Служанка (СИ) - Тур Злата - Страница 2

Сука, до чего ж у меня богатая фантазия, если картинка моментально всплыла в мозгу, и я судорожно сглотнул. Конечно, это не укрылось от цепкого взора пираньи, и она будто бы невинно облизнула нижнюю губу.

Уткнувшись в журнал, даю понять, что диалог окончен, однако из головы не могу ее выбросить. Несомненно, она посещала какие-то курсы по соблазнению. Либо сама их вела. Она прекрасно разбирается в людях и мужской психологии.

— Ну что ты такой бука, — капризно надув свои пухлые губки, протянула она. — Мы ж с тобой подружились уже!

— Странно, я этот момент как-то пропустил, — что- что, а дружба с ней мне точно не нужна.

Перед отцом она разыграла трогательную маленькую девочку, оказавшуюся в беде. Стройная, изящная, как статуэтка-балерина, она ласкала взгляд своей грацией. Большой, пухлый рот, испуганные глаза олененка Бэмби делали ее похожей на беззащитного ребенка, а блестящие каштановые волосы в недлинном каре вызывали в голове образ настоящей искушенной в любви француженки. Получалась самая острая, крышесносная смесь трогательной невинности и порочной соблазнительности.

Глава 2

— Аглая, у нас неприятности в семье. К сожалению, мы не сможем уже в ближайшее время оплачивать аренду дома и твое обучение у маэстро. Мы вынуждены экономить. Так что, дочь, возвращайся, будем что-то решать, — мама пыталась сдерживаться, но видно было, что слезы того и гляди прорвут плотину, и мне придется по международной линии проводить сеанс психотерапии. Что не очень желательно, учитывая услышанную информацию. Я еще до конца не осознала масштабы катастрофы, потому что не иметь средств для оплаты аренды дома в Италии — это настолько не вяжется с моим представлением о жизни, что легче себя в спину укусить, чем мне понять, что такое экономить.

— То есть ты хочешь сказать, что со следующего месяца я живу в Москве? — на всякий случай переспрашиваю, чтоб убедиться, что слово «неприятности» я поняла верно.

— Да, девочка моя! Георгий уже заказал билет. Прости, не бизнес-класс. Не обижайся, дочка, — уровень просительности и обреченности в голосе мамы уже зашкаливал.

— Ма, не переживай. Я прилечу, и мы вместе разберемся, — на этой беспечно бодрой ноте безбожно фальшивлю и нажимаю отбой, чтоб не сорваться самой. Конечно, если брать нас двоих с мамой, то скорей я была старше. Это я поняла, как только научилась анализировать. Моя Арина Витольдовна — эдакая нежная фиалка. Если б она жила в девятнадцатом веке, то неизменными ее спутниками были б нюхательная соль и лавровишневые капли, которыми чеховские героини лечили мигрень и растрепанные чувства.

Ей крупно повезло, что она вышла замуж за папеньку, иначе ее тонкая душевная организация не вынесла бы свинцовых мерзостей нашей реальности. К хозяйству она не прибита, прислугой командовать не умеет, устраивает благотворительные мероприятия то в пользу домов престарелых, то в пользу детских домов. Это-то, конечно, благое дело, но в свое время, до отъезда в Италию, мне лично, за отсутствием времени у папеньки, много раз приходилось выпроваживать «представителей» различных фондов спасения кого-либо, начиная с галапагосских черепах и мадагаскарских лемуров до голодных детей Папуа Новой Гвинеи.

Не хочу сказать, что мама глупенькая, но отказать кому-либо ей очень и очень трудно. Она ужасно добрая и ранимая. Такой оранжерейный цветочек. Мамуля сильно расстраивается из-за всего, чего только можно, словно чувствуя свою вину за то, что кто-то живет бедно или совсем голодно. Поэтому к ней и присасываются всякие пиявки. Слава Богу, что я не в нее. От нее только вокальные данные неплохие, а фигурой и характером я в бабушку, папину маму, которая окончила четыре класса чуть ли не церковно-приходской школы, но никогда не заламывала руки в страдашках, а предпочитала, подобрав сопли, действовать.

Арина Витольдовна же в ужасе закатывала глаза, даже когда я приходила с улицы с ободранной коленкой или дыркой на платье. И хотя мне было ее искренне жаль, но тяга к интересному неизменно оказывалась сильней. Как это я не залезу на дерево? Ну и что, что потом пожарную машину придется вызывать, чтоб меня стащить! Зато доказала, что я не хуже Маугли! А что я дома творила! Вау! Купала кота в унитазе, наряжала питбуля в мамин лифчик. За полчаса успевала поменять дизайн в какой-нибудь из комнат при помощи подручных средств — маминой косметики, вытащенного из холодильника томатного соуса, растопленной на батарее шоколадки. И не только.

Как говорят искусствоведы, творчество раннего периода Аглаи Славинской не представляет особой художественной ценности, потому что автор использовал необычную палитру красок, извлеченную из ночного горшка. Наверно, потом мне стало стыдно, ибо я такого не помню. А мама могла что-нибудь и напутать. Короче, это была не я. Или все равно не докажете.

В считанные минуты я успевала такой абстракционизм — авангард — граффити — на стенах соорудить, что Кандинский в обнимку с Пикассо бредут в ближайший кабак заливать горе.

Уже в детстве я чувствовала в себе творческий зуд и огромный потенциал. И чтобы мою ядерную энергию направить в мирное русло меня отвели в художественную, а до кучи и музыкальную школу. Заставили уныло просиживать за фортепиано, обреченно барабаня по клавишам. Однако я быстро сориентировалась, и, закрыв наглухо дверь, включала на всю мощность магнитофон — тогда еще такое устройство было — и из него лилась минорная «К Элизе», поставленная на повтор воспроизведения. А я занималась своими делами.

И опять спасибо бабуле! Если бы я не унаследовала от нее маленькую ладонь с пропорциональными ей недлинными пальцами, я б пропала. Мама, мечтавшая видеть меня звездой, слезами и стенаниями достала бы папу, и меня б, как бычка на заклание, послали бы учиться дальше в консерваторию. Но к ее великому сожалению и огорчению, церемонные манеры и аристократическую сдержанность мой организм решительно отторгал, как крайне инородное тело.

Что и говорить, ребенком я была совершенно неудобным, поэтому, чтоб хоть как-то это компенсировать, мне приходилось оберегать мамулю от всяческих потрясений. Я хоть и дочь своего отца, но в школу ходила не частную, просто хорошую с языковым уклоном. Каюсь, не всегда была эталоном благонравия, поэтому, как Вовочка из анекдотов, имела два дневника — один для того, чтоб гордились родители, и второй, который я им не показывала. Еще в начальной школе научившись подделывать подпись мамы, я тщательно оберегала ее хрупкую нервную систему. Либо природный талант, либо художка посодействовали.

Интересно, какие из моих навыков и умений могут мне помочь, если, правда, нас коснется безденежье? Как бы то ни было, раскисать себе я не позволила. Отца, если, действительно, все так плохо, нужно поддержать, мамулю соответственно, не расстраивать. Они такие разные, но я их обожаю. Они обожают друг друга и продукт этого обоюдного обожании — меня. Вот такие у нас были обожашки, пока не случились эти неприятности.

Ладно. Все узнаю, и будем решать вопросы по мере их поступления.

Заявившись домой, я обцеловала родителей и рухнула на свою кровать. После полета в эконом- классе я была уверена, что уже все знаю об этой жизни. Но жизнь…. она оказалась, как матрешка. Думаешь — что все, вот она, последняя. Но черта с два, за ней есть еще и еще сюрприз.

И сюрпризы были таковы: папа не поладил с высоким чиновником, который натравил всевозможные проверки на фирму; потенциальные инвесторы, услышав о проблемах, отложили принятие решения о сотрудничестве в новом проекте, а нынешние отозвали свои активы. И это еще не все. Вот та самая маленькая, неразборная матрешка упекла отца в больницу в предынфарктном состоянии.

Этой последней матрешкой оказался старый, проверенный годами друг. Матвей Барковский. Много лет назад он сделал чрезвычайно добрый жест — занял огромную сумму денег без процентов под одну расписку. Отец вскоре раскрутился и вернул деньги, а у Барковского случился пожар в офисе, и расписка сгорела. Соответственно, о долге и расписке вскоре забыли, и как говорится, ничто не омрачало. А сейчас она неожиданно обнаружилась дома вместе с болезнью Альцгеймера у самого Барковского — он совершенно не помнит, что отец вернул ему деньги. А папа и не подумал свое время взять обратную расписку в том, что долг отдал сполна. Это были еще те времена, когда дружба являлась более надежным гарантом, чем нотариус.