Тревожный Саббат (СИ) - Воронина Алина - Страница 10

— Мне крайне неприятны любые касания. Общественный транспорт — просто ад, стараюсь больше ходить пешком.

— И как же ты живешь со своим молодым человеком? — удивился Асмодей. — Как его там? Еретик?

— Он не мой молодой человек. Он — нечто другое. Наверное, лучший друг. И тот, кому я сломала жизнь. И тот, кто сломал жизнь мне. И да, мы не занимаемся сексом. По крайней мере, в общепринятом смысле. Почему вы спрашиваете? Разве все это относится к искусству огня? Да и кто вы такие, чтобы лезть мне в душу? Какие-то фаерщики! — Ким вскочила и сжала руки в кулаки.

— Мы не какие-то фаерщики, — устало ответил Асмодей. — Не все так просто, девочка. Я не буду тебе говорить очевидное о том, что труппе нужен адекватный и собранный человек. О том, что мы играем с огнем в прямом смысле этого выражения. О том, что каждый день мы буднично доверяем друг другу свои жизни.

Скажу о другом. Мы — огнепоклонники. Причем особенно почитаем Заратустру. Ты ведь заметила необычность этого дома? Мой прадед был зороастрийцем и искал Шаолинь. И мы — ищем. И я, и Чайна, и Ингрид хотим достичь своего счастья. Но не знаем, в чем оно. А ты…Ты — особенная. Ты увидела замок в огне. И мы хотим тебя понять, раскрыть твою истинную сущность.

— Хорошо…Но что же в итоге получу я?

— Драйв. Свободу. Деньги. Интересную работу. Саморазвитие и самореализацию, — ответил Чайна. — Ты говорила, что работаешь в колл-центре на скучной должности. Неужели никогда не хотелось бросить ненавистную работу и человека, которого ты не любишь?

Ким опустила глаза:

— Хотелось. Вот поэтому я и здесь. И терплю эту дуру-Ингрид с ее детскими обидами.

— Она хочет с тобой дружить, — улыбнулся Асмодей.

— И я хотела… Тринадцать лет назад.

— Ты должна нам все рассказать, — мягко, но твердо сказал Чайна. — И я помогу тебе. Мы очистим наши мысли и проведем настоящую чайную церемонию. Асмодей, у тебя ведь есть все необходимое?

— Отличная мысль, друг! — расцвел в улыбке Заратустра.

Ким мысль казалось не такой уж замечательной, но она бы не призналась и самой себе, что ей невыносимо было находиться в обществе Асмодея. И мучительно рассказывать о своем прошлом.

Пока Чайна готовил все необходимое для чайной церемонии, они сидели молча. Ким лишь краснела от цепкого взгляда фаерщика. Впервые в жизни ей захотелось быть привлекательной. Но девушка лишь одернула толстовку и надвинула капюшон глубоко на глаза. Это не укрылось от взгляда Асмодея:

— Не бойся меня, девочка. Я не причиню тебе боль. По крайней мере, не сегодня.

— А когда?

— Когда придет время.

Наконец все было готово к церемонии Гун-фу. Чайна принес миниатюрные чашечки из китайской керамики и облил водой из такого же чайника.

— Это чай — молочный улун. Он настолько прекрасен, что первую заварку я предпочту отдать богам, — серьезно сказал парень.

Чайна изящным движением разлил чай по чашечкам и накрыл их крышечками. После совочком зачерпнул раскрывшиеся листья и продемонстрировал их Асмодею и Ким:

— Взгляните, насколько прекрасен Фудзяньский улун. Он освежает и очищает кровь. А также придает голове ясность. Насладитесь ароматом. А теперь неспешно пейте и отрешитесь от всех проблем. Несколько минут они молчали.

Наконец, Ким прошептала:

— Я расскажу вам все. Началось это в далеком 2006 году. Я, Ингрид и мой сожитель Еретик учились в одном классе. В элитной школе для дипломатов, политиков, селебрити. Цирковых артистов. Предвижу ваши вопросы и сразу скажу, что Женька был совершенно обычным здоровым ребенком. Может быть, слишком шустрым и озорным. Ингрид… Ингрид была лидером класса. С ней многие хотели общаться, ей прощались все причуды. И неприятные желтоватые глаза, и привычку расхаживать босиком по классу, и странные длинные платья…Она называла себя ведьмой, а уж по праву или нет — судить не берусь. Но что-то в ней и правда было странное. И это стало особенно заметно, когда Ингрид исполнилось тринадцать лет.

— А ты была ее другом? — спросил Асмодей.

Ким широко открыла глаза и усмехнулась:

— Конечно, нет. Но я всегда много думала о ней, пыталась понять. Ингрид в Норвегии родилась и долго жила там с родителями-переводчиками. Мутная личность, вот что я вам скажу.

— И ты верила, что она ведьма? — спросил Чайна.

— Знаешь, а вообще-то нет. Не доверяю я всякой потусторонщине. Но…когда мы были подростками, в городе и правда творилось немало странного. В лесах около Двойных гор встречали карликов-поутри, которые могли предсказать судьбу. В подземельях водились псоглавцы и часто исчезали диггеры. А в таинственном городе Краснокрестецке бок-о-бок с людьми жили мутанты. Говорят, Верена стоит на костях, многовато у нас кладбищ…

Так вы спрашивали, действительно ли Ингрид — ведьма? Вероятно. И в то же время обычная девчонка-подросток, экзальтированная до крайности. Как она умела удивлять…Могла явиться в класс в длинной черной юбке, зашнурованном корсете и с пентаклем на груди, а затем, разложив руны, предсказывать всем судьбу. А однажды она принесла в класс настоящий череп. И Женька с другими мальчишками играл им в футбол. Какое кощунство…

Но именно в тот момент я захотела стать ее другом. Восемь часов утра, май, на траве еще не высохла роса. Еще до начала уроков мальчишки принялись играть этим черепом, а Ингрид смотрела на них, широко раскрыв глаза. Даже ее друг Женька присоединился к ним, даже Цеся наблюдала и хихикала. Ингрид развернулась и ушла. Никто даже этого не заметил. Она сняла туфли и побежала по мокрой траве. Я последовала за ней и в нерешительности встала на краю лужка.

— Пойдем ходить по росе, — предложила Ингрид и протянула мне руку.

Как же я хотела этого…Сжать ее руку, скинуть тесные туфли и побежать по майской росе.

Но тут меня позвали одноклассники. И, не колеблясь, я пошла к ним.

Хотя, наверное, это все совсем не важно. Даже не знаю, что вам рассказать. Мне тяжело вспоминать. Как будто это происходило не со мной.

— Начни с самого начала, — посоветовал Чайна. — Сколько тебе лет, где родилась и кто твои родители. Помни, что у нас полно времени, чтобы узнать друг друга. Эта встреча — не последняя.

— Да, представь, что пишешь автобиографию, — улыбнулся Асмодей улыбкой чеширского кота. — И для начала объясни, почему тебя так странно зовут. Насколько знаю, Ким — мужское имя.

— Это легче всего, — пожала плечами девушка. — Я происхожу из цирковой семьи. Когда-то династия факиров Арбиных гремела на всю страну. Моя бабушка была ярой коммунисткой, с трудом пережившей распад Союза. КИМ — Коммунистический Интернационал Молодежи. Обычно это имя давали мальчикам, но уж если бабуле что-то взбредет в голову, ее не переубедишь. Моя мама тоже была факиром, до моего рождения. Потом выучилась на бухгалтера и забыла о цирке. Или не забыла. Но ей так проще.

Я тоже должна была связать свою жизнь с ареной. Но, кажется, на мне природа отдохнула, хоть и занималась в цирковой школе до тринадцати лет. Вот откуда я умею крутить пои и веера. Мышечная память — это вам не хухры-мухры.

— Расскажи об отце, — попросил Заратустра. — Он тоже факир?

Ким вздрогнула:

— Не хочу говорить о нем.

— Ты должна, — жестко сказал фаерщик. — Я хочу знать всю правду.

— А если я не скажу? — прошептала девушка.

— Тогда ты уйдешь. Я предупреждал.

— Нет! Не мучай ее, — воскликнул Чайна, протянув руки к Ким.

Та отшатнулась:

— Хорошо, слушайте. Мой отец сел в тюрьму… уже пятнадцать лет как. Родственники рассказывали, что за убийство и разбой. Но недавно бабушка обмолвилась, что он был террористом и пытался взорвать церковь с серебряными куполами. Отец стремился уничтожить светлые зоны. Давно это было. Скорее всего, он уже не в нашем мире.

Повисла тишина.

Затем Асмодей мягко сказал:

— Прости, девочка. Вижу, как тебе больно вспоминать прошлое. Но это необходимо. Иногда жизнь — это и есть боль. А ты производишь впечатление мертвеца.

Ким вздохнула, чувствуя жар, разливающийся по телу.