Безбашенный (СИ) - Шарм Кира - Страница 9

Правда, что я буду делать, если услышу о нелюбви, я пока не решил.

Вряд ли отступлюсь так просто — постараюсь хотя бы попытаться завоевать ее!

Но… Мне ли не знать, — если нет чувств, то никакие, даже самые красивые ухаживания, не помогут…

Блядь, — надо поменьше обо всем этом думать!

Встретимся, поговорим, — а там уже и буду что-нибудь решать!

Я прихожу в универ, будто в дурмане, — никого и ничего не видя, с сумасшедшими глазами, которые сканируют все вокруг, — как наркоману, мне бы ее хотя бы увидеть, пусть даже и издалека, — время разговоров будет вечером.

Но стационарники давно ушли, и Мира тоже не исключение, — в коридорах пусто, хоть и пришел все равно раньше, чем нужно, надеясь ее еще застать.

Сердце жадно стучит о ребра, предвкушая вечернюю встречу.

Считаю минуты, — они, как и весь день, ползут невероятно медленно, но сейчас, кажется, замедлились тысячекратно.

И замираю, подойдя к аудитории.

Меня просто скрючивает, — так, что перестаю видеть, — все вокруг становится одним сплошным туманом, и хочется схватиться за стену, чтобы не упасть.

Потому что в урне брошены те самые лилии, которые я передал ей. Для нее. Не только букет, — с самого верху лежит скомканная и надорванная записка.

И мне даже выталкивать ее не нужно, чтобы понять, — та самая. Слово «люблю», выведенное моим почерком, как раз видно издалека.

Блядь!

Все мог представить, — но не такое!

Она ведь не цветы, она сейчас меня вместе со всей этой моей любовью, что ни жить, ни дышать мне не дает, в мусорку выбросила!

Блядь, Мира, — похоже, я совсем тебя не знаю!

Потому что — каким бы ужасным, самым мерзким не был бы человек, — с ним так нельзя! Вот так, вот этими нежными пальчиками, которые я зацеловывал до сумасшествия, которые сжимал каждый раз, когда мы выходили из номера, никак не желая отпускать, — и которые отвечали мягким пожатием мне в ответ, — ты так просто взяла и вышвырнула мои чувства на помойку? Блядь, — это даже для меня, бессердечного блядуна и бабника — запредельно! Все мог представить, — да, блядь, все, что угодно, — но только не это!

— Антон, — мне на плечи с двух сторон ложатся крепкие руки, — и это, блядь, очень своевременно, потому что ни хрена перед глазами не вижу! Все с туман белый, бесконечно плотный превратилось, — так, что моргаю часто, — а пелена все равно никуда не исчезает, только наоборот, кажется, еще сильнее становится. И, блядь, чувствую, как ноги просто держать перестают! Кажется, так бы и рухнул сейчас на хрен на пол, если бы ни Эд с Андрюхой, обступившие с двух сторон.

По тому, как их руки напрягаются, уже знаю, — все они поняли, догадались, почему я впал в ступор, таращась на торчащий из урны букет.

А по тяжелому шумному дыханию догадываюсь, что даже у лучших друзей, всегда таких находчивых, сейчас просто нет ни единого слова. Да, блядь, — очень тяжело его найти при таком-то раскладе! А у самого…

Не то, что слова нет, — судорога одна сплошная и сквозная рана в области сердца.

И ладно бы, блядь, настоящая, огнестрел вон, как у Эда когда-то — хрен бы с ним, — вырубиться сейчас и больше никогда не приходить в себя! Так нет, — она болит, кровоточит, так, что выть хочется и уши закладывает, — и ни хера это не пройдет, — не в ближайшее время, — так уж точно!

— Только не натвори сейчас глупостей, — как издалека слышу придушенный голос Эда, который обхватывает меня еще сильнее.

Молча киваю, — хотя, о каких глупостях может идти речь, если меня, блядь, только что, кажется, совсем убили. Трупу может повредить какая-то идиотская выходка?

— Пошли, — вторит ему хриплый голос Андрюхи. — Хватит тут коридором любоваться.

Встряхиваю головой, — как будто от этого все то, что я увидел просто исчезнет, — или я хотя бы смогу придти в себя — реально, даже тела собственного не чувствую, и, кажется, шагу не смогу сейчас ступить, — как будто и ходить, и двигаться и говорить в одно мгновение разучился.

— Пошли, Антон, правда, на воздух, — поддерживает Эд и я просто чувствую, как меня, подхватив под руки, тащат о коридору. Блядь, да я даже смертельно пьяным так себя ни разу не чувствовал!

Прихожу в себя только оказываясь на лавочке за универским двориком с прикуренной сигаретой в руке.

Легкие выжигает так, как будто в них вечность не было кислорода, а дым даже не чувствуется, как и сигарета в окаменевших руках, — ее начинаю ощущать только когда она истлевает до того, что начинает прожигать пальцы.

Эд молча прикуривает новую и вставляет мне в руку.

— Антон? — блядь, в жизни не видел Андрюху таким перепуганным, даже когда операция в «Эйфории» намечалась.

— Нормально все, — осенний холодный дождь пронзительными иголками впивается под кожу. Ложится на губы, — и это, блядь, слегка отрезвляет. — Пошли на пары, парни. Я Таисии обещал, что мы срывать лекции не будем. Слово держать нужно.

Да, блядь. Слово нужно держать. Только не так я себе представлял то, ради чего давал это слово. Не так.

Блядь, наверное, я никогда так не слушал лекцию, как сейчас.

Кажется, четкие нудные слова вытаскивали меня из какой-то бешено ледяной воронки, в которой я тону и задыхаюсь.

Парни с тревогой и опаской смотрели на меня все лекции, гипнотизирую глазами и явно готовые в любую секунду подорваться, и… И — что? Вытащить меня? Только, блядь, из этого не вытащишь, — это, блядь, не физический мост, с которого ты спрыгнул, это все внутри и гораздо хуже. Только вот, похоже, именно этого они и опасаются, — что я реально пойду и сигану с какого-то моста, ну, или выброшу что-то в этом роде. Даже смешно, блядь.

— Да успокойтесь вы, — бормочу, когда пары заканчиваются и мы все дружно выходим из универа. Вены резать я себе не собираюсь, — я что, совсем слабак или клинический идиот, что ли? Хреново же вы, друзья, обо мне думаете!

Славка открывает было рот, — но, через пару секунд снова захлопывает его, только качая головой.

Знаю. Знаю я все, что он хотел мне сказать, как и Эд. Что и у него с Лерой было не все так просто, — вон, он ее даже за любовницу Артура когда-то принимал, хозяина «Искры», в которой она работала. Только вот, блядь, — Лера его, как и Дина Эда, практически на его глазах ему изменившая в свое время, их не вышвыривали в мусорку и по чувствам не топтались. Их любовь была сложной, не простой, — никто не спорит, но, блядь, она была взаимной! И даже во время самых больших сложностей каждый из них знал, что есть шанс!

Андрюха тоже порывается что-то сказать, но так же замолкает.

Понимает, что и его слова — все не те.

И что он скажет, я тоже знаю, — что-то вроде того, что девчонок много и выбирай любую, не хрен зацикливаться на одной.

Только вот все мы понимаем, что в моем случае это не сработает.

Потому что я, блядь, — уже давно зациклился. И другие мне сейчас не то, что не помогут, а наоборот, только отвращение вызовут. И станет, скорей всего, только хуже, — потому что не смогу я сейчас забыться ни в одной постели, пусть секс будет и самым жарким.

Ее глаза будут стоять передо мной, и, блядь, только дорву себя на последние лоскутки. Не выход. Однозначно.

— Тох, может, в «Искру»? — каким-то совсем безнадежным голосом спрашивает Андрей, взъерошивая волосы, — и, блядь, понимаю, что реально, впервые в жизни вижу его растерянным.

Блядь — да я и сам потерян так, что хуже просто невозможно! Эх, как бы я хотел, чтобы мне повезло так же, как Глебу, Славке и Эду в свое время. Чтобы увидеть в лицах друзей в тяжелый момент уверенность и поддержку и услышать что-то вроде «не кипишуй, прорвемся».

Но, блядь, — нет. У меня совсем не та ситуация. И даже ни один из них не верит в счастливый конец моей, самой херовой на свете сказки.

— Почему в «Искру»? — вскидывается Эд. — Ко мне, в «Эйфорию» давайте! Там Лена про тебя еще с утра спрашивала. Как и каждый день, по тысячу раз. Нет, я все понимаю, брат, но ты все-таки подумай. Лена — девушка хорошая. И никогда тебя не поведет. Да и своя, — сколько нам с концертами и со всем остальным помогает! Всегда рядом, — и понимает нас с тобой обоих с полуслова! Вот — положа руку на сердце, — если бы не Дина, то я бы для себя лучшего варианта и представить не мог!