С ключом на шее (СИ) - Шаинян Карина Сергеевна - Страница 45

— Женщина, вам плохо, что ли?

— Вам дурно?

— Пропустите, тут женщине плохо!

— Давайте, давайте, на свежий воздух, вот так…

Ольга смутно осознала, что ее хотят вывести из церкви, и принялась слабо сопротивляться, но чья-то неумолимая длань выпихнула ее за дверь. Беспощадное солнце ударило по глазам, облило светом с ног до головы, в клочья изодрало спасительный покров полумрака, выставив голой на всеобщее обозрение. Ольга скорчилась от стыда.

— Дайте валидолу кто-нибудь…

— Женщина, вы далеко живете? Может, скорую?

Ольга вяло повела рукой в отстраняющем жесте и медленно вышла за ворота. Побрела по Ленина, сама не зная куда. Суета в тупике рядом с почтой, полицейский уазик, люди в форме, мелькающие там, где когда-то была куплена проклятая карта, прошли мимо ее сознания; Ольга лишь сошла с тротуара в безотчетном желании держаться подальше. Тень каменных берез не дотягивалась до центральной части улицы, и большинство прохожих предпочитали именно ее, блаженно щурясь под непривычным солнышком. Но Ольгу свет обжигал. Свет отражался от серебристого рюкзачка в руке идущей навстречу девочки с упрямым лицом, иглами колол глаза. Ветер пихал в спину и обматывал юбку вокруг ног. Свет и ветер были ее врагами. Она могла забиться в нору, укрыться от них в подземелье, но ее разоблачили. Ее изгнали.

— О, привет, мам. Мама! Мама?

Ольга провела дрожащей рукой по лицу, словно отделила ладонью себя — от наружного, подперла стеной рвущийся наружу кошмар.

— Ты куда это собралась? — спросила она. Голос был обычный. В меру строгий, в меру заботливый. Нормальный.

— Мы в кино с Сонькой, ты же вчера разрешила!

Только сейчас Ольга заметила Полинкину подружку — та стояла в сторонке, уткнувшись в телефон, дожидаясь, пока скучный разговор закончится, незначительное препятствие исчезнет. Соня была полная противоположность Полинке — темноволосая сутулая девочка с круглыми черными глазами. Ольга видела ее и прежде, но впервые поняла, до чего она похожа на бабу Нину — какой та должна была быть в детстве. Она могла бы быть ее внучкой. Это сходство странно успокаивало (Полинка под присмотром), но в то же время пугало. Прошлое опять запускало щупальца прямо Ольге в голову. Прошлое лезло в ее жизнь, не гнушаясь использовать даже дочь.

— Ну, мы пошли, — сказала Полинка и закинула рюкзачок на плечо. Иглы света вонзились в глаза.

— Постой, — сказала Ольга. Помолчала, собираясь с мыслями. То, о чем она собиралась спросить, было неуместно и некстати, но она не могла терпеть. Не могла допустить, чтобы тени ее грехов коснулись дочери. — Ты когда-нибудь ходила в сопки?

— Ты же говорила — нельзя, — быстро ответила Полинка.

— Так ходила?

— Нет, конечно, — теперь в голосе дочери звенело возмущение. Ольга заглянула в ее напряженно выпученные глаза, и на мгновение ей захотелось рассмеяться. Но это почти сразу прошло. Эту ограду снесло так же легко, как поднесенную к лицу ладонь.

— Не смей мне врать, — хрипло проговорила Ольга. — Я тебе говорила, чтоб ты даже не думала, говорила, что это грех… — краем глаза она заметила, как Соня бросила на нее быстрый недоуменный взгляд и иронически подняла бровь. Но эта соплячка была не ее проблемой. Пусть ее родители сами учат хамку приличному поведению. — Я тебе велела, чтоб ты и носа не смела туда казать! Господи, за что мне это… — (ты знаешь, за что). — Пороть тебя некому! — заорала она, заглушая мерзкий шепот в голове.

(- Зато у тебя папа есть, — говорит Ольга, хватает скрипку за гриф и щурит один глаз, другим пытаясь заглянуть внутрь через эфу. От скрипки тепло пахнет деревом, лаком и канифолью, которая оставила белесый налет под струнами.

— Дааа… — неопределенно тянет Янка и аккуратно вынимает скрипку из Ольгиных рук. — Есть…

— Я бы хотела, чтобы у меня был, — говорит Ольга. — Здорово, наверное.

— Он бы тебя порол тогда, — со знанием дела возражает Филька. — Мои бабушка с мамой все время говорят, что меня пороть некому, потому что отца нет.

Ольга вспоминает свежую газету, развернутую расписанием кинотеатра кверху.

— И ничего бы не порол! — тревожно вскидывается она. — Пусть только попробует — я ему сразу сдачи дам!

Янка смутно улыбается, натирает смычок похожей на янтарь канифолью, и запах скрипки становится сильнее).

— Ма, ты чего? — испуганно спрашивает Полинка. — Ну сходили один раз, чего так орать-то? Тебе можно, а мне нельзя, да?

Она успела остановить дернувшуюся руку — спасибо, Господи, спасибо, Богородица и все Святые Угодники, на этот раз она успела, но это запоздалое движение прочь, мгновенно расширившиеся зрачки, превратившиеся в черные бездны глаза Полинки отпечатались навечно, будто тьма обернулась светом и выжгла дыры в сетчатке. Ольга успела остановить руку — но не слезы. Они покатились, проедая кровавые дорожки на щеках. Полинка смотрела на нее с ужасом, и ее подружка совсем ссутулилась и незряче уставилась в давно погасший экран телефона, черный, как вода в Коги, Господи, останови это…

Ольга потянулась обнять Полинку, и та едва уловимо отшатнулась, делая слезы еще горче, — но она же успела, она этого не сделала, она смогла; она сгребла дочь за плечи, и Полинка сдалась, расслабилась и неловко обхватила ее за талию.

— Ну чего ты, мам? Хочешь, домой пойдем?

Ольга шмыгнула, и розовый кончик носа дернулся, как у кролика. Полинка, морщась, достала из кармана пожеванный пакетик с бумажными платками.

— Нет, ты иди, — выговорила Ольга, комкая мокрую бумажку. — Идите, а то на сеанс опоздаете. Но потом — сразу домой, хорошо? Не задерживайтесь.

— Не будем, — ответила Полинка. Взгляд у нее был настороженный, но за ним уже проступало привычное равнодушие: мама чудит, кто ее поймет, почему…

— И, Полина. Я хочу, чтобы ты сегодня поклялась на Библии. Я серьезно. Хочу, чтобы ты поклялась, что никогда туда не пойдешь, никогда, ясно?

Полинка хмуро пожала плечами, кивнула. Не стала препираться, как обычно, не бросилась спорить, не закатила глаза. Ольгу снова охватил стыд. Она показалась себе жалкой, как попрошайка.

— Ну, идите, — сказала она и подтолкнула дочь. «Фуххх», — едва слышно выдала Соня и сунула телефон в карман. Два сапога пара.

— Идите уже, — повторила Ольга и, отвернувшись, зашагала прочь, злясь на сковывающую шаг юбку. Она шла быстро, но недостаточно быстро, чтобы не услышать:

— А за твоей мамой все время собаки бегают?

Ветер съел ответ Полинки, но не тихий девчачий смешок.

Яна подняла чашку на уровень глаз, покачала, любуясь тенью нарисованного на внутренней поверхности цветка, осторожно глотнула чаю. Прошлась по комнате, стараясь не задевать Филькины узелковые письмена, — но все-таки не увернулась, передернулась от отвращения, когда нитки сухо прошуршали по шее, оставив на коже колючий налет пыли и мелких волокон. Яна смахнула их рукой, обтерла ладонь об штанину. Невольно посмотрела на плотно закрытую дверь. Чуть расслабилась, убедившись, что засов не задвинут. Крашеная фанера вокруг шпингалета была смята и выщерблена: похоже, его прибивали молотком, зажмурившись и страшно торопясь.

Филька перехватил ее беспокойный взгляд:

— Не бойся, мама не зайдет, — он мгновение помялся, потом выпалил со смешком: — Она боится ко мне заходить.

— Конечно. Мама, — Яна смущенно кивнула.

Мышцы все еще мелко дрожали от напряжения. Дежа вю. Она снова волокла оседающего Фильку, обливаясь потом, колени подгибались под его весом, и Филька был снова — как мешок, неподвижный, неживой, почти парализованный. К счастью, на лестнице он зашевелился, начал перебирать ногами, а на площадке между этажами и вовсе отстранился, оглушительно высморкался и, пробормотав: «Извини», вытащил из-за пазухи ключ на ботиночном шнурке. Долго тыкал им замочную скважину — руки тряслись, он не мог попасть, и в конце концов Яна сама открыла дверь. Филькина мама уже стояла в коридоре, сложив руки на груди, с мобильником, зажатым в кулаке, — похоже, она уже давно слушала скрежет и шорохи, понимая, что происходит, но не пытаясь помочь.