Верити значит истина (ЛП) - Гувер Колин - Страница 20

Я пыталась заставить себя улыбнуться, когда он говорил о них. Я вела себя так, будто это наполняло меня радостью, когда он гладил мой живот, но это отталкивало меня, зная, что он делал это только потому, что они были там. Даже, если бы я родила раньше, это не имело значения. Теперь, когда их было двое, моё тело пострадает ещё больше. Я каждый день вздрагивала при мысли о том, что они оба растут внутри меня, растягивая

мою кожу, разрушая мою грудь, мой живот, и, боже упаси, то, что между моих ног, где Джереми поклонялся каждую ночь.

Как мог Джереми всё ещё хотеть меня после этого?

На четвёртом месяце беременности я начала надеяться на выкидыш. Я молилась о крови, когда пошла в ванную. Я представляла, как после потери близнецов, для Джереми я буду самым важным человеком. Он будет обожать меня, поклоняться мне, заботиться обо мне, беспокоиться обо мне, а не из-за того, что растёт внутри меня.

Я принимала снотворное, когда он не смотрел. Я пила вино, когда его не было рядом. Я делала всё, что могла, чтобы уничтожить то, что могло оттолкнуть его от меня, но ничего не помогало. Они продолжали расти. Мой живот продолжал растягиваться.

На пятом месяце моей жизни мы лежали на боку в постели. Джереми трахал меня сзади. Его левая рука сжимала мою грудь, а правая была прижата к моему животу. Мне не нравилось, когда он касался моего живота во время секса. Это заставляло меня думать о детях и портило мне настроение.

Я подумала, что он достиг оргазма, когда перестал двигаться, но поняла, что он перестал двигаться, потому что почувствовал их движение. Он вышел из меня, а затем перевернул на спину, прижав ладонь к моему животу.

— Ты это почувствовала? — спросил он. В его глазах плясало возбуждение. Он больше не был твёрдым. Он был возбуждён по причинам, которые не имели ко мне никакого отношения. Он прижался ухом к моему животу и ждал, когда одна из них снова шевельнётся.

— Джереми? — прошептала я.

Он поцеловал меня в живот и посмотрел на меня снизу-вверх. Я наклонилась и погладила пальцами пряди его волос.

— Ты их любишь?

Он улыбнулся, потому что думал, что я хочу, чтобы он сказал: "Да".

— Я люблю их больше всего на свете.

— Больше, чем меня?

Он перестал улыбаться. Он держал руку на моём животе, но быстро поднялся, просунув руку мне под шею.

— Это другие чувства, — сказал он, целуя меня в щёку.

— Другие, да. Но больше? Твоя любовь к ним более сильна, чем твоя любовь ко

мне?

Его глаза изучали мои, и я надеялась, что он рассмеётся и скажет: «Абсолютно

нет», но он не смеялся. Он посмотрел на меня с чистой совестью и сказал: «Да.»

Правда? Его ответ уничтожил, задушил, убил меня.

— Но вот как это должно быть, — сказал он. — Но почему? Ты чувствуешь себя виноватой, потому что любишь их больше, чем меня?

Я ничего не ответила. Неужели он действительно думает, что я люблю их больше, чем его? Я их даже не знаю.

— Не чувствуй себя виноватой, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты любила их больше, чем меня. Наша любовь друг к другу обусловлена. Наша любовь к ним — нет.

— Моя любовь к тебе безусловна, — сказала я. Он улыбнулся.

— Нет, это не так. Я могу делать вещи, о которых ты никогда не забудешь. Но ты всегда будешь забывать, если это касается детей.

Он ошибался. Я не простила им того, что они существуют. Я не простила им, что они заставили его поставить меня третьей. Я не простила им, что они отняли у нас ночь нашей помолвки.

Они ещё даже не родились, но уже забирали вещи, которые когда-то принадлежали

мне.

— Верити, — прошептал Джереми. Он вытер слезу, которая упала с моего глаза. — Ты в порядке?

Я отрицательно покачала головой.

— Я просто не могу поверить, как сильно ты их уже любишь, а они ещё даже не родились.

— Я знаю, — сказал он, улыбаясь.

Я не имела в виду комплимент, но он воспринял это именно так. Он положил голову мне на грудь и снова коснулся моего живота.

— Когда они родятся, я буду в полном шоке.

Он собирается плакать?

Он никогда не плакал по мне. Из-за меня. Может быть, мы недостаточно боролись.

— Мне нужно в туалет, — прошептала я. Мне нужно было остаться одной, уйти от него и всей любви, которую он стремился показать во всех направлениях, кроме моего.

Он поцеловал меня, и когда я слезла с кровати, он перевернулся, повернувшись ко мне спиной, и забыл, что мы даже не закончили заниматься сексом.

Он заснул, когда я была в ванной, пытаясь прервать жизнь своих дочерей проволочной вешалкой. Я пыталась в течение получаса, пока мой желудок не начал сжиматься, и кровь не потекла по моей ноге. Я была уверена, что за этим последует другое.

Я забралась в постель, ожидая выкидыша. Мои руки дрожали. Мои ноги онемели от сидения на корточках. У меня болел живот, и меня тошнило, но я не двигалась, потому что хотела быть с ним в постели, когда это случится. Я хотела разбудить его, обезумевшего, и показать ему кровь. Я хотела, чтобы он запаниковал, забеспокоился, пожалел меня, заплакал.

Вспомнил меня.

VII

ГЛАВА

Я роняю последнюю страницу главы.

Листки трепещут на полированный деревянный пол и исчезают под столом, как будто пытаются убежать от меня. Я тут же падаю на колени, ища их, укладывая обратно в стопку страниц, которую я решила спрятать. Я… Я даже не………

Я всё ещё стою на коленях посреди кабинета Верити, когда на глаза наворачиваются слёзы. Они не проливаются, я задерживаю их глубокими вдохами, сосредотачиваясь на скрежещущей боли в коленях, чтобы отвлечь свои мысли. Я даже не знаю, печаль это или гнев. Я только знаю, что это было написано очень обеспокоенной женщиной — женщиной, в доме которой я сейчас живу. Я медленно поднимаю голову, пока мои глаза не упираются в потолок. Она сейчас там, на втором этаже, спит, ест или тупо смотрит в пространство. Я чувствую, как она прячется, не одобряя моего присутствия.

Внезапно я поняла, без сомнения, что это правда.

Мать не стала бы писать такое о себе, о своих дочерях, если бы это не было правдой. Мать, у которой никогда не было таких чувств или мыслей, никогда даже не мечтала о них. Мне всё равно, насколько хорошая писательница Верити, она никогда не скомпрометировала бы себя как мать, написав что-то настолько ужасное, если бы на самом деле не испытала этого.

Мой разум начинает кружиться от беспокойства, печали и страха. Если она это сделает, если она действительно попытается лишить их жизни из-за вспышки материнской ревности — на что ещё она способна?

Что на самом деле случилось с теми девочками?

Немного подумав, я положила рукопись в ящик под грудой других вещей. Я никогда не хочу, чтобы Джереми сталкивался с этим, и прежде чем я уйду отсюда, я уничтожу их. Я не могу представить, что он почувствует, если прочитает это. Он уже скорбит о смерти своих дочерей. Представьте себе, если бы он знал, что они пережили от рук собственной матери.

Я молюсь, чтобы она была лучшей матерью после их рождения, но я, честно говоря, слишком потрясена, чтобы продолжать читать. Я не уверена, что хочу читать больше, вообще.

Я хочу выпить, ни воды, ни соды, ни фруктового сока. Я иду на кухню и открываю холодильник, но там нет вина. Я открываю шкафчики над холодильником, но там нет спиртного. Я открываю шкафчик под раковиной, и он пуст. Я снова открываю холодильник, но всё, что я вижу, это маленькие коробки фруктового сока для Крю и бутылки с водой, которые не помогут мне избавиться от этого чувства.

— Ты в порядке?

Я оборачиваюсь, и вижу, что Джереми сидит за обеденным столом с бумагами, разбросанными перед ним. Он смотрит на меня с беспокойством.

— У вас в доме вообще есть алкоголь? — Я крепко упираюсь руками в бёдра, пытаясь скрыть дрожь в моих пальцах. Он понятия не имеет, какой она была на самом деле.