Невеста проклятого волка (СИ) - Сапункова Наталья - Страница 21

— Ты окажешься дома через два месяца, клянусь чем угодно, — сказал Данир. Даже чуть раньше, к сожалению. Что, теперь ты согласна договариваться?

— И мы должны быть счастливы? Два месяца?

— Хотелось бы. Почему нет?

Надо было сказать ему, почему. Если он сам не понимает. И она не из тех, кто поверит, что кольцо, которое она не выбросила, действительно имеет какое-то серьёзное значение.

— Данир, мы не будем ни о чем договариваться. Кроме возвращения меня домой. И это не договор. Это ты пообещал, а я поверила. Понимаешь?

Его взгляд потух, похолодел.

— Хорошо. Только я всё равно пока не сдаюсь.

Ну конечно, он не понял.

А она вдруг подумала, что не желает отказываться от подарка, который ей предложили, ведь это может быть единственный раз в её жизни — даже если жизнь будет долгой. И этот подарок — не вилла. И тем более не самолёт. А в памяти всплыла строчка: «Жизнь — это миг, за него и держись…»

Вот, миг. А тут — целых два месяца.

— Данир Саверин, это я сдаюсь. Просто я не могу быть счастлива, если всё это время буду отрабатывать контракт. Так что не надо договоров.

Он продолжал хмуриться — то ли она плохо объясняла, то ли он удивительно туго соображал. Надо же, виллу предложил, капиталист чОртов, а она не оценила! Да у неё дома и грабли есть. В сарае.

Она прошла эту пару шагов, что их разделяли, обняла Данира и прижалась к нему, поцеловала в подбородок.

— Будем мы счастливы, не будем счастливы… Давай просто будем?

И когда он поспешно, ловя момент, начал её целовать, то смотрел всё ещё недоверчиво. А потом подхватил на руки и отнёс на кровать, положил на одеяла как можно дальше от того места, где недавно лежала девушка-кошка. Поцелуев хотелось ещё и ещё, и платье само услужливо соскользнуло с плеч…

Потом Данир уснул сразу, а Катя долго лежала в кольце его рук и смотрела на тёмные тени, которые иногда скользили по углам. А потом где-то совсем близко раздался переливистый волчий вой — не жалобный, нет. Хозяйский, даже какой-то торжествующий.

Пусть два месяца. Такие каникулы между прошлым и будущим. Пусть будут. Она беременна. Ну и что? Она опять чувствует себя отлично. Нет пока ненужного ребенка от ненужного мужчины, и не будет через два месяца. Данира это никак не касается. Это лишь её дело. И она найдёт деньги на клинику и наркоз…

Катя и радовалась, что на весь день осталась предоставлена самой себе, и заскучала, ожидая Данира. Вот такое противоречивое ощущение. Радость — потому что одиночество днём означало свободу и самостоятельность: осмотреться, и без Данира — потому что вдруг он захочет помешать. Запретил же он Турей объяснять ей некоторые вещи. А то, что осенью дни такие короткие, а ночи длинные — тоже хорошо, они проведут вместе больше времени…

Теперь, когда решение было принято, ушли сомнения и всё стало просто. Пропало беспокойство, мысли о том, насколько неправильно она поступает. Окружающая действительность, мягко говоря, необычна? Ну и что же. Кто-то в её мире покрутил бы у виска, услышав, что она на второй день знакомства закрутила любовь с оборотнем? Собственно, упоминания оборотня уже хватило бы для неоднозначной реакции. Это если она вдруг принялась бы кому-то рассказывать, конечно.

Да пусть идут лесом все несогласные! Ей так хорошо было. Может, то, что ей твердят про кольцо — не совсем чепуха?

Зря она тогда ушла от Савериных. Это вообще непростительно. Может быть, ещё раз, или даже не раз она поговорила бы с айей Лидией, и та нашла бы слова, чтобы объяснить, чтобы можно было поверить. Может, доказательства тоже нашлись бы. Айе Лидии нужна была помощь. А Кате захотелось семью, ребенка, двигаться дальше, поэтому она выбрала Руслана. Не влюбилась, а именно — хотелось двигаться дальше, в семью, в отношения. Теперь это понятно. Влипла она… в отношения. Глупая…

Айя Лидия пыталась излечить Данира. От проклятья. Конечно, если можно так выразиться — лечить от проклятья. И если бы получилось, наверное, ни о каких двух месяцах сейчас не было бы и речи. Что случится через два месяца?!

Данир не скажет. Он даже попросил не говорить об этом с ним. Не думать, не вспоминать об их сроке. Два месяца и всё. Но она ведь так ничего и не пообещала, верно?

Катя сама спустилась вниз по тропинке, прихватив ведро — не такая уж она беспомощная. Старалась, конечно, ступать осторожно и смотрела под ноги. Впрочем, нога не болела, и ничто не напоминало о вчерашней неприятности. Волчица, подруга волка-сторожа, следовала по пятам, и это даже успокаивало.

Внизу действительно текла, пенилась между камней узенькая горная речка. Катя зачерпнула воды, понюхала, попробовала, покосилась на волчицу — та вроде смотрела одобрительно. Ну вода определенно вкусная. Если бы ещё не тащить её вверх.

Катя оставила ведро и прошла немного вдоль русла, прогуляться и посмотреть окрестности. Что сказать — её занесло в чудное место. Обустроить бы тут всё, и чтобы были баня, и газовая плита, и электричество…

Вдруг впереди, как раз на её пути, кто-то появился. Вынырнул из просвета между большими камнями? Человек. Маленький. Да человек ли, или ещё какой-нибудь зверёк в человечьей ипостаси? Катя быстро оглянулась на волчицу — та была спокойна, даже хвостом помахала. А человек замер, увидев Катю, и издалека ей поклонился. И невозмутимо двинулся навстречу.

Мальчишка лет десяти или чуть старше. Темноволосый, худой, жилистый, длинноволосый. Тоже волк? Волчонок. Он тащил на плече большую корзину, похожую на ту, с которой приходила вчера Турей.

Он подошёл, поклонился опять, придерживая корзину, и выразительно принюхался — даже крылья носа затрепетали. Ах ты ж… волчонок.

— Ты волчонок? — прямо спросила Катя и улыбнулась.

— Я волк, айя Катерина! — ответил тот звонко и немного вскинул подбородок.

Имя Кати он, кстати, выговорил легко и отчетливо — тренировался?

— А как тебя зовут, волк?

— Я Мих. Мих Черрин, моя айя.

Он был гораздо смуглее Данира, с темными волосами, у каждого виска среди волос болтались косички, на кончиках туго перевязанные шнурками. Турей была светлокожей, но более тонкие и выразительные черты лица мальчика повторяли её черты с хорошей степенью сходства.

— Ты сын Турей? Ко мне идешь? А тебе не тяжело? Помочь, может? — действительно, корзина выглядела серьезно и заметно оттягивала не слишком пока широкое плечо мальчишки.

— Что ты, айя! — воскликнул он с обидой. — Разве это ноша! Ты думаешь, я слабее тебя? Думаешь, я… — он умолк и поднял подбородок ещё выше.

— Я такое не думаю, Мих. Ты ведь волк, — поправилась Катя и посторонилась, пропуская отважного юного оборотня.

— Это вы, айя Катерина? Что вы здесь делаете, скажите на милость?! — раздался позади голос Турей.

Мих хмыкнул и заторопился, буркнул что-то волчице, и она побежала с ним рядом. А к Кате торопливо приближалась Турей, тоже с корзиной, только гораздо меньше.

— Что вы тут делаете, моя айя? Я же велела вам поберечь ногу. Только дети бывают такими неразумными и не слушаются, айя. Опять покалечитесь и не сможете ходить, а ведь в храм надо зайти своими ногами, да ещё босыми. Что айт Данир станет с вами, с хромой, делать? На руках носить? Ну, может, ему это, конечно, и в радость, да только после храма ему и на другое силы понадобятся…

— Какой храм, Турей? — Катя замерла.

— Да в ближней поедете, он сказал. Это выше в горы подняться надо, немного. Ну так что ж? Хороший храм. Я, как сына родила, шесть раз в год туда молиться хожу, пешком. Туда, говорят, каждый шаг уже молитва…

— Погоди, Турей, — взмолилась Катя, — тебе Данир сказал, что сбирается в храм со мной? А зачем?

Спросила и сама поняла глупость вопроса. И Турей посмотрела странно.

— Ох, айя Катерина. Не знаю я, зачем и почём, но надо сейчас платье подогнать для вас, и башмачки. Так что пойдёмте уж, не будем время терять!