Снежинки на его трицепсах (СИ) - Грей Стелла - Страница 29

Алиса Селезневская.

Из мира сновидений я выплывала как утопленник из глубин океана. Медленно и тяжело… Темные воды не желали выпускать сознание из своих тягучих объятий.

Фоновым шумом звучали голоса, притом если Данилы я узнала даже в таком состоянии, то второй был не знаком.

— Ты что так тихо говоришь? — недоумевал собеседник Ворошилова.

— В квартире не один, а когда покупал ноутбук, забыл взять гарнитуру, — пояснил Данила все так же в полголоса.

— Не один’? Та самая бескорыстная особа’? Даром времени как обычно не теряешь.

— Это совершенно другое, — в голосе Ворошилова отчетливо слышалось предупреждение не лезть не в свое дело. — Ты что-то нарыл’?

— Да, иначе зачем мне тебя с утра пораньше беспокоить? — насмешливо ответил невидимый собеседник. — Ты просил работать как можно быстрее.

— Слушаю.

— Итак, Громова Марина Петровна, — начал информатор, и с меня от знакомого имени слетели остатки сонливости. — Занимает пост директора океанариума и, собственно, именно при ней это заведение пришло в упадок. Дама привыкла жить очень роскошно, на широкую ногу. Год назад набрала кредитов и все никак не могла выплатить. Ее уже начинали донимать коллекторы, когда каким-то чудом она все же нашла средства. Скорее всего, фамилия чудотворца — Куйбышинский. Говорит о чем-то?

— Да, — отчетливо скрипнул зубами Данила. — Продолжай.

— Судя по остальной информации, героическая Марина Петровна осмелилась поиметь всех доступных ей товарищей. Откат же она не только от тебя брала, Ворошилов. И, кстати, судя по договоренностям, зверинец из океанариума собиралась отдать едва ли не на живодерню. Карты ей смешала одна из работниц, когда натравила защитников животных.

Это про меня, как понимаю?

— Ясно.

В голосе Данилы было столько тщательно скрываемой ярости, что по коже мурашки бежали. И я сполна разделяла эту эмоцию! Я знала, Грымза неприятный человек, но даже вообразить не могла, что она до такой степени мерзкая и подлая!

На живодерню‘?! Гошу и остальных‘?

Да как вообще мысли могли повернуться в ту сторону?!

Я длинно, прерывисто выдохнула и судорожно стиснула пальцы на гладком сатине пододеяльника. Видимо, как раз это и привлекло внимание Данилы. Раздался шорох, он выглянул из-за полупрозрачной перегородки, отделяющей кухонную зону.

Скрылся обратно и обратился к собеседнику:

— Артем, спасибо за информацию. Это уже многое проясняет. Буду работать.

— А я продолжу рыть в открывшихся направлениях.

Мужчины попрощались, и раздался характерный звук окончания звонка в скайпе.

Через несколько секунд к кровати подошел ласково улыбающийся Данила и спросил:

— выспалась’? Прости, что потревожил, но звонок был важным.

— Ничего страшного, — несколько рассеянно ответила я. — Это правда‘? Про Марину Петровну и животных?

— У меня есть все основания верить Артему, — спустя несколько секунд отозвался Данила. — А о том, что из себя представляет твоя начальница, ты, наверное, и так в курсе.

— Неприятные неожиданности еще никто не отменял.

На мою несчастную больную голову рухнула вся тяжесть осознания реального положения вещей.

Вчера сгорел дом. Единственное, что у меня было в этом мире. Надежда и оплот, место, куда я могла приползти после самого кошмарного дня и затихнуть на кресле, согревшись теплом русской печи. Дом, в котором все буквально дышало стариной и воспоминаниями. Воспоминаниями о бабушке…

В моем мире не было даже тех самых трех китов, на которых, согласно легендам, покоится земная твердь. Только два.

Дом и работа.

Не было подруг, к которым я могла бы пойти или позвонить в случае беды. Никто из знакомых просто не смог бы помочь.

А тут я лишилась и дома, и работы.

Притом, судя по новой информации, мне еще очень повезло, что из океанариума я не вылетела с волчьим билетом и какими-то фальсифицированными обвинениями.

— Алис… — тихо и серьезно позвал меня Данила. — Нам нужно кое-что обсудить.

— Что же?

— Ты помнишь, что я вчера говорил? Отныне мы вместе, и я за тебя отвечаю. С вечера ничего не изменилось, а напротив, моя позиция еще более твердая в свете открывшихся фактов. — Он сел чуть ближе и осторожно взял меня за руку, бережно поглаживая кончиками пальцев по костяшкам.

Мне, с одной стороны, очень хотелось ему поверить. До безумия хотелось впервые в жизни расслабиться и позволить кому-то взять на себя ответственность за мое будущее. Чтобы я больше не захлебывалась паникой от безысходности.

Но это же Данила Ворошилов! Еще недавно я бы ему и молоток не доверила, потому что он тут у меня один. Что уж говорить о своей жизни! Он с собственной до конца разобраться не может.

— Не стоит беспокоиться, я обязательно что-то придумаю, — я непреклонно тряхнула головой, но мою браваду прервал приступ болезненного сухого кашля.

Данила подождал, пока я откашляюсь, а после заговорил как-то иначе, не так, как обычно. Сдержанно и в то же время настойчиво: — Алиса, я сейчас скажу то, за что ты, возможно, станешь меня ненавидеть. Но твой дом сгорел как раз из-за того, что ты мне помогла. Из-за меня, понимаешь? Притом явно хотели просто припугнуть, иначе поджигали бы сам дом, а не баню, да и делали бы это часа в четыре утра, а не вечером. Акция была явно демонстративная.

Я сидела, как оглушенная, и не могла оторвать взор от темных, затягивающих глаз мужчины. Было в них что-то гипнотическое. Как иначе объяснить тот факт, что я спокойно сижу и до сих пор не впала в истерику?

— Прости меня… Я действительно безумно сожалею, что с моим появлением в твоей жизни началось черт-те что. Но именно поэтому я понимаю, что только от меня сейчас зависит, каким будет наше будущее. Наше. Мы в одной лодке, и я не дам никому ее раскачать. Все будет хорошо, Алис. Все обязательно будет хорошо.

Больше он ничего не сказал. Встал, направился на кухню и, несколько минут погремев там посудой, вернулся с подносом. На нем стояла большая кружка молока, лежали блистеры с лекарствами и, в завершение натюрморта, по центру располагалось большое блюдо с нарезанными фруктами.

Если честно, у меня не было никаких сил сопротивляться, тем более делать это сейчас было бы очень глупо. То, как повышалась температура, я ощущала физически, так же как и остальные прелести простуды: ломоту в теле и заложенность носа.

Сначала нужно выздороветь, а после уже биться за свою жизнь.

Так хотелось — господи, как же хотелось! — впервые кому-то довериться. Спрятаться за широкой сильной спиной и быть уверенной в своем мужчине. Знать, что он обязательно победит всех монстров, встреченных на нашем пути.

Но есть одна проблема…

Данила Ворошилов не мой мужчина. И даже не друг.

Что я о нем знаю‘? Все, что известно, не характеризует его как человека, которому можно безоглядно довериться.

Однако и идти мне некуда. Денег на съемное жилье нет, родных нет. Настолько близких знакомых, чтоб приютили, тоже нет.

Я пила молоко, размышляла и наблюдала за мужчиной. Позаботившись обо мне, он забрал с кухни ноутбук и устроился за столиком у окна. С напряженным лицом изучал какие-то графики и документы, периодически так сильно сжимал губы, что я понимала: ничего хорошего он на экране не видел.

Спустя полчаса мне надоело валяться в постели, и я решила доползти до душа, хотя Данила и пытался протестовать:

— Я слышал, что во время болезни нельзя!

— Это на сквозняк потом нельзя, а так очень даже можно, — уже порядком устав от спора, ответила я. — И вообще, Дань, все бесполезно. Я пойду. За ночь, пока с жаром была, сильно вспотела, и сейчас, ей-богу, полцарства за душ отдам.

— Хорошо, — со вздохом ответил гиперзаботливый Ворошилов.

Я вспомнила о том, как вела себя, когда он только появился в моем доме весь больной и несчастный, и ощутила укол совести. Но ненадолго!

До сих пор я искренне считала, что Ворошилов заслужил каждый миг своих испытаний.