Вдоль белой полосы (СИ) - Перепечина Яна - Страница 44

— А сейчас я приглашу на сцену автора и исполнителя очень интересных песен. У него потрясающая фамилия, которую смело мог бы взять себе любой рокер — Покусаев. И песни у него такие же: кусающие, теребящие душу, не дающие спокойно жить…

Агата сидела в зале рядом с Саней и улыбалась, слушая, как поэт хвалит их Фиму. Они уже три года были вместе, и к своим друзьям она была нежно привязана, гордилась их успехами, переживала, если у них были трудности, и с готовностью кидалась на помощь. И они постоянно были рядом. Некоторые знакомые даже не могли понять, какие отношения их связывают.

Однажды в рок-кабаре к Агате подошла девушка и, смущаясь, спросила:

— Прости, а вы с Ефимом… ну, вы вместе?

— В смысле? — растерялась Агата, которая даже не сразу поняла, о ком говорит её собеседница. У них в классе Фиму полным именем никто и никогда не называл.

— Ну… он и ты…

— А! — поняла Агата и засмеялась. — Нет-нет, мы просто хорошие друзья.

— Друзья? А он о тебе всегда с такой нежностью говорит. И всё время «наша Агата», «Агатик».

— Меня так в классе всегда называли, а мы с Фи… с Ефимом одноклассники. И у нас принято было друг другу с большим вниманием и нежностью относиться.

— Ну, тогда хорошо! — явно обрадовалась девушка и упорхнула в сторону наигрывавшего что-то во дворе рок-кабаре Фимы. Агата посмотрела ей вслед и улыбнулась: невысокий, чем-то неуловимо похожий на Сергея Есенина, Фима среди барышень кабаре пользовался большим успехом.

— Сань, а ты когда меня со своей девушкой познакомишь? — спросила она подошедшего друга.

Тот усмехнулся странно, вскользь, и пообещал:

— Когда-нибудь познакомлю.

— Я запомню твоё обещание, — пригрозила Агата, смеясь. А Саня сел рядом с ней на старую лавочку.

Место, в котором размещалось кабаре, было удивительным. Самый центр Москвы, в двух минутах неспешной ходьбы шумит Тверская улица, в трёхстах метрах Государственная Дума. А здесь маленький двухэтажный старый дом буквой Г и тишина. На улице совсем тепло, и три окна второго этажа, где в большой комнате проходят концерты кабаре, распахнуты настежь. Те, кому не хватило места, сидят на подоконниках, толпятся на лестнице или просто слушают, сидя и стоя во дворе. И кажется, что время остановилось здесь давно, лет сорок назад, а, может, и раньше. Только музыка звучит современная, да и то не всегда.

Агате в кабаре нравилось, и она старалась бывать в нём каждую пятницу. Тем более, ходили слухи, что случайно затерявшийся в центре столицы старый дом скоро снесут. Кабаре закрывалось на летние каникулы, а где откроется осенью, пока никто не знал. И все немного грустили, опасаясь, что больше не будет таких вот чудесных пятниц, когда можно послушать хорошую живую музыку в тихом сердце любимого города, а потом пройти сотню метров узким переулком, шагнуть в широкую арку и вынырнуть на бурлящей Тверской. Рядом Манежная и Красная площади, через дорогу гостиница «Москва», и кажется, что ты не вышел из двора, а шагнул в девяностые из шестидесятых, а то и пятидесятых… Неужели осенью этого уже не будет?

Последний вопрос Агата задала вслух. И Санька невесело отозвался:

— Говорят, строить здесь что-то собираются. Странно, что этот дом вообще здесь до сих пор простоял. Ты представляешь, сколько здесь земля стоит?

— Да уж, — согласилась Агата. — Но так грустно…

— Грустно… — Санька запрокинул голову и посмотрел в небо. — Время такое, Агат, никто не думает, что крушит историю и идёт по её дымящимся обломкам туда, где, как многим кажется, светлое будущее… А ведь они ошибаются… Без вчера не бывает завтра…

Агата молча кивнула. Слова Сани не показались ей высокопарными. У них в классе все любили читать, поэтому и говорили иногда так, словно им не по семнадцать-восемнадцать лет, а много больше. Да и в школе их учили выражать свои мысли точно и образно.

— Странное нам досталось время… — продолжил Саня, не глядя на неё. — Я тут читал «По ком звонит колокол» и «Фиесту»… И мне теперь кажется, что мы тоже потерянное поколение…

— Даже так? — Агата села вполоборота к Сане и тревожно всмотрелась в него.

Он кивнул:

— Да, именно так. Вот смотри, наши родители уже были взрослыми, когда начались всё это: развал, капитализм и прочее. Они могут противостоять этому… Наши младшие братья и сёстры не видели другой жизни, и для них всё происходящее — это норма. Они не знают, как бывает по-другому. Да и маленькие они пока. А когда вырастут, у них будет иммунитет к этому, как у тех, кто в детстве переболел ветрянкой и не заражается потом… А мы попали в самый водоворот. Всё началось, когда мы подростками были или около того. Самый уязвимый возраст… И теперь мы, как в метро. Стоим, а перед нами полоса, за которую шагать нельзя, опасно. Ты вот можешь удержаться и не шагнуть за эту полосу. Характер у тебя такой стойкий. А кто-то не может. И таких больше, намного больше… И они шагают… А там… Там смерть… Кто-то очнётся и успеет отскочить… Но не все…

— Не все… — эхом отозвалась Агата, которая сама об этом нередко думала. Другими словами, но думала. А про белую полосу, через которую нельзя переступать ей пришло в голову почти три года назад, в лагере. И тогда ей казалось, что этот образ родился только в её голове. А оказывается, что и Саня думает так же… Она обняла друга и со страхом спросила:

— А кто из наших… уже шагнул?

— Я не знаю, — тихо ответил Саня, — у меня есть предположения, но точно не знаю.

— А я боюсь узнать. Хотя и у меня тоже есть предположения.

Саня покивал задумчиво, словно не слыша её и встал:

— Пойду я в зал, скоро Фимыч должен выступать. Ты со мной?

— Я через пару минут подойду, — пообещала Агата, которой захотелось побыть одной.

Саня снова отстранённо кивну и направился ко входу. На пороге он обернулся и сказал:

— Мне кажется, что я тоже уже шагнул…

Неожиданно в гости нагрянул двоюродный брат Никиты Аркадий. Они с матерью жили в Ленинграде, вернувшем себе прежнее имя, в гости к московской родне приезжали редко. Сам Никита у них был всего один раз и за этот короткий визит с братом подружиться не сумел, хотя обычно легко находил контакт со всеми. Поэтому делами Аркаши, подробными рассказами о которых были полны все письма тёти, не слишком интересовался. Знал только, что Аркадий пошёл по стопам матери, окончил медицинский институт, женился и четыре года назад стал отцом. Сам брат в Москву не приезжал уже много лет. И всё их общение свелось к передаче друг другу равнодушных приветов через родителей. Поэтому визит Никиту удивил.

Аркадий остановился у родителей Никиты. Мама позвонила на завод и попросила не засиживаться допоздна и прийти к ним. Никита, у которого было много работы, неслышно вздохнул и согласился: маму он любил, а родственников привык уважать.

За то время, что они не виделись с Аркадием, тот превратился в довольно высокого симпатичного мужчину. Никиту он встретил так радушно, словно был хозяином, а брат — дорогим гостем. Ничего не зная о цели визита, Никита почувствовал, что в доме какая-то странная возбуждённо-встревоженная атмосфера. Да и Аркадий показался ему чуть ли не звенящим от с трудом сдерживаемого беспокойного восторга.

— Что случилось? — удивлённо спросил Никита у мамы, пока помогал ей носить тарелки в большую комнату.

— Аркадий уезжает в Бразилию, — шепнула мама.

— А, ну молодец, — вежливо порадовался за брата Никита.

— Ты не понял, — сделала огромные глаза мама, — он насовсем туда уезжает, эмигрирует.

— Что-о-о? — Никита остановился в дверях кухни и обернулся. — Как насовсем? А семья?

— Семья с ним. Это как раз жена его уговорила на переезд.

— Что-то мне подсказывает, что не только она. Тётя же всегда хотела, чтобы Аркаша уехал. Правда, в Штаты. — Тут Никита вспомнил о цели переезда и снова удивился: — А с чего вдруг в Бразилию-то? Все же едут в Штаты, Израиль или Европу.