Торг с мертвецами, часть 1 (СИ) - Баринова Марина Вячеславовна - Страница 39

— Это значит лишь то, что он тоже мятежник, — ответил Альдор, стараясь не показать дрожи в голосе. Что бы между ними ни происходило, как бы они друг друга ни ненавидели, но все-таки они были его семьей. Но теперь, очевидно, стали врагами окончательно. И Альдор понимал, что вряд ли отец с братьями станут слушать его уговоры. Значит, война. Видит бог, к тому все шло.

Конная делегация приближалась к Северным воротам. Первый всадник вез копье, повернутое наконечником вниз — традиционный символ мирных переговоров.

— Что ж, послушаем, что они скажут, — тихо проговорил Альдор и направился к надвратной башне.

— Надеюсь, вы не прикажете их впускать? — в отличие от Альдора, Шварценберг даже не пытался скрыть тревогу.

— Разумеется. Со стены все отлично слышно.

К тому моменту, как всадники подъехали к самым воротам, Альдор уже ждал их. Лучники застыли в бойницах, повинуясь приказу не стрелять, хотя эрцканцлер был уверен, что у многих чесались руки закончить все прямо здесь и сейчас. Да только Эккехард и вправду не был дураком: наверняка у него был припасен козырь в рукаве, и Альдор боялся представить, какой еще сюрприз могли преподнести мятежники. Кроме того, убийство посла или переговорщика считалось в этих землях одним из величайших грехов.

Он был прав: говорить прибыл сам Ламонт Эккехард. На некогда красивом, но постаревшем лице застыла все та же вечная маска надменности, да только сейчас на его губах играла торжествующая улыбка, словно он ехал не на переговоры, а принимать в дар ключи от города. Седеющие русые волосы он остриг коротко, по-военному. Лже-король был облачен в полный доспех баснословной стоимости, а на груди его красовался усыпанный множеством бриллиантов символ веры. Дом Эккехард явно не бедствовал, хотя на собраниях Ламонт вечно просил у короля денег. Теперь Альдор понимал, на что. По правую руку от Ламонта ехал его старший сын Фридрих, за ним — оруженосцы и несколько хорошо вооруженных солдат. Прочие мятежные аристократы, очевидно, предпочли остаться в лагере — воины просто везли их знамена.

— Видимо, Ламонт будет говорить за всех, — предположил Каланча. Он стоял у лестницы и производил впечатление глубоко скучающего человека. Но по опыту Альдор знал, что это было не так: Фалберт всегда подмечал даже мельчайшие детали.

— Сукин сын и правда умудрился где-то найти корону, — шепнул Ганс, указав за зубчатый обруч на челе Эккехарда. — Видно, он и правда давно готовился.

— Видно, ему и правда помогли, — ответил эрцканцлер, указав на сияющие драгоценности мятежника.

Ламонт подъехал почти к самым воротам, приказал знаменосцу воткнуть копье в землю и терпеливо дождался, пока Альдор покажется.

— Здравствуй, эрцканцлер, — весело приветствовал его лже-король. Он явно был в приподнятом настроении. — Высоко ты поднялся. Во всех смыслах.

— Ради вас спустился почти что с самых небес, — эрцканцлер кивнул в сторону замкового холма. Но ближе к делу. У вас наверняка есть требования, и я готов их выслушать.

Мятежник широко улыбнулся и кивнул одному из сопровождавших. Тот полез в сумку и вытащил свиток.

— Я, Ламонт Эккехард, ныне законный король Хайлигланда и защитник истинной веры, хочу свой трон. Как раз вон на том холме. — Он развернул документ и подъехал ближе, чтобы Альдор смог разглядеть печать. — Это булла, подписанная лично Великим наставником Ладарием. Грегор Волдхард объявлен еретиком и незаконным правителем этой страны, а все его реформы — недействительными. Эклузум назвал меня истинным королем. И, как ваш истинный король, я приказываю передать мне ключи от города и цитадели.

Шварценберг шумно выдохнул. Ганс задумчиво почесал ухо, сдвинув шапочку набекрень.

— Решения Эклузума более не имеют силы на нашей земле, — как можно спокойнее ответил Альдор. — Вам хорошо это известно.

— Ах, барон Альдор…. Вы же умный человек, так оцените ситуацию трезво. Законы и указы — вещи непостоянные: что отменил один король, легко вернет другой и наоборот. Грегор Волдхард уже в Рундкаре и не успеет вам помочь, а я — здесь. Город перенаселен, провизия вскоре иссякнет. Мне известно, что ваша положение скверно. Будут трупы, начнутся болезни, поднимется бунт, вас и половину обитателей замка поднимут на вилы… Зачем вам все это? Зачем жертвовать столькими жизнями ради самодура в стальной короне, если можно решить все бескровно и просто выполнить то, о чем я прошу?

— Я присягнул на верность Грегору Волдхарду. Я и весь этот город. Кстати, вы тоже.

Эккехард пожал плечами, начищенная сталь доспеха холодно блеснула.

— И пожалел об этом, — спокойно проговорил он. — Ваша верность похвальна, да только вы выбрали службу не тому человеку. Подумайте вот о чем: я обещаю оставить в живых всякого, кто откажется от ереси и вернется к истинному Пути, а также поклянется служить мне верой и правдой. Я обещаю даже не отнимать земли у аристократов за исключением тех, что ранее принадлежали монастырям — их я намерен восстановить. — Альдор молча слушал все, что говорил Эккехард. Сладкие речи. Опасные речи. Такие могли и зажечь сердца исстрадавшихся людей. — Я принесу мир этим землям. Снова откроются торговые пути, Криасморский договор снимет финансовую блокаду, люди перестанут голодать и страшиться зимы… Подумайте об этом, любезный эрцканцлер. Я знаю, что все это время вы пытались бороться за лучшую жизнь для хайлигландцев. И я смогу ее дать: часть соглашений уже подписана. У меня есть поддержка и союзники.

Альдор поставил локти на каменный парапет и опустил на них подбородок.

— И сколько воинов Криасмор пришлет для борьбы с рунадми, когда они узнают, что Хайлигланд снова их предал?

— Достаточно, чтобы надолго отбить у них охоту соваться в наши земли.

— Весьма самонадеянно.

Эккехард снова широко улыбнулся.

— Я хочу, чтобы вы помнили о том, что я всегда получаю то, что хочу.

— Будь здесь Артанна нар Толл, она бы с вами не согласилась, не так ли? — съязвил Альдор, припоминая давнюю грязную историю, и тут же едва не пожалел, что не прикусил язык. Лицо лже-короля перекосилось, желваки заходили, глаза потемнели от гнева, а руки в кожаных перчатках крепко вцепились в поводья.

— Не смей говорить об этом, — рыкнул он. — Ты тогда и на свет не родился. Откуда тебе знать, как все было?

Следовало вывести Эккехарда из равновесия в надежде, что он ошибется или наговорит лишнего. Провокация удалась, удар пришелся в цель. Альдору было невыносимо приятно видеть, как, пусть и на мгновение, с мятежника съехала личина непробиваемой надменности. Требовалось показать всем, кто наблюдал за разговором с городских стен, каким был человек, назвавшийся очередным королем, напомнить, что за сладкими речами пряталось и кое-что страшнее. У него получилось, да только эрцканцлер запоздало задался вопросом, не сделал ли он тем самым все еще хуже.

— Молва жестока, как видите. Люди многое помнят, и помнят долго, — ответил Альдор. — Но я лишь хотел напомнить, что иногда все же находится способ вас перехитрить. Ворота я не открою и город не сдам. В Эклузуме зовитесь кем угодно, но здесь булла великого наставника гроша ломаного не стоит, граф Эккехард. И хотя я понимаю, что ничего не добьюсь, все же должен об этом попросить: распустите войска, забудьте о претензиях на трон и возвращайтесь восвояси. Со своей стороны я сделаю все, чтобы король вас помиловал. Не забывайте, ваш младший сын — все еще заложник у рундов.

Ламонт Эккехард умело справился с бешенством, снова натянул привычную маску ледяного превосходства и снисходительно улыбнулся:

— Мы давно попрощались с Райнером. Для нас он уже мертв. И мы не отступимся.

— Скверно. Что ж, я пытался вас отговорить.

Ламонт Эккехард кивнул, и Альдор с удивлением заметил, что лицо его было печально. Неужели он надеялся заполучить город так быстро? Быть может, он пообещал своим союзникам и благодетелям за морем, что захватит власть малой кровью? Знал ли Великий наставник, что на самом деле происходило в Хайлигланде?