Тревожный Саббат (СИ) - Воронина Алина - Страница 26

— Первое. Он изображен на картине. Второе. Довольно большой диаметр — семь с половиной метров. Третье — в его центре птица со сложенными крыльями. Там предположительно клад и закопан. И еще считается, что у этого самого фонтана Крылов и написал одну из своих пьес. Точно не скажу, какую.

— Интересное место. Ау, Крылов, помоги нам найти твой фонтан.

— Дай мне еще коньяку, — попросила Ким. — Кажется, мы нашли.

— Вот она, птичка. Ура! Крылов помог. Стой здесь, я позову ребят.

И действительно, фаерщики увидели пересохший фонтан с полуразвалившимися бортиками. От наяд и тритонов не осталось и следа. Но в центре его находилась каменная птица без одного крыла.

— Может, вместе сходим?

— Да я быстро, — улыбнулся Чайна и исчез.

Ким вдруг стало душно и очень-очень нехорошо. Она готова была заплакать, сидя у погибшего фонтана.

На мгновение она закрыла глаза, а когда открыла, увидела страшное:

Фонтан был полон жизни. Он лил и бурлил, достигая двухметровой высоты. Птица была совершенно целой и выкрашенной в голубой цвет, бортики тоже радовали взгляд свежестью. Наяды слали воздушные поцелуи тритонам, а те крепко сжимали свои трезубцы.

«Синяя птица счастья», — подумала Ким.

Фаерщица была готова поклясться, что очутилась в прошлом. Вдруг она увидела девушку лет пятнадцати в простом белом платье, сшитом по моде начала XX века. К ней подошел молодой человек, в котором Ким узнала Ницшеанца.

Как будто ее и не было, собеседники присели на край бортика.

— Это плохое место, — твердо сказала девушка.

Ницшеанец лишь пожал плечами.

Далее они о чем-то беседовали в полголоса. Ким задрожала от животного страха и опустила голову, стараясь не закричать.

— Эй, тебя что, разнесло от двух глотков коньяка? — раздался голос Ингрид.

И Ким впервые в жизни была искренне ей рада.

— Я видела страшное, — не обращая внимания на усмешку Ингрид, сказала фаерщица. — Как будто в прошлое переместилась. Папоротника разросся еще сильнее. Ницшеанцу было, откуда его брать. А фонтан выглядел совершенно новым. Но главное, Ницшеанец был с какой-то девушкой. Совсем юной. Они о чем-то шептались. Но теперь я точно знаю, что клада здесь нет, ведь девушка сказала, что это плохое место.

— А где он в таком случае? И вообще мы приехали, чтобы проверить эту версию. Ты же сама ее придерживалась. А теперь хочешь развернуться и уехать? — пожал плечами Асмодей.

— Нет. Но и что делать дальше, я не знаю.

— Давайте копать, — предложил Чайна. — Все проверим, ведь площадь небольшая, а нас четверо. За час-полтора управимся.

Ребята принялись за работу. И Ким заметила, насколько физический труд изменил их лица. Ингрид расслабилась и выглядела почти миловидной. Заратустра работал с отсутствующим видом. Казалось, ему абсолютно все равно, найдут ли клад или нет. Чайну же труд облагородил, придал изящества его и без того утонченным чертам.

Через полчаса лопата стукнула о железо. В этот момент и саму Ким было не узнать, насколько воодушевленной она была.

— Ты закатишь пир на весь мир, Асмодей. И все мы будем кутить до рассвета.

— Окей, если ты снимешь свою уродскую бесполую одежду и наденешь платье с корсетом и кружевные чулки, — усмехнулся Заратустра.

Но радость оказалась преждевременной. Лопата стукнула о трубу, через которую подавалась вода в фонтан.

— Мы — дураки, — вздохнула Ингрид.

— Давайте работать дальше. Будем еще большими дураками, если уйдем, — сказал Заратустра.

И действительно, через полтора часа фаерщики перекопали всю землю вокруг пересохшего фонтана.

— Выпьем чаю, — предложил Чайна.

Ребята согласились и с понурым видом уселись на край бортика. Через несколько минут на их лицах отразилось удовольствие и безмятежность. Каждый говорил себе: «Не верю я в этот клад, все — выдумки и легенды». Лишь Ким было не по себе. Она ерзала и никак не могла удобно устроиться на бортике.

— И как Крылов здесь сочинял, — воскликнула она. — А художник рисовал. Этот камень мне ужасно мешает. Он шатается.

— И вправду шатается, — согласился подошедший Асмодей. — Эх, ломик бы…

— Вытащишь и так, — сказал Чайна. — Дай-ка, я попробую.

Но в этот момент у Заратустры получилось.

В выемке оказалась небольшая светло-зеленая шкатулка.

— Похоже, что Ким все-таки придется надеть корсет и кружевные чулочки, — одними губами улыбнулся Чайна.

Но сокровищ в шкатулке не оказалось, кроме кольца со странным желтоватым камнем. Ким вспомнила, что видела его на руке одной из дам, изображенных на картине. Еще в шкатулке была записка, написанная красивым витиеватым почерком:

— Те, кто рядом, но не с нами.

Люби их, помни их.

И знай: награда ближе

Всех к тебе.

— Не знал, что Ницшеанец был еще и поэтом, — пробормотал Асмодей.

— Нет, скорее всего, это писала его невеста Аглая, — возразила Ким, присмотревшись внимательнее. — Ой, смотрите тут и на другой стороне что-то есть.

— «Опись имущества, которое будет спрятано в тайном месте, — прочитал Заратустра, — Сервиз фарфоровый XX века с золотой каймой на 20 персон.

— Бриллиант на 103 карата, известный как «Падишах».

— Колье изумрудное, изготовленное в начала XIX века.

— Седло и уздечка, украшенные бриллиантами и рубинами.

— Яйца Фаберже — 5 шт. И среди них — «Курочка с сапфирами».

На «курочке» выдержка изменила Асмодею:

— Да пошли вы к чертям! Мы никогда не найдем мое наследство. Нет больше зацепок. Я все детство грезил кладом, поэтому и стал сталкером. Но потом поверил, что он — всего лишь семейная легенда. Я смирился. Я жил. Я лазил по заброшкам и крутил стаффы. А потом пришла Ким и пообещала, что найдет сокровище. И я поверил, что она — медиум, и к ней является призрак Ницшеанца. Ну, куда ты полезла? Зачем растревожила меня? Жить тебе скучно? — фаерщик швырнул записку и побежал к усадьбе.

Ким затрясло, как лихорадке. Она побледнела и трясущимися руками взяла записку.

— Идите к машине, а я поговорю с Асмодеем, — сказал Чайна. — Постараюсь его успокоить.

Ингрид пожала плечами и молча стала собирать инвентарь. Ким сидела, не шевелясь.

— Да это подсказка, — поняла девушка. — Подсказка для родственников и друзей. Тех, кто хорошо знал Ницшеанца.

— Но толку нам с нее? — вздохнула Ингрид. — Я ведь говорила, что этот клад найти невозможно. Но вы не слушали. Эх, мечтатели…

Через несколько дней проходила та самая жесткая тренировка, о которой предупреждал Асмодей. Первое время после поездки в усадьбу он ходил мрачный и даже слышать не хотел про возобновление поисков. Хоть Ким и убеждала, что можно попробовать разгадать подсказку. Но, видимо, Заратустре пришла в голову другая идея, потому что он лишь загадочно улыбался.

И вот уже четвертый час Ингрид тренировалась с веерами, Чайна со стаффами, Асмодей — со сложным инструментом роуп-дартом. Ким крутила минимальную программу на поях: восьмерки, бабочки, мельницы. Ручки были неудобными, а девушка забыла перчатки, и уже стерла в кровь правую руку.

— Давай, Ким, крути, ты можешь, — подбадривал ее Заратустра.

А она уже едва передвигала отяжелевшими руками, но продолжала тренироваться ради одной улыбки Асмодея.

— Хватит, — решительно сказал Чайна. — Я уже не могу все это видеть. — Пойдемте пить чай.

— Круто, — оживилась Ингрид. — А с чем он у тебя?

— Черный перец, анис, можжевельник, смородина.

— Вот это набор, — усмехнулась Ким. — Попробуйте лучше мой: брусника, вишня и кое-какая травка.

Огненная четверка принялась вдохновенно дегустировать чай вприкуску с булочками, которые принесла Ингрид.

— Чай Ким вкуснее, чем у Чайны, — подвел итог Заратустра.

— Согласна, чай утонченный и нежный, — признала Ингрид.

Чайна на минуту нахмурился, но вскоре его лицо разгладилось:

— Ты победила. Чай и вправду отличный. Но я возьму реванш. Сейчас мы выйдем на улицу и будем крутить боевые. И я попрошу тебя помочь мне.