С ключом на шее (СИ) - Шаинян Карина Сергеевна - Страница 48

Ей звонят все реже и еще реже зовут на вписки, и только Гриша Питерский остается рядом, и не забывает позвать на квартирник, и не считает, что она подалась в цивилы. Гриша многое способен переварить. Для него ничего не слишком — ни бешеные пьянки и психонавтские заплывы, ни внезапное превращение в ошалелого ботаника. Он не отворачивается от Янки, даже когда, за месяц до вступительных, она просто перестает подходить к телефону.

Он отвернется от нее намного позже, когда, уже став аспирантом-биологом, сделает ДНК-тест странного костяного кулона, который его девушка никогда не снимает с шеи. Когда его девушка, узнав отвратительную правду, не отбросит жуткую вещицу, откажется даже говорить об этом и продолжит носить кулон. Это для него окажется — слишком).

…И где в этой истории глупости, упорства и любопытства место страдающему отцу?

Филька с тревожным интересом наблюдал, как Янка подергивается, горбится и шевелит бровями. Когда она в задумчивости начала дергать себя за губу, он не выдержал. С сочувствием спросил:

— Ты хотела забыть?

— Я хотела понять, — сердито вскинулась Яна. Уронила руки на колени, выпрямилась, выпятила челюсть: не подходи.

— Получилось? — с любопытством спросил Филька, и Яна слегка расслабилась.

— Да ничерта… Пришлось пойти другим путем, — криво усмехнулась она. На мгновение представила, что бы вышло, если бы тогда можно было просто погуглить. Слегка содрогнулась от вероятной перспективы. — А потом отвлеклась как-то… — Яна подняла чашку, полюбовалась невиданным цветком. Задумчиво сказала: — А знаешь, я же пошла учиться на этнографа из-за этой чашки.

Филька выпучил глаза.

— Из-за чашки?

— Ну да.

— И кто из нас еще псих, — проворчал Филька. Яна засмеялась, посмотрела на полки, набитые книгами.

— Кто бы мог подумать, что когда-нибудь мне придется читать все это по работе! — улыбнулась она и вдруг подобралась. — Ракарский… — прошептала она; глаза полезли на лоб от возбуждения. — Макар Ракарский — твой отец?! Ты же — Филипп Макарович, да?!

— Ну, — напряженно кивнул Филька, нырнув глазами в сторону. — И что?

— Он же — легенда, рок-звезда! Правда, для очень узкого круга, — со смешком уточнила Яна. — Над его статьями до сих пор грызутся! И как я не сообразила, что ты…

— Ну, сообразила. И чего теперь? — почти враждебно спросил Филька, и Яна растерянно замолчала.

— Да ничего… — она поставила чашку. Краткая иллюзия возвращенной дружбы развеялась без следа. Перед ней сидел незнакомый, не слишком адекватный, возможно — психически больной человек, с которым ее связывала только необходимость. Пора покончить с этим, сделать то, ради чего она приехала. Проглотить, как пилюлю, и вернуться к своей жизни.

— Значит, пойдем в полицию все вместе, втроем, — холодно проговорила она. — Уговорим Ольгу, она же не дура. Расскажем… Вернее — поделимся подозрениями. Доказательств у нас нет, — она запнулась, пытаясь уловить смутную мысль, что вертелась на краю сознания. — Доказательств нет, — повторила она, — но если его проверят, то наверняка найдут улики. Я не понимаю, почему ни ты, ни Ольга до сих пор так не сделали. Это — единственный разумный путь.

— Да, разумный, — рассеянно ответил Филька, к чему-то прислушиваясь.

Под дверь опасно тянуло холодом, и концы нитей, торчащие из пыльных плетеных полотнищ, мерзко шевелились на сквозняке. Слышались приглушенные голоса. Сдавленный фальцет Искры Федоровны. Тяжелые шаги, под которыми скрипели доски пола. Лицо у Фильки стало, как тарелка овсянки, как будто ему уже вкатили дозу транквилизатора. Яна медленно поднялась на ноги. Филька обмяк на стуле, словно из него выдернули (высосали, высосали через резную трубочку из кости) скелет.

В комнату неторопливо, уверенно постучали.

Лицо Дени похоже на тарелку овсянки. «Сссссс…» — пробивается сквозь заткнувшие уши пальцы. Тихое пение, совсем не похожее на жуткий вой, который получился у Янки. Такой почти неслышный, но пробирающий до костей звук. Такой успокаивающий. Деня обмякает, его взгляд пустеет, и Голодный Мальчик зубасто улыбается. Деня медленно — бесконечно медленно — отпихивается от него и так же медленно, невыносимо плавно уходит прочь, но у Яны не получается этому обрадоваться.

Они провожают его взглядом — Яна с Ольгой, стоя плечом к плечу, Филька — исподлобья, кособоко сидя на песке и дуя на ободранные при падении ладони. Они видят, как навстречу из кустов выходит Рекс, шарахается, будто на него замахнулись палкой, а потом приседает на задние лапы, задирает морду и принимается выть. Он воет гулко, хрипло, самозабвенно, но Деня проходит мимо, даже не повернув головы, плавно, как водолаз по дну. Протискивается сквозь воздух под басовый собачий вой.

Наконец он исчезает из вида; Рекс затыкается, отряхивается, выдает еще одну оборванную, неуверенную руладу и деловито трусит куда-то в сторону бухты. Голодный Мальчик нетерпеливо переступает с ноги на ногу, и Ольга, спохватившись, лезет в карман.

Голодный Мальчик принимает еду с веселым равнодушием, таким явным, что Яне хочется прикрикнуть на него: они же старались! А он! Но она молчит. От мокрой рубашки невыносимо несет супом. От запаха некуда деться, он забивается в ноздри, проникает в мозг, и начинает казаться, что Коги — всего лишь странный сон на грани мечты и кошмара, что нет никакого озера, и стлаников, и Ольги с Филькой. Она, наверное, задремала прямо над тарелкой, ее вот-вот разбудят сердитым окриком, и окажется, что все — неправда, и в мире нет ничего, кроме тускло освещенной кухни, папиной пепельницы, набитой бычками, серой корки жира в супе, угрюмого, вибрирующего напряжения сидящих за столом людей. Эта кухня будет вечной. Веки Яны тяжелеют. Ей хочется очнуться, понять, что произошло, спросить Голодного Мальчика, что такое он сделал с дружком Егорова, — но что-то внутри отказывается это делать. Даже вспоминать о том, как Голодный Мальчик тычет в висок Дени костяной трубкой, противно. В это есть что-то отвратительное, необъяснимо неприличное, такое, что хочется поскорее выкинуть из памяти.

Не просто гадко — страшно до тошноты.

Яна, болезненно стискивая зубы, подбирает пустую кастрюльку. Голодный Мальчик неторопливо жует хлеб с подсолнечным маслом, откусывает от вареного яйца. Его лицо уже не кажется таким подвижным, как прежде, — исчезло какое-то неуловимое, но привычное движение. Голодный Мальчик запихивает в рот остатки яйца, и Яна понимает: он перестал трогать языком дырку на месте молочного зуба. Потому что дырки больше нет.

Ольга окаменело наблюдает, как ест Голодный Мальчик. Потом по ее лицу словно пробегает волна. Она чуть дергает кончиком носа, и Яна снова ощущает ветер, трогающий волосы, запах торфа, железа и нефти, идущий от озера. Ольга что-то решила. Яна чувствует хрустящий под ногами песок; она трет себя по плечам, пытаясь то ли согреться, то ли смахнуть мурашки.

— Слушай, мы тебе одну вещь хотели рассказать, — говорит Ольга Голодному Мальчику, и Филька вскидывается с изумленным возмущением. Ольга странно растягивает слова и чуть запинается; ее челюсти ходят ходуном. — Только это секрет, — говорит она. Получается: «Ттоооолько эээтто ссекреетт».

— Что за секрет? — спрашивает Голодный Мальчик.

— В общем, один мужик хочет тебя убить, — говорит Ольга. — Ну то есть не наорать там или нажаловаться, а по-настоящему убить.

— Так я знаю, — кивает Голодный Мальчик. — Он и убил почти.

— Ну да, — смущается Ольга. — Только он… в общем, он не знает, что ты — это ты. Но мы придумаем, что делать, ты не бойся.

Яна вдруг хихикает и тут же с хлопком закрывает ладонью рот.

— Вот спасибочки, — говорит Голодный Мальчик и запихивает в рот остаток яйца.

Ольга с негодованием втягивает воздух, собираясь что-то сказать, и молча выдыхает. Решение принято. Как будто захлопнулась дверь.

— Может, пойдем уже, мне еще гаммы учить, — говорит Яна, и Ольга торопливо кивает. Филька испуганно смотрит на часы, удивленно приподнимает брови, но не произносит ни слова.