезд серого обшарпанного дома и, внутренне передёрнувшись, передумала:

- В гостиницу «Россия», – почему-то ей показалось, что это звучит подходяще. Шикарно звучит.

Москва, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева

Вадим и Ангелина старательно одевали дочь для первой прогулки. Похолодало, и не так чтобы юная, но неопытная мать в недоумении перебирала одёжки, не зная, как одеть Полину.

- Димуль, миленький, сходи на улицу, пожалуйста, посмотри, как детишки одеты.

- Ангелин, представь себе картину, хожу я и в коляски заглядываю. Да мамочки милицию вызовут. Может, лучше позвоним твоей Злате Рябининой? Или Ире Симоновой? Так сказать, более опытным старшим товарищам?

- Старшие товарищи младше меня, - проворчала Ангелина с ужасом взирая на гору разных одёжек.

- Зато опытнее. Златиной дочке сколько? Мы ж недавно три месяца праздновали.

- Два месяца назад, а не недавно.

- Вот именно!

- А у Иры Илюше месяц всего!

- Месяц – это тоже опыт, - Вадим чмокнул жену в нос и сунул в руки телефон. - Звони, я тебе говорю. Звони! А то мы ещё час будем ребёнка мучить, а потом или заморозим или сварим.

Наконец, после совещаний с подругами и нелёгкого дела выбора наряда среди вороха аналогичных Полина была упакована в красивый конверт и вынесена на улицу. Поскольку гуляли они в первый раз, решено было не выкатывать коляску, а просто поносить девочку на руках.

В подъезде Полина возилась, скрипела, кряхтела и возмущённо попискивала. Но как только оказалась на улице, изумлённо замолчала. Ангелина даже встревоженно заглянула под уголок конверта. Девочка смотрела в серое небо строгими серыми – ровно такого же цвета - глазами и молчала.

Они медленно пошли вдоль Москвы-реки. Вадим нёс тёплый вишнёвый конверт с крохотной девочкой внутри и улыбался.

- Ты что? – Ангелина семенила чуть впереди и поддерживала мужа под локоть, боясь, что он споткнётся, упадёт и уронит драгоценную ношу.

- Я себя сейчас чувствую так, словно еду… Ну, не знаю, на крутейшей машине. Самой крутой…

- На «Майбахе»? – понимающе улыбнулась Ангелина.

- Ну, примерно. Только ещё круче.

- Вот ты сейчас сказал и сформулировал то, что у меня на языке вертелось. Никогда в жизни я не чувствовала себя… такой… значимой что ли. Точно, значимой – вот какой!

И они оба снова тихонько засмеялись, опасаясь разбудить задремавшую Полину Вадимовну Валдайцеву. Их дочку.

Прошла неделя с того дня, как Полина оказалась дома. По документам ей исполнилась неделя от роду, их якобы выписали из роддома, и пришло время вызывать участкового педиатра.

В день, когда должна была прийти Ирина Константиновна, Ангелина с утра не находила себе места и то и дело названивала Злате Рябининой.

- Златик, расскажи мне, о чём она будет меня спрашивать?