Выбор пути - Щепетнов Евгений - Страница 1

Как я оказался в этой глухомани? Ох, сложный вопрос… сам себе удивляюсь! Тверская область, один из ее райцентров, и один из ОМВД, каких по стране множество и множество, похожих друг на друга, как две капли воды.

Никогда не думал, что стану участковым. Да и вообще – чтобы я вдруг оказался в ментах?! Да скажи мне кто-нибудь в моем веселом детстве и юности, что Васька Каганов вдруг станет ментом – да я бы ему в глаза плюнул! Но вот стал.

А что было делать? Служил я связистом в одной из частей на востоке нашей необъятной родины, ездил на «урале»-кунге, напичканном радиоаппаратурой, и случилось так, что в один прекрасный момент осточертела мне воинская служба. Ну так осточертела – что просто и выразить словами нельзя, а только матерными выражениями!

Рассказывать долго, да и вспоминать кое-что не хочется. Тупость моего непосредственного начальства, плюс постоянные придирки, плюс… много чего плюс. Такого, что… только близкому другу расскажешь, да и то – погодишь.

Ни семьи не завел, ни детей – к двадцати семи прожитым годам. Родни у меня нет – мама умерла, когда я еще учился в военном училище, и родила она меня, даже не знаю от кого. Незаконнорожденный – так нас таких почему-то называют. Непонятно только, что такого незаконного в рождении ребенка…

Отца она мне так и не назвала. Сказала, что пришла ей пора рожать, вот она и родила. Ну как в фильме «Остров» – там одна дурочка пришла в монастырь к местному «святому» за благословением на аборт. И тот ее погнал оттуда чуть ли не пинками, а напоследок сказал, что мальчик у нее будет – «золотой»! Утешение на старости лет. Ну вот я и есть этот самый «золотой» мальчик-утешение.

Только утешить маму мне на старости лет не пришлось. Нашли маму зимой в сугробе мертвой, с разбитой головой. Какая-то мразь стукнула ее по голове ради жалких грошей, которые могли быть в ее сумочке. Она возвращалась поздно, была учительницей в нашей школе, во вторую смену. Ну вот и…

Убийцу не нашли. И мне кажется – особо и не искали.

Может потому после увольнения я и пошел в участковые? Подсознательно мечтая найти убийцу своей матери. Вернее так – не в участковые, а в полицию, никогда не думал, что окажусь в участковых.

А почему все-таки тут оказался? Да по одной простой причине: другого места для меня не было. В опера меня не взяли, в патрульную службу тоже, для следователей нужно юридическое образование, а участковый… это участковый. Тут хватит и военного училища.

Так я и стал старшим лейтенантом полиции, участковым ОМВД одного из районных центров Тверской области. Какого именно райцентра? Да какая разница… говорю же – все они похожи, как близнецы-братья, видел один – значит, видел все.

Вообще-то я начал попытки устроиться в полицию в самой Твери, но из Твери меня направили в районный центр, где с распростертыми объятиями и приняли на должность сельского участкового уполномоченного. Чему я по большому счету и не противился.

Начальник отдела полковник Климушкин так расписал мне прелести сельской жизни, что я не больно-то и сопротивлялся – дают дом в деревне Кучкино – пусть и не со всеми удобствами, но большой и теплый, дают УАЗ-«хантер» с некоторым количеством горючего на месяц, выделяют оргтехнику в виде компьютера, принтера и даже старенького сканера – чтобы вовремя составлять бумаги. Живи, служи, радуйся! Вокруг – леса! Речки! Озера! Дыши свежим воздухом! Лови рыбу! Охоться!

Народ доброжелательный, преступлений совершается мало – не жизнь, а малина! И до Москвы всего двести километров, захочешь посмотреть на Ленина – съезди, одним днем обернешься! Чем не жизнь?

Почему мне надо было именно Ленина смотреть – не знаю, но в остальном Петр Михайлович Климушкин был очень убедителен. Честно сказать, после моей «бурной» службы мне вдруг очень захотелось забиться в глухой сонный уголок и переждать, пересидеть некий период моей непутевой жизни.

Мамин дом я продал, кое-какие деньжата у меня водились, зарплата участкового вполне себе недурная, а в такой глухомани… в общем – умереть с голоду я не опасался. Ну а там – видно уже будет.

Год после увольнения из армии я пытался найти себя в жизни, искал подходящую работу, поскитался по фирмам (даже в Москве пробовал работать), и сделал для себя вывод – нечерта мне делать в больших городах. Не для меня они.

Как уже говорил – по инерции попробовал устроиться в Москве, но тут же улетел оттуда ясным соколом, поняв, что мне там ничего по большому счету не светит. Нужных знакомств у меня нет, да и Москва мне не нравится своей безумной суетой и показной деловитостью. Злой город, высасывающий из человека все соки и не дающий взамен ничего, кроме злости и осознания собственной никчемности.

То ли дело участковый в провинции – царь и бог, власть и карающий орган! По крайней мере – так мне это представлялось на первых порах.

Итак, мне двадцать семь лет, я прошел все комиссии, получил удостоверение полицейского с указанием звания и должности, простажировался около полугода у старшего участкового Микрюшкина Семена Афанасьевича, получил в гараже райотдела потрепанный уазик без опознавательных знаков полиции (просто зеленый, как все военные уазики), и в середине мая отправился в деревню Кучкино, где мне теперь предстояло жить и работать, обслуживая два с лишним десятка деревень, в которых общим числом живет несколько тысяч жителей.

Опорный пункт полиции располагался тут же, в том доме, в котором я собираюсь жить – пристроен к нему сбоку и сложен из красного кирпича, в отличие от старого бревенчатого дома, возрастом как минимум сотню, а то и побольше лет.

Кучкино эдакий «недорайцентр». Тут живут около тысячи человек, и если бы это село было поближе к райцентру – то Кучкино точно бы сделали одним из районов райцентра. Но… не райцентр. Отсюда до райцентра двадцать километров отвратительной, мерзкой дороги, стыдливо именуемой грейдером. В насыпанной на дорогу глине намертво впечатаны угловатые булыжники, по которым только и ездить на машинах подобных моему убогому «хантеру», отрыжке двадцатого века, по какому-то недоразумению выпускаемому и по сей светлый день. Как его не назови, он все равно останется уазиком, ломающимся тогда, когда тебе этого больше всего не хочется.

Но другого транспорта для меня нет, так что придется работать с тем, что мне послала судьба. В конце концов – я не белоручка, в машинах разбираюсь вполне недурно и могу починить многие из неисправностей такого вот чудного аппарата.

А еще – все-таки участковый, и хреновый я участковый, если не смогу найти какого-нибудь «Кулибина», навести с ним мосты дружбы и припрячь обслуживать мой видавший виды, дребезжащий всеми сочлениями пепелац. За какие-нибудь бонусы к нелегкой жизни мастера-ремонтника.

Вообще, в разговоре с начальником отделения участковых майором Мироновым, он мне почти впрямую намекнул, что дельный сельский участковый как сыр в масле катается и обеспечен не хуже, чем какой-нибудь приличный предприниматель. И что если я проявлю смекалку – все у меня будет хорошо.

Так-то я не дурак. И в «гешефтах» кое-что понимаю. И если не знаю, то догадываюсь, как сельский участковый может «проявлять смекалку». И это не только легкие натуральные поборы с населения, в виде масла-мяса за то, что не увидел кое-какие мелкие прегрешения, не только «крышевание» мелкого сельского бизнеса, но и например – открытие своих торговых точек в виде магазинчиков и ларьков. На чужое имя, разумеется.

Только вот не хочется мне этого. Покоя хочу. А денег мне и так хватает. Оклад, плюс за звание… Форму выдают, обувь выдают, а гражданская одежда у меня есть. Много ли мне надо? Одиночке?

А дом мне понравился. Я его как увидел, так сразу и полюбил – огромный двухэтажный домина с пристройкой из красного кирпича! Было в этом доме что-то такое… эпичное, что-то… исконное! Такие дома строили на севере России – первый этаж хозяйственный, верхний этаж жилой. Тут, наверху – кухня, холодная веранда, две или три комнаты с русской печью, или даже с двумя печами.