Дела и случаи нестарой школьной девы (СИ) - Перепечина Яна - Страница 48

— Ах, вот ты про кого, — Андрей грустно улыбнулся, — бедная женщина.

— Конечно, бедная! — вскинулся его брат и сердито поджал губы. — Как ты с ней обошёлся тогда!

— Как?! — снова вытаращил глаза доктор Симонов.

— Да знаю я — как! Не хотел рассказывать при Ирине Сергеевне. Но раз уж ты так, то расскажу! Пусть она всё знает, а там уж сама решает…

Пока я тебя ждал, приехал пациент, и Лидия Афанасьевна ушла в процедурный кабинет. А я остался один. Ну и… Короче, прочитал я эти письма. Их там с десяток было, а последние несколько даже не распечатанные. Ты зачем их хранил? Для самоутверждения?

— Для какого самоутверждения?! — взъярился Андрей. — Я уже давно самоутвердился! И, поверь мне, не за счёт неуравновешенных пациенток!

— Я всё читал! — Алёша не выдержал и перешёл на крик. — И даже последние открыл!

— Хорош!

— Да, неправ. — Мальчик перестал кричать и заговорил спокойнее. — Да, полюбопытствовал. Но ты… ты ещё хуже. Я только чужие письма читаю, а ты… ты… Ты так её обижал! Она писала, что любит тебя, а ты ей столько всего обещал: и с родителями познакомить, и жениться, и детей. А сам бросил! А она даже аборт была вынуждена сделать! Как ты мог?! Ты же всегда мне внушал, что аборт — это убийство, что это недопустимо! Что наша мама тебя не убила, оставила, и что ты ей за это будешь всю жизнь благодарен. А сам? — Алёша совсем сник, сел на стул, обхватив голову руками и — снизу вверх — жалобно глядя на брата.

— Та-а-ак, — протянул Андрей, подвинул другой стул и сел напротив. Ирина стояла, прижав дрожащую в руках тарелку к губам, и изо всех сил стараясь удержать слёзы, не дать им выплеснуться. Потому что потом их будет уже невозможно остановить. А этого допускать нельзя. Никак нельзя.

— Теперь слушай меня, разведчик, — Андрей говорил тяжело, медленно, — и ты, Ириша, тоже послушай. И не плачь. Плакать не из-за чего, поверь мне. Я понял теперь. Ты, красавец, конечно, ещё получишь по шее за то, что читаешь чужие письма. Но попозже. А сейчас скажи мне, как тебе жилось-то с мыслью о том, что твой старший брат подонок?

— Отвратительно, — еле слышно произнёс Симонов-младший, — хуже не бывает.

— А ты раньше со мной поговорить не мог? Мы ж с тобой дружили всегда.

— Я не знал, как…

— Понятно… — Андрей махнул рукой и тяжко вздохнул, — ладно, будем считать, что лучше позже, чем никогда… Тогда слушай меня внимательно, чтобы тебе больше всякая чушь в голову не лезла…

— Моя работа, Алёшка… — Андрей говорил негромко, на кухонной стене тикали древние ходики, а в саду заливался соловей, — моя работа… предполагает душевный контакт с пациентами. Звучит пафосно, но это правда. Знаешь, как говорят, что настоящий доктор — это такой, только от присутствия которого пациенту становится легче. И частенько пациенты в докторов влюбляются. У меня тоже так бывало. Несколько раз. Но люди адекватные сами всё понимают и, как правило, ни на что не претендуют. А мне вот не очень повезло. Около года назад привезли на приём женщину, Инессу, она на пляже у Борисовских прудов поскользнулась на мокрой тропинке, упала и руку сломала, да ещё и ногу поранила о гвоздь какой-то. Мы ей наложили гипс, перелом был не так чтобы очень тяжёлый. Ногу зашили.

За год до этого. Москва

Потом Инесса несколько раз приходила на перевязку. И каждый раз в дежурство Андрея. Уже начиная напрягаться, Симонов велел ей явиться в другую смену. Но через двое суток она снова пришла к нему. Тут уж все коллеги посмеиваться стали. А ему, честно говоря, было не до смеха. И чем дальше, тем больше.

Потому что Инесса сначала пыталась пригласить его в ресторан. Потом стала подарки носить. Ощущая себя настоящим ужом на сковородке, Симонов тогда ужасно устал изобретать деликатные способы и отказать, и не обидеть одновременно. Инессу ему было очень жалко. Она была уже взрослая, ближе к сорока, понятно, что несчастливая и одинокая. Поэтому он и хотел помягче, поделикатнее. Но пациентка по-хорошему не понимала.

Дальше пошли в ход письма. Обычные письма, на бумаге. Эпистолярный жанр явно нравился его навязчивой поклоннице. Послания были длинными, страстными, прочувствованными и даже со стихами. Будто писала восторженная девятиклассница, а не взрослая женщина. Доктор Симонов на письма не отвечал, на приёмах был исключительно вежлив и отстранённо профессионален. После пятого послания вскрывать он их и вовсе перестал, аккуратно складывал в пакет и при каждом визите Инессы пытался ей их вернуть. Получалось плохо, вернее, совсем не получалось. Так и лежали они на столе, вызывая в душе несчастного доктора бурю эмоций. Исключительно отрицательных эмоций. Поэтому пациентку он стал всячески избегать. Сострадательные коллеги ему в этом всеми силами помогали. И рабочие будни районного травмпункта стараниями навязчиво влюблённой пациентки превратились в сериал о разведчиках, главным героем которого, сам не желая того, был несчастный доктор Симонов.

Однажды Инесса дождалась-таки Андрея после работы, выскочила из-за припаркованных машин — он аж подпрыгнул от неожиданности и про себя непечатно выразился, к чему вообще-то не был склонен, — взяла под ручку и отвела к лавочке: давайте посидим, мол, доктор, у меня нога болит, устаю быстро, мне стоять тяжело. Доктор, который знал, что нога уже болеть не должна, вяло посопротивлялся, мученически вздохнул и сел. А зря. Нехорошо глядя на него, Инесса спросила:

— Избегаете меня, доктор? Прячетесь?

— Да, — просто ответил безумно уставший после сложного дежурства Андрей, ожидая всплеска эмоций. Но она неожиданно миролюбиво засмеялась:

— Нехороша я для вас? Стара?

— Инесса, вы и хороши, и вполне ещё молоды, — Симонову была противна ситуация да и он сам, — просто я, к сожалению, не могу ответить вам взаимностью.

Она помолчала, и в Андрее за эти секунды зародилась надежда, что не всё так безнадёжно, и сейчас они поговорят по-хорошему, поймут друг друга и даже, возможно, пожалеют. Во всяком случае, он-то её совершенно точно жалел. Очень.

Наконец Инесса заговорила:

— Хорошо. Я поняла. Но от вас пока не отстану. Потому что я подумала и решила, что мне нужен ребёнок. От вас. Я навела справки. Вы, Андрюшенька, — он передёрнулся от такого обращения, — не женаты, из хорошей семьи. Сама вижу, что человек вы умный, добрый, образованный, интеллигентный. Вот вы-то мне и нужны. Где я ещё такого биологического отца найду? В общем, предлагаю сделку, вы мне ребёнка, а я вам свободу… Могу ещё и денег добавить.

Андрей устало потёр переносицу и посмотрел красными воспалёнными после суток глазами на красивую ухоженную женщину, сидевшую рядом с ним. Он молчал, думая, как бы ответить, чтобы она поняла, но при этом не совсем уж по-хамски было. Хотя хотелось по хамски.

— Я вам обещаю, никаких последствий ваше согласие для вас иметь не будет. — По-своему трактовала его молчание Инесса. — Я вполне самостоятельна, и вашего участия в жизни ребёнка и моей требовать не намерена. Если вы сами не захотите, конечно.

— Инесса, — Симонов, которому в этот момент, как впрочем, и постоянно во время общения с ней казалось, что он смотрит плохой сериал, в котором бесталанно и неестественно играют бездарные актёры, тяжко вздохнул, — я очень люблю детей. И ещё я долго рос без отца. Поэтому знаю, что это такое. И представить себе не могу, чтобы мои дети росли без меня.

Женщина вскинула голову и кокетливо улыбнулась:

— Я вполне согласна на то, чтобы они росли с вами.

Опять двадцать пять! Андрей посмотрел на серые тяжёлые тучи, затянувшие всё небо, и поморщился. Как же достучаться-то?!

— А вам моё мнение совсем не интересно? — сутки были очень тяжёлыми, а тут ещё и Инесса, и с трудом сдерживаемое раздражение прорвалось-таки: реплика прозвучала грубо. Но женщину, похоже, не обидела. Словно, и не услышав его, она спокойно сказал:

— Вам очень повезло в жизни, Андрей Евгеньевич, а вы этого не понимаете. Не каждый день и далеко не каждому женщина предлагает стать отцом её ребёнка.