Его личная звезда. Дилогия (СИ) - Кистяева Марина - Страница 45

Ирида, продолжая находиться под впечатлением от чудесного сна, из которого её безжалостно выдернули, и ещё не осознавая, что рука, ласкающая её во сне, принадлежала Богдану, раздраженно выпалила:

- Кир был мне женихом!

И лишь когда увидела, как сужаются глаза Богдана, поняла, в какой ужасающей ситуации оказалась, и что лучше было промолчать. Но куда там... Ирида словно взглянула на них со стороны: она в одной тонкой сорочке лежит распластанная на огромной трансформирующейся кровати, а Богдан, полностью обнаженный, снова злой, нависает над ней. В голове мгновенно вспыхнула тысяча вопросов, и один из них выделялся красной нитью - не его ли прикосновения она слишком реально чувствовала даже сквозь призму сна?

- Значит, жених, - сквозь плотно сжатые губы прорычал Богдан, подтягивая крепкое натренированное тело выше, оказываясь между раскинутых бедер Ириды. Соприкосновение с нежной девичьей кожей свело внутренности Богдана судорогой. Не таким он планировал возвращение домой. Совсем не таким.

Всю дорогу домой он думал, как дальше вести себя с Иридой. Простить отказ пока не мог, червоточинка внутри него ещё гнила, кровоточила, и снова бросать к ногам Ириды свои чувства Богдан не намеревался. Ему нужно время. Хотя бы пару недель. Остынет - и всё нормализуется. Гнев поутихнет, да и призрак Истова больше не будет маячить перед глазами. К тому же, им с Иридой предстояли очень насыщенные дни.

Придется потерпеть. Им обоим.

Про чувства Ириды он старался не думать. Девочка взрослая, свыкнется. И с ним, и с его укладом жизни.

Дом встретил его тишиной. Оно и понятно, час ранний. Ирида, скорее всего, спала. Так и оказалось. Поднявшись на второй этаж и войдя в спальный отсек, Богдан замер в дверном проеме.

Зрелище, представшее перед его глазами, было невероятно завораживающим.

На большой кровати, подогнанной под его размеры, свернувшись "клубочком" спала Ирида. Её белокурые волосы разметались по шелковым темно-фиолетовым простыням, светлую кожу идеально дополняла нежно-бирюзовая сатиновая сорочка, сбившаяся на бедрах и открывающая вид на изумительно округлые ягодицы, прикрытые лишь тонкой полоской белых трусиков. Во сне Ирида выглядела безмятежно, расслабленно. Во сне её ничто не беспокоило... Груди с заостренными сосками просвечивали сквозь ткань - и звали мужчину.

Как же долго он ждал, когда вот так вернется домой и застанет в своей постели её... свою девочку... своё безумное наваждение. Увидит, как она ровно дышит, как спокойно спит, в ожидании его. Как её тело, утомленное от его ласк, отдыхает в преддверии новых. Конечно, это были только фантазии, которыми он спасался долгих четыре года. Он раз за разом рисовал в голове образ Ириды, прикидывая, какой она стала теперь, когда выросла. Какая у неё походка, какой тембр голоса. И всё равно Богдан не смог предугадать. Реальность превзошла все ожидания.

Его девочка была создана для него...

Сейчас, когда Богдан стоял в дверном проеме спального отсека, ему на мгновение показалось, что они счастливая супружеская пара, что между ними нет стены недопонимания и отчужденности, что Ирида ждет его. И поддавшись слабости, позволив себе такую роскошь, мужчина поспешил раздеться. Он бесшумно сдирал с себя опостылевшую одежду, спешил, ему не терпелось лечь рядом с Иридой, вдохнуть её сводящий с ума запах, прикоснуться к ней. Одежда жалобно трещала, когда её безжалостно рвали.

Оставшись обнаженным, Богдан бесшумно, стремительно преодолел расстояние до кровати. Остановился, чтобы перевести дыхание, обжигающее легкие. Вот она... Ирида... Его мечта... Такая маняще-сладкая... Маленькая... Обнять её, осторожно прижав к груди, отгородить от всего мира, защитить, успокоить и получить в ответ робкие ласки. Не это ли составляет основу мужского счастья?

Сдерживая яростную страсть, сжигающую его изнутри, вожделение на грани разума, Богдан осторожно опустился рядом с Иридой, стараясь не разбудить её резкими движениями. Плевать на собственную гордость... Он как-нибудь переживет своё ущемленное эго. Сейчас для него главным стало удовольствие Ириды.

Он осторожно коснулся её лопатки, опуская лямку сорочки. Скользнул ко второй. Ирида пошевелилась во сне и перевернулась на живот, что-то сонно проворчав, и - о, Небеса, - приподняв бедра, точно сознательно искушая его и подталкивая к дальнейшим действиям. Богдану не требовалось второго приглашения. Сжав губы, практически перестав дышать, он прикоснулся к позвоночнику, осторожно исследуя кожу на бархатистость. Сорочка и вовсе задралась, позволяя его жадному, голодному взгляду увидеть обнаженные ягодицы, на которых трусики явно были лишними. Он потянул за ткань и тут услышал имя, сорвавшееся с губ Ириды.

Мужское.

Не его.

И мир мгновенно заполыхал кровавым заревом.

В Бездну полетела нежность! В Бездну покатились благие намерения! Лишь ревность, что выжигает всё на своем пути, окрасила мир Богдана, выворачивая его страсть, его трепетное отношение к Ириде наизнанку, что неприглядна и безмерно опасна. Захотелось рвать, кромсать, бить, уничтожать. Ломать всё, что попадется под руку.

Богдан рванул Ириду на себя, переворачивая её, одновременно захватывая её запястья, соединяя их и вскидывая над головой девушки. Та, находясь под властью сна, не до конца проснувшись, никак не могла понять, что происходит, на её лице застыла растерянность. Потом испуг и непонимание.

Но Богдану уже было наплевать на всё... Его нежность разбилась о безжалостные штыри черной глухой ревности, разорвалась на части, вспарывая его сущность, его мечты, его надежды на ответное чувство.

Теперь осталось место только вожделению. Тому древнему, без малейших примесей чувств, рожденному в темных пещерах с незапамятных времен. И именно оно двигало Богданом.

- Значит, говоришь жених, - тщательно выговаривая каждое слово, произнес он, склоняясь над Иридой и наслаждаясь её испугом. О, да, сейчас он упивался её страхом, её растерянностью. Её беспомощностью. Он ликовал от осознания, что она полностью в его власти, что никто не в силах помешать ему делать с ней всё, что он пожелает. А желал он многое. Её тело звало, манило, притягивало сильнее любых земных орбит. Распластанное под ним, едва ли не распятое, оно было его. Раскрытое и доступное.

И Богдан не намеревался отказываться больше ни от чего.

Его движения были лишены малейшего намека на нежность. Глаза излучали едва сдерживаемую ярость, которая готова была сорваться с поводка от одного неосторожного высказывания. Ирида интуитивно это поняла, часто задышала, пытаясь совладать с накатившими эмоциями, что плохо поддавались контролю. Сон окончательно покинул её, оставив в душе неприятный осадок. Она боялась посмотреть в лицо Богдана, боялась увидеть в нем жестокость.

- Богдан...

- О! Вспомнила, как меня зовут? - издевательски протянул он, и от его тона сердце замерло, с каждым словом погружаясь в холодную пучину безысходности. - Это хорошо, просто замечательно.

Свободной рукой Богдан взялся за край сорочки и рванул его. Тонкая ткань без усилий поддалась и разошлась на две части. Ирида, сглотнув, перестала дышать, замерла, не двигаясь. Она не хотела повторения прошлого секса, не хотела, чтобы он снова грубо и жестко в неё врывался, раздвигая и травмируя нежные складки. В голове отчаянно забилась мысль - что же делать? Как исправить ошибку, сделанную в бессознательном состоянии?

- Богдан...

- Молчи, Ирида, лучше молчи! - его голос завибрировал от внутреннего напряжения, кадык нервно дернулся.

Время разговоров и "гляделок" прошло, уступив место действиям. У Ириды возникло стойкое чувство дежа вю, когда Богдан бесцеремонно раздвинул её ноги шире, вклинивая свои, казавшиеся каменными, бедра. Руку властно положил на грудь и ощутимо её сжал. И снова без нежности, без бережливости.

Ирида всё же посмотрела в лицо своего мучителя и задохнулась, когда не увидела на нем и капли теплоты. Лишь только похоть плескалась в темных глазах. И на Ириду штормовым потоком обрушилось отчаяние. Неужели так будет всегда - жестко, на грани фола, без церемонии, без прелюдии? Неужели обида Славинского столь глубока, что перечеркнула всё, что было ранее, до того рокового разговора у клуба?