Игрушка для хищника (СИ) - Шарм Кира - Страница 21

* * *

— Не уходи, — хмыкаю в ответ, натягивая майку и глядя на нее в отражение шкафа.

Выгляжу жутко, — зарос, глаза впали, — блядь, точно, зверь. Я бы на ее месте шарахался. Но не шарахается, льнет, ходит за мной по пятам с самого утра по дому, как только поднялся, — и в ванную, наверное, так бы за мной и пошла, если бы не гаркнул и не выгнал.

— В чем ты ходишь? — на ней болтается моя футболка, вот как нелепое растянутое платье, ниже колен.

— Мне Аля шорты привезла, и какие-то вещи. Но они мне не подходят, большие слишком. И… Мне нравится твой запах на футболке. Ты же не против? У меня… Нет своей одежды…

В какую игру ты, девочка, со мной играешь? Думаешь, лаской панцирь у зверя пробить? Так у меня под панцирем ничего нет, — я сам один сплошной панцирь. И в ласку я давно не верю, — нет ее. И не бывает. Все — показное. Тем более — с тобой. Натура рано или поздно проявится, — даже если ты сейчас ее и не помнишь.

— Скажешь Змею, что тебе купить, — он съездит.

И соски эти, через футболку торчащие, — напоминают о том, какая у нее все-таки сладкая грудь. Прям ладонью чувствую, — и сжимаю руку в кулак.

Не надо забывать, кто она и почему здесь. Не надо, Тигр.

Бежит за мной, до самого выхода, за шагами моими не успевает, а все равно — бежит. Дурочка. Не расчувствуюсь я.

— Ты еще слишком слаб, Артур. Не уходи.

Не оборачиваюсь, захлопываю дверь перед ее носом и сажусь в машину.

Много времени потерял, а дел — немерянно.

Вопросов море, а я про девчонку только и думаю.

— Змей? — набираю часа где-то через два. — Сказала тебе, что нужно?

— Тигр, я что — за бабьими шмотками теперь мотаться буду? Отвезу, пусть сама себе выберет, что нужно.

— Езжай давай. И ей скажи, что едешь. Пусть видит.

Поедет. Если я сказал, — то поедет. Материться, конечно, будет.

Весь день о ней думаю, но Змею не звоню.

Сбежит ведь. Или — уже сбежала? Собак я запер, пусть почти открыт.

Думает, усыпила мою бдительность. И летит сейчас, наверно, сломя голову. К папочке своему. Пока мы тут решаем с Мороком, как его от перевозок чужих отбить, — аккуратно, но очень больно.

Может, и хочу, чтобы сбежала.

Руки об то дерьмо, что было, когда привез ее, больше марать не хочу и держать у себя не хочу. Пусть бы убралась на хрен на все четыре стороны. И чтоб глаза мои ее не видели.

Не в том вопрос, что развела меня и я повелся.

Не мое это просто, — баб наказывать. Пусть другой кто-то накажет, если в следующий раз попадется. Не я.

Ну, — так и думал, — усмехаюсь, уже на въезде рассматривая темные окна. Естественно, сбежала. Дал шанс — и воспользовалась.

И только как-то холодом в груди кольнуло, — на секунду. С чего? Хрен знает. Слишком как-то мрачным показался мне огромный пустой дом. Как логово. Хотя, — логово и есть, и я в нем, — одиночка и хищник. Так и должно быть.

— Артур!

— С ума сошла? Чего в темноте сидишь? — не успеваю выйти из машины, как прыгает мне на шею.

— Жду тебя, — сползает улыбка с лица, когда рывком от себя отрываю. — На окне сидела, высматривала, когда приедешь.

— Зачем? — на ней новые шорты и все-таки моя футболка. Значит, Змей таки оставил ее одну. Чего осталась?

— Волнуюсь. Хотела увидеть, что с тобой все в порядке, — глаза отводит, а в них — слезы. Блядь, — что уже?

— Тебя кто-то здесь обидел?

Опять глаза отводит.

— Света? — уже встряхиваю. — Был кто-то?

Ну, Змей бы никого, кроме Альки не пропустил, но, может, пока он отлучался… Или таки сбежать решила, а он — вернул? Я ж ему не сказал, что шанс ей дал смыться.

— Нет. Не было никого. Я гуляш тебе приготовила. Аля сказала, ты любишь.

— Зачем? Я в городе ем и редко дома. Света, — и снова хочется встряхнуть. — В какие игры ты играть пытаешься?

Разворачиваю к себе за плечи и впиваюсь в глаза взглядом, не даю отвернуться.

— Ни в какие, — и губа слегка дрожит. — Зачем?

— Спать иди. Поздно уже. Хотя… Подожди, — разворачиваюсь уже почти у двери. Может, все эта хрень с психикой — реально правда. — Ты как? До сих пор людей боишься? Выйти там куда-то?

— Уже нет, — улыбается. Просто. Я тебя ждала.

* * *

И снова во сне кричит. Вхожу и смотрю, как мечется беспокойно.

Как идиот до рассвета на руках ношу и по волосам глажу, пока не успокаивается.

* * *

— Света, тебе незачем здесь быть, — хрен знает, когда успела, но, пока я выхожу из душа, она уже порхает над плитой, готовя завтрак. На двоих.

Может, не поняла, что дорогу ей вчера открыл, — так хрен с ним, прямым текстом скажу.

— Хочешь, в клинику поедь к Але, она к психологу тебя отведет. Хочешь… На пляж, куда там еще… На вот, — выкладываю пачку купюр на стол. — Змею скажу, он пропустит и отвезет. Куда скажешь.

Черт! Чего ж она дергается, как от пощечины? Свободу ей же даю! Сам не думал, что на такую щедрость способен!

Молчит, глаза отводит, ковыряется в тарелке.

— Все, я пошел. Буду поздно. Под утро, скорее всего.

И чувствую, как прожигает меня взглядом, провожает. Спиной, всей кожей чувствую. Аж горит.

Что, — вздохнула с облегчением, птичка? Или все еще не верит, что так просто выпускаю?

Возвращаюсь с рассветом. На целый день Змея из дома убрал. Денег ей оставил. Даже думать не нужно, — идиоту ясно, что уехала.

А все равно с какой-то судорогой внутри вскидываю глаза на дом.

И сердце вдруг срывается, — сидит. Сидит, мать его, на подоконнике и смотрит на меня. Улыбается.

И замираю, так и оставшись стоять у распахнутой дверцы машины. Чувствуя этот безумный пульс и будто вдохнуть не могу.

Срывается, исчезает из окна, — и почти тут же выбегает.

А я еще, как дурак, стою. И на окно впечатываюсь глазами.

— Ты что так тяжело дышишь? Что-то случилось? Рана? Опять? — не добегает до меня, как в прошлый раз, замирает в шаге.

А я только смотрю, — и сказать даже ничего не могу. Пронзает в груди, — пульсацией, ножом пронзает, — но это точно не рана.

— Спать тебе нужно в это время, — отмираю, провожу руками по волосам. — И не сиди больше на подоконнике. Высоко. Свалиться еще не хватало.

— Артур… Ну, — почему ты такой? — и глазами, взглядом этим, полным лучиков по лицу моему скользит. Счастливым таким хрен знает от чего взглядом.

— Какой? Злющий? Так я такой и есть, Света.

Твою мать! А вот теперь я уже — действительно злюсь! И кулаки сжимаются! Какого хера?

— Почему не уехала? Я ж тебе денег дал. Домой добраться хватит! Ну? Чего по дому слоняешься, чего ждешь? Пока придушу тебя ждешь, да? Жить тебе надоело?

Отскакивает и смотрит на меня, — с болью, блядь, смотрит.

— Зачем ты так? — еле слышно, одним дыханием. — Со мной…

— Потому что — так. Потому что — такой я.

И, блядь, — потому что один Бог или черт знает, чего мне стоило решить тебя отпустить, мать твою!

— И ничего хорошего тебе здесь, со мной, ждать нечего.

Вспыхивает и убегает, только топот ног по ступеням.

Правильно. Пока я еще даю шанс, — убегай. Убегай, девочка. Уже сегодня. Навсегда. И дай Бог тебе больше не появляться на моей дороге.

* * *

Меня никогда никто не ждал.

Нигде.

Не выпархивал вот так навстречу, не улыбался радостно, как будто мое появление действительно что-то внутри меняет.

Меня ждали со страхом, с расчетом, с вопросами, которые нужно решить.

Мое появление, конечно, многое меняет для других. Чаще всего, обрывая жизни.

Ужас. Злость. Скрежет челюстей. Вот, к чему я привык, когда меня встречают. Бегающие взгляды и опасение.

Но это, блядь, — это что-то просто запредельное!

Она выбежала мне навстречу, — и будто солнце внутри засветило. Настоящее солнце, то, которое совсем иначе гонит кровь по венам. Которое жизнью их наполняет.