Любовь по завещанию (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 29

— До Северной? — спросил он. — За сто пятьдесят.

— Садитесь, — согласился я.

Надеюсь, об этом никто никогда не узнает.

Сначала у меня закружилась голова. Болеть я не люблю и не умею, и по давнишней привычке стараюсь все болячки игнорировать по максимуму, насколько это возможно. Потом вспомнила о единственной грешной, пусть и в браке, ночи и похолодела. Неужто и прям беременна? Тест распаковывала дрожащими руками, а потом смотрела на одну полоску и… грустила. Потому что внезапно оказалось, что только лишь кошачьего ребёнка мне мало. Начавшиеся тем же вечером месячные добили мои робкие мечты.

Но потом, когда к головокружению добавился озноб, я поняла — все к лучшему. С маленьким лялем в пузе лучше не болеть. Простуда не валила с ног резко, она подкрадывалась постепенно. Осторожно царапала по утрам горло, сыпала за шиворот колких мурашек, но я сопротивлялась сколько могла. А потом, в один не очень прекрасный день просто не нашла в себе сил подняться с кровати. Лежала, зябко куталась в одеяло и хотела к маме. У неё горячий чай с малиной, градусник ртутный, мой ровесник, вязаные колючие носки и море хлопотливой заботы. В гостиной орал кот, нарочито громко хлопал дверцами шкафа Аверин, а я просто проваливалась в никуда.

— Барби, — позвал Захар. — Ты живая?

Мне хотелось послать его на хрен, честно. Только горло першило и я ограничилась кивком. Ладонь коснулась моего лба, обожгла холодом, я вздрогнула и не смогла сдержать дрожи.

— Как печка, — посетовал он. — Я заехал в магазин и аптеку. Пей.

Я протестовала. Мы с одеялом созданы друг для друга, не стоит даже пытаться нас разлучить, но Захар был сильным. Выдернул из под меня подушку, прислонил к спинке кровати, затем меня к этой подушке пристроил. Одеяло подтыкнул у ног. Всунул в руки тёплую кружку.

— Что это? — поинтересовалась я скрипучим голосом.

— Чай липовый с мёдом. Не горячий, горячий нельзя. Ещё таблетка от температуры и пшикалка для горла. На тумбу поставлю.

Я закатила глаза, но болели даже они. Сделала маленький глоток тёплого чая — сладко. И снова вспомнилась деревня, дед, старая липа, что росла у ворот, и мы собирали пахучие соцветия, а затем они сушились на чердаке. Чай пах мёдом и детством. Конечно, виной всему моя болезнь, но вдруг слезы подкатили к горлу, я едва сдержала всхлип. Вот же козёл Аверин, даже заботой умудрился до слез довести.

Когда лекарства подействовали я набралась духа и выбралась из своей комнаты до туалета. Немножко покачивало. Аверин спал широко раскинув руки, как он любил — на животе. В моих штанах, но одеяло сбросил, вот кому не холодно. В изголовье спит Мальвина, я решила, что ей пока не место в моей постели, вдруг и для неё заразно. Сильный мужчина и беззащитная котейка вместе смотрелись так трогательно, что я остановилась на минуту полюбоваться. Глупая я дура.

На следующий день лучше не стало, по ощущениям так даже хуже, наверное, пик болезни. Меня то знобило, то бросало в жар, одеяло наваливалось тяжестью, а футболка прилипала к покрытой испариной коже. Я сбрасывала одеяло для того, чтобы через минуту озябнуть и опять за ним потянуться. Захар приехал днем, на часы я не смотрела, но сквозь шторы струился солнечный свет.

— Так рано? — спросила я.

— Просто я идиот, — пояснил он.

А затем снова заставил меня сесть и протянул кружку. В ней что-то невразумительно серое, с какими-то вкраплениями и серыми хлопьями.

— Что это?

— Это бульон из моей золотой курицы. Пей.

Мне не хотелось. Да и выглядел бульон так себе, наверное, не успел снять пену. Но… он же старался. Я выпила всю кружку мелкими осторожными глотками.

— Не подумай, — сказал вдруг Захар. — Что это что-то значит. Ничего. Просто ты болеешь, любой бы на моем месте. Ничего не выдумывай.

И ушёл. А вечером кормил меня с ложечки кашей. Я вполне могла бы держать ложку и сама, я простужена, а не умираю, но… интересно же, насколько далеко он зайдёт. Поэтому открывала рот, принимала ложечку, морщилась глотая — больно. Честно, меня даже мама так не баловала. Творилось нечто невообразимое. И ужасно трогательное — Аверин вдруг открылся мне с новой стороны.

А следующим днем я проснулась не здоровой, нет, но понимая — болезнь шла на спад. В комнате была жарко, но причиной тому не моя температура. Я села на постели, спустила ноги на прохладный пол. И только сейчас заметила — у стены, возле розетки стоял обогреватель и от него жарило теплом. Ничего особенного, по сути. Только я знаю, сколько у Аверина денег осталось. Мало. Господи, что он вообще со мной делает? Разве можно быть таким трогательным?

Виновник стоял на кухне, опять — в одних трусах. Ветра стихли, в нашу квартиру вернулось тепло. Стоял и насвистывая жарил себе яишницу. Котенок сидел на стуле рядышком, при виде меня отвернулся — обиделся.

— Ожила, — резюмировал Захар. — Теперь сама себе жрать готовь.

Нарочито грубо, да. Только он вчера меня с ложечки кормил, и забыть об этом факте уже не получится. У Захара волосы влажные после душа, пахнет от него тонко лосьоном для бритья, а я — потная и волосы слиплись. Поэтому следующие полчаса я провела в ванной, только не рассчитала своих сил, снова закружилась голова. В гостиной меня повело и я на пьяных ногах дошла до кресла.

— Ты все же решила убиться? — сварливо поинтересовался Захар. — Флаг тебе в руки.

Я посмотрела на него чуть склонив голову. Он всем видом демонстрировал, что ему на меня плевать. Но он кормил меня с ложки!

— Ты купил мне обогреватель, — напомнила я. — На последние деньги?

Он на меня посмотрел, я в сотый раз подумала — слишком красив для мужика. Почему интересно я не замечала этого в первые годы нашего знакомства? Видела в нем только лишь высокомерие, да занудство, хотя стоит признать — они и сейчас никуда не делись.

— А если да? Что сделаешь? Отработаешь?

Усмехнулся, в глаза смотрит. У него — серые. Тёмные. С тёмными же, пушистыми ресницами. Вроде смеётся надо мной, а смотрит серьёзно. Я перевела взгляд на его рот. Губы чётко очерчены, я ещё помню, какие они наощупь. И так вдруг захотелось по ним провести пальцем, что едва не потянулась к нему рукой.

— А почему бы и нет? — пожала плечами я.

Я даже не успела разобраться, шучу я или нет. Захар не дал времени, ну и хорошо. Потому что, если честно — не шутила. Подумаешь, все равно — замужем. А он… он такой трогательный, пусть и сноб. Обогреватель меня добил, ну и губы ещё, которых пальцем коснуться хотелось.

Аверин потащил меня на себя, сграбастал в охапку, придавил своим телом. Его тяжесть — приятная. Высвободила из плена свои руки, закинула на его плечи, провела ладонью по спине, такая кожа гладкая… Захар обречённо застонал.

— Глупая, — сказал он. — Не разумная женщина.

— А вы просто варвар, — напомнила я. — Я под вами лежу. Страшно.

Захар зарычал, чтобы боялась ещё сильнее, и чуть прикусил кожу на моей шее. Вот, сошли старые отпечатки, пусть новые будут. Его руки лихорадочно стягивали с меня одежду, у меня в голове кровь набатом стучит. В себя я пришла неожиданно, когда Захар достал из тумбы упаковку презервативов.

— Ты что? — поразилась я, помня, что в прошлый раз презервативов никаких не было и в помине. — Ты планировал меня трахнуть? Да???

Захар только рассмеялся, и закрыл мой рот поцелуем, чтобы перестала уже возмущаться.

Вот что я делала с удовольствием, так это наступала на грабли. И знаю же, что потом пожалею, но нет. Вот сейчас понаслаждаюсь, а потом жалеть буду, недосуг пока, уже и обёртка презерватива с хрустом открыта. И руки у Захара такие жадные-жадные, и рот горячий и вообще. С кухни заорал котенок, следом что-то грохнуло, потом снова котенок заорал, только уже возмущённо.

— Там что-то происходит, — сказала я.

Потянулась, выворачиваясь из его рук, перевернулась на его живот и попыталась сбежать — мало ли что там? Нужно проверить.