Вдоль белой полосы (СИ) - Перепечина Яна - Страница 46

— Он не умирает, — с нажимом ответил Никита. — Он болен, да. Врать не буду. Но надежда ещё есть…

— Ты отдаёшь себе отчёт в том, что агония может длиться годы? — Отец, как показалось Никите, был раздражён. — Ты потратишь лучшие годы на реанимацию трупа. А потом будешь вынужден искать работу. Сейчас такое удивительное время. Ты посмотри, сколько вокруг возможностей…

— Пап! — негромко позвал его Никита. — Пап, я тебя понял и знаю, что ты хочешь мне добра. Но поверь, завод — это то место, где мне интересно, и единственное место, кроме вашего дома и дачи, где я счастлив. И я буду бороться за него.

— Ты правда считаешь, что можешь сделать хоть что-то? — отец остановился и испытующе всмотрелся в сына.

— Я считаю, что буду себе противен, если хотя бы не попробую.

— Ну, хорошо… — задумчиво протянул отец. — Я ни на чём не настаиваю. Но давай хотя бы попробуем…

— Что? — Никита всё никак не мог понять, что задумал отец.

— Отправить твоё резюме в Германию. У тебя прекрасное образование и редкий по нашим временам опыт. Вдруг они заинтересуются. Всё же ты закончил автомеханический. А это вуз с именем. Наверняка им нужны такие специалисты.

— Пап, мне некогда этим заниматься, — покачал головой Никита. — У меня слишком много дел, чтобы я мог позволить себе так бездарно тратить время…

— А от тебя ничего и не требуется, — не дал ему договорить отец. — Я уже всё узнал и сделаю всё, как надо. От тебя требуется только согласие.

Никита долгим взглядом всмотрелся в похудевшее невесёлое лицо отца и всё же кивнул:

— Ладно, отправь, если это и правда несложно.

В душе Никита был уверен, что старания отца останутся тщетными. Но пусть уж попробует, если это его так радует. В конце концов, ему откажут или вовсе не ответят. И отец успокоится и даст Никите спокойно работать.

— Я отправлю, — просиял отец, — мне осталось только на немецкий перевести.

— Ну, и отлично, — кивнул Никита. — Спасибо тебе за заботу.

— Никакая это не забота, — не согласился отец. — Просто я не могу смотреть, как талантливые молодые люди идут ко дну вместе со всей страной…

— Пап, давай не будем об этом, — попросил Никита. Сил на выслушивание политических тезисов у него не было. Ему бы добраться до дома, поесть и подумать над чертежами, пока идея, которая пришла в голову, когда он шёл по заводскому двору, не испарилась.

Надежды на то, что отец, который в последнее время полюбил митинговать к месту и не к месту, успокоится, почти не было. Но тот, видимо, был очень доволен согласием строптивого обычно сына и замолчал. Так они и шли по той дороге, которой раньше, в детстве Никиты тёк поток заводчан, и думали каждый о своём. Ах, как маленький Никита мечтал, когда вырастет, идти так рядом с отцом и мамой, среди знакомых и незнакомых людей, делающих важное общее дело. И вот его мечты почти сбылись. Почти.

Никита почему-то до последнего не верил, что Аркадий с семьёй всё же уедут в Бразилию. Он знал многих, кто решился на эмиграцию и, хотя для себя этот вариант даже не рассматривал, в целом уезжавших понимал. Но именно в случае с братом считал, что отъезд сродни предательству.

Аркаша у тёти был единственным сыном. Капризная и даже вздорная с остальными, в чаде своём она не чаяла души, живя для него. Мальчик родился болезненным, страдал от астмы, был очень слаб. И тётя, рафинированная докторша, известный ленинградский психиатр, постоянно таскала его на руках, а потом, когда он вырос настолько, что её это стало непосильным — на закорках. Врачи рекомендовали Аркаше морской и горный воздух — и мать возила его в Абхазию, где носила в горы. Каждый день по два раза: утром и вечером она проделывала сложный путь с уже довольно большим сыном на спине и никогда не жаловалась никому, даже брату.

Постепенно Аркаша окреп. Родня была убеждена, что только благодаря матери. С мужем к тому времени она развелась, и тот никак не помогал своему ребёнку. Никита в глубине души тётю недолюбливал, но за самоотверженность уважал и временами даже восхищался.

Когда Аркадий подрос, его мать сделала всё возможное, чтобы сын поступил в медицинский институт. Аркаша был умён, да ещё и прекрасно подготовлен, учился легко и в итоге стал нейрохирургом, чем тётя, всегда и во всём помогавшая ему, по праву гордилась.

Родные опасались, что, когда Аркадий решит обзавестись семьёй, тётя при её всепоглощающем обожании сына станет ужасной свекровью. Но и здесь она удивила всех. Возможно, дело было в том, что её сын женился, по мнению окружающих и самой тёти, очень удачно. Жена его принадлежала к известной в городе семье врачей, сама была кардиологом, имела собственную квартиру на Васильевском острове и стараниями многочисленной родни ни в чём не нуждалась.

Так или нет, но тётя проявляла чудеса мудрости, деликатности и такта, относясь к невестке со всей возможной нежностью и при этом умудряясь быть удивительно ненавязчивой. Поэтому молодые жили счастливо и относительно безбедно даже несмотря на непростые времена. Вскоре у них родилась дочка Леночка. И бабушка свою огромную любовь направила на неё, почти совсем освободив сына и невестку от забот о ребёнке. Внучку она обожала, а та отвечала ей полной взаимностью.

И вот теперь Аркаша с женой и дочерью готовились к отъезду. Старую квартиру на Васильевском острове продали весьма удачно, небольшую однушку Аркадия — тоже, и даже гаражу и машине нашли покупателей.

Никита слушал эти новости, как неутешительные военные сводки. Ему было невыносимо горько. Все уезжают. А тётя остаётся. Очень хотелось верить в то, что сын не забудет о матери, и Никита в свободные минуты представлял, как Аркаша удачно устраивается сначала в Бразилии, а потом и в Штатах и сразу же вызывает к себе мать и как та, счастливая и гордая, уезжает к нему. Но представлять получалось плохо, и ему было бесконечно жаль тётку. Поэтому, когда осенью отец на день рождения сестры собрался в Питер, Никита взял на работе несколько дней за свой счёт и отправился вместе с ним.

Тётя их встретила так радушно и приветливо, как никогда раньше. Никите даже неловко было, когда она, не позволяя ему встать и помочь, хлопотала вокруг них. При этом она взахлёб рассказывала о том, как сын с семьёй устроились в Бразилии. В это время глаза её светились.

— А когда ты к ним? — спросил отец Никиты. — Ты хоть заранее предупреди, чтобы мы приехали, помогли тебе собраться…

Никита в этот момент внимательно смотрел на тётю, поэтому заметил, как глаза её потухли. Она начала как-то нервно оправдываться, что ей вообще не было свойственно, поскольку себя и только себя она всегда считала правой.

— Лёша, ну что ты? Им самим нужно сначала устроиться. До меня ли им сейчас? Как только они смогут переехать в Штаты, сразу выпишут меня. Я как раз на пенсию выйду и спокойно брошу всё…

— И даже свою замечательную дачу? — шутливо поинтересовался отец Никиты, зная о любви сестры к своему прекрасному дому и большому участку в Вырице.

— И даже их! — вновь ожила тётя и со смехом продолжила: — Разве они могут сравниться с виллой на берегу океана?

— Ого! Даже так? Вот это планы у тебя! — тоже рассмеялся её брат.

— А как же! Ты же знаешь, я всегда добиваюсь всего, что хочу. — Упёрла руки в боки тётя. Никита улыбался, глядя на её привлекательное и снова сияющее лицо. Ему очень хотелось, чтобы и эта её мечта тоже сбылась. Но почему-то ему сложно было верить в это. Гораздо сложнее, чем во все предыдущие тётушкины мечты, планы и проекты. Уезжал домой он с чувством острой жалости к тёте и надеждой на то, что Аркаша не забудет о матери.

Была уже осень, отец разослал резюме Никиты на самые разные заводы Германии. Его сын только диву давался, откуда такое рвение. Переезд Аркадия, что ли, так на него повлиял? И неужели отец не видит, как одиноко и тоскливо его сестре одной в Петербурге, где у неё совсем никого не осталось? Ведь даже сваты, родители жены Аркадия, вскоре после отъезда дочери в Бразилию эмигрировали в Израиль, к чему, оказывается, готовились очень давно.