Вдоль белой полосы (СИ) - Перепечина Яна - Страница 50

Никита хотел было пошутить по поводу такого странного маршрута, как вдруг понял, почему Митя ездит именно так и кого надеется встретить. Ведь Агата учится как раз где-то в районе Владимирских улиц. Вот оно что… Никита неслышно вздохнул и внимательно посмотрел на Митю, старательно делавшего вид, что заинтересовался чем-то на другом берегу пруда.

Как же он изменился. Вытянулся-то уже давно, но теперь совсем не походил на длинного нескладного подростка, каким был ещё год назад. Теперь рядом с Никитой шёл красивый молодой человек, улыбчивый, загорелый, и — главное — с умными ясными глазами. Это восемь лет назад он был смешным трогательным мальчиком, к которому и сам Никита, и, похоже, Агата были привязаны словно к младшему брату. Но теперь Митя больше чем на голову перерос подружку детства, и разница в возрасте уже наверняка совсем незаметна. Да и какая там разница — год и два месяца. Смешно даже. Вот приедет Агата на дачу и посмотрит на Митю другими глазами. И наверняка сбудется то, чего так долго и преданно ждёт их общий с Агатой друг. И заслуженно. Митя редкий человек…

Никита запрокинул голову, посмотрел в небо и понял вдруг, что у него свело мышцы лица: до того сильно он сжимал зубы, думая о том, что Агата может полюбить Митю. От этих мыслей ему и вовсе стало тошно. Неужели он такой эгоист, что вместо радости за друга испытывает чувство зависти? Никита прислушался к себе и вздохнул. Нет, зависти не было. Зато была боль, настолько сильная, что он даже удивился. Терпи. Терпи. Не мешай Митиному счастью. Да и Агате Митя подходит гораздо лучше. И по возрасту они близки, и нет у Мити за спиной никаких разочарований и грязи. Только чистая и преданная любовь. Восемь лет любви. А это очень важно и очень много. Поэтому молчи и терпи. Как бы больно ни было. Ты уже битый, справишься. У тебя есть дело, которое поможет выбраться из тоски. А Митя… Для Мити в Агате вся его недолгая жизнь… И ради него терпи и молчи…

Никита резко выдохнул и прибавил шагу. Митя — следом за ним. До улицы, по которой они были соседями, дошли совсем быстро. Никита проводил Митю до подъезда и пошёл дальше, в свою пустую квартиру. Рыбок, что ли, завести? Или канарейку какую-нибудь? Чтобы не было в квартире такой гулкой пустоты, чтобы хоть кто-то ждал его…

Через месяц в его кабинет постучала пожилая секретарша Дмитрия Михайловича:

— Никит, тебя мой к себе просит зайти.

— Перед совещанием? — уточнил Никита, оторвавшись от кульмана.

— Да, хочет с тобой с глазу на глаз переговорить. Ты сможешь?

— Конечно, — Никита отложил карандаш и направился к двери, широко оттопырив локоть. — Позвольте сопроводить вас до кабинета нашего общего начальства?

Секретарша засмеялась и потрепала Никиту по щеке:

— Я для тебя старовата, мой мальчик. Тебе бы девочку хорошую. А у меня муж, дети и даже уже внук имеется. И вообще, я в столовую. Туда, говорят, яблочное пюре в банках завезли. По бартеру. Хочу внуку взять.

— Даже интересно, что мы могли предложить по бартеру заводу, выпускающему детское питание? — фыркнул Никита.

— Тихо! — прижала указательный палец к губам и сделала страшные глаза секретарша. — Это секретная информация. Мы же, как никак, всё ещё почтовый ящик. И кругом одни шпионы!

Они с Никитой переглянулись, дружно рассмеялись и расстались на лестничной площадке. Секретарша поспешила вниз, в столовую, а Никита направился вверх. Быстро шагая через ступень, он слышал, как стихает внизу смех женщины, показавшийся ему теперь не весёлым, а тоскливым, сам он тоже уже перестал смеяться. И он, и секретарша знали: дела у их завода хуже некуда.

Дмитрий Михайлович был в пустой приёмной, и Никите показалось, что он ждал его, не в силах сидеть в кабинете. Вдвоём они прошли в просторное помещение. Ремонт в нём делали давно, ещё при Советском Союзе, и это сложно было не заметить, несмотря на наличие у кабинета аккуратного и заботливого хозяина.

— Садись, — тихо пригласил Дмитрий Михайлович. Никита поднял на него глаза и ему неожиданно показалось, что и сам хозяин кабинета тоже сильно постарел. Хотя как он мог постареть за ту неделю, что они не виделись? Но всё же лицо Дмитрия Михайловича было усталым и осунувшимся, а весёлые и даже озорные обычно глаза — тусклыми.

— Что-то случилось? — спросил Никита с надеждой, что начальник отмахнётся по своей привычке и посетует на то, что не спал из-за капризов маленькой внучки, у которой лезли зубки. Но Дмитрий Михайлович тяжко вздохнул:

— Скоро случится. В понедельник закрываем второй и пятый корпуса.

— Ка-а-а-к?! Совсем? — едва не подскочил Никита.

— Пока не знаю. У нас огромные долги за электричество, воду и прочее. Пробуем сэкономить таким образом.

— А люди?

— Людей переведём в оставшиеся корпуса и цеха и будем думать, что ещё сделать, чтобы совсем не вылететь в трубу.

— А индусы?

— Новые контракты пока не заключили, думают. Им Штаты предлагают другие варианты. А по старым проплаты уже давно прошли. Тяжело нам в ближайшее время будет. Боюсь, сокращения не избежать. У нас и так, кто можно уже давно на трёхдневку переведён. Меньше уже просто некуда. Разговаривали на днях с Генрихом Николаевичем. Он предлагает разрешить молодёжи длительные отпуска без сохранения содержания, но с сохранением стажа. Чтобы могли в Европу ездить на заработки. У нас некоторых зовут, я знаю.

— Зовут, — подтвердил Никита.

— Ты сам-то не собираешься?

— Отец мечтает, чтобы я уехал… — неопределённо пожал плечами Никита.

Дмитрий Михайлович кивнул:

— Я его понимаю. Если бы я имел такого толкового сына, то очень бы хотел ему лучшей судьбы. И тебе хочу. Поэтому, если поступит предложение, сразу не отказывайся. Приходи, обсудим, подумаем, что можно сделать, чтобы и от нас не уходить, и в Европе зацепиться. Может, будешь с ними отсюда работать. Или наездами там бывать…

— Спасибо, — только и смог выдавить из себя Никита. — Если пригласят, обязательно приду.

— Ну, и договорились. — Дмитрий Михайлович поднялся и стал нервно шагать по просторному кабинету. — Но если когда-нибудь ситуация улучшится, пообещай мне вернуться к нам на полный график. Если мы растеряем таких, как ты, нам уже не оправиться. Вас и так мало, а тут ещё такое… Обещаешь?

— Обещаю, — веско произнёс Никита и тоже встал.

— Добро… — снова вздохнул Дмитрий Михайлович и энергично потёр ладонями лицо. От этого оно немного порозовело и перестало производить такое угнетающее впечатление, как минутой ранее. Но глаза всё равно оставались печальными.

Выйдя из кабинета, Никита пошёл по пустым коридорам, слушая, как звучат его одинокие шаги. Верить в то, что завод обречён, ему не хотелось. Но и не замечать очевидного ухудшения он тоже не мог. Неужели и правда уже ничего нельзя сделать и придётся уезжать?

Ему двадцать четыре года, возраст, когда легко верится в светлое будущее. Но в свои двадцать четыре года он уже не в первый раз оказывается на руинах. Сначала руинах семьи, теперь — завода и даже их отрасли в целом. И ещё неизвестно, что тяжелее. Всё же Лику он, наверное, не любил. Или ко времени их расставания успел разлюбить. Так что и больно не было. Так, саднило немного. А теперь в груди постоянная ноющая боль. И если раньше он отвлекался от мыслей об Агате на любимой работе, то теперь и этого утешения у него скоро не будет. И как жить дальше? И правда, уехать, что ли? Хотя, может, ещё и не будет никаких предложений, а сам стучаться во все двери он точно не станет…

Но ошибся. Предложение вскоре поступило. Радостный отец позвонил днём на работу и выпалил:

— Никит, мне пришло письмо из Германии! Вернее, тебе пришло! Я понял через слово, но уже ясно, они хотят, чтобы ты приехал! Сейчас я сбегаю к знакомому переводчику, и к вечеру мы будем знать всё точно. После работы сразу иди к нам с мамой. Она уже готовит праздничный ужин!

С первых слов отца у Никиты в груди стало пусто и гулко, как вечерами или в выходные в коридорах завода. Он усилием воли дослушал и попробовал остановить счастливого родителя: