Двойной сюрприз для блудного папочки (СИ) - Гордова Валентина - Страница 14

Этот дом был пустым. Здесь стояла чёрная и металлическая мебель, современная техника и странные картины на стенах, но этот дом был пустым. Как будто Егор купил его за час до нашего приезда, хоть я и знала, что это не так. Никаких раскиданных вещей, фотографий на полках или хотя бы грязной посуды в раковине.

Угнетающая чистая пустота.

В голове зреет мысль о том, что было бы неплохо заменить тут мебель. Я вспоминаю слова Егора и решаю не отказываться от возможности хотя бы обсудить это с ним.

А потом происходит кое-что неприятное, хоть я и понимаю, что избежать этого было невозможно. Мама звонит. Я бы не ответила, если бы это был Паша, и обрадовалась бы, окажить это папа, но мама... мама просто мама, я не могу перестать общаться с ней, даже если не одобряю и не понимаю её действий.

–Да, мам, – отвечаю негромко и пугаюсь собственного голоса в этой тишине.

–Привет, Варь, – даже удивительно, но сегодня мама говорит так же тихо, как и я.

–Привет, – скрыть проскользнувшее в голосе удивление не получается, поэтому я пытаюсь прикрыть его заботой: – Как дела?

Наверно, жалко звучит, а ещё до ужаса банально, но тихая и грустная сегодня мама охотно отвечает.

–Я не спала всю ночь.

Что-то неприятное ощутимо колет изнутри. Что-то, очень похожее на чувство вины. Почему я чувствую себя виноватой?

–Что случилось? – Знаю, что она ждёт этот вопрос, чтобы не выглядело, будто она вываливает на меня свои проблемы.

Мама часто делает так: намекает и замолкает, а мне приходится тянуть из неё каждое слово щипцами.

Я действительно наивна настолько, что жду слов волнения о моём здоровье или хотя бы о том, почему Егор не пустил её в палату. Поэтому спотыкаюсь о порог кухни и чуть не падаю, слыша её укоризненное:

–Паша куда-то пропал, когда его не пустили к тебе.

Я открываю рот и просто не знаю, что сказать. Мне обидно до горячих слёз, что щиплют глаза, будто кто-то только что насыпал в них соли.

–Он вернулся под утром, злой и пьяный, и именно этим утром на него свалилась проверка из налоговой! Я не знаю, что там происходит, но, кажется, его фирму собираются закрыть.

Последнее оказывается для меня неожиданностью. Мелькает и сразу теряется в сознании мысль о том, что с уплатами налогов у Паши действительно не всё хорошо, он постоянно искал способы уйти от них. А ещё я знаю, что об этой проверке он не знал, иначе бы уже давно вынес мне этим мозг.

Я очень злая, но меня это даже радует. Фирма была не его, она принадлежала моего отцу до того момента, как он переписал её на Пашу. И вот у папы с налогами всё было в порядке, да и фирма была хорошая, пока Паша её откровенно не загубил.

Так что я не разделяю маминой печали и переживания. И даже наоборот: я злюсь на неё и её слова. Она моя мама, а не Пашина, но почему тогда именно ему она отдаёт всю свою заботу, внимание и любовь? Почему ему, а не мне?

Во мне говорит маленькая обиженная девочка, но я просто никак не могу этого понять.

Почему он? Неужели за столько времени она не увидела его настоящего? Да даже если он ей так нравится, почему она продолжает старательно игнорировать меня, свою родную дочь?

Мне обидно до хрипоты и тёмных точек перед глазами. Я цепляюсь рукой в край стола и перебиваю её причитания о том, какой Паша бедный и как ему не повезло.

–Мама, – я очень злая и прекрасно понимаю, что сейчас могу наговорить много грубостей, но всё равно высказываю то, о чём думаю уже давно. – Я твоя дочь, а не Паша. И это именно я вынашиваю твоих внуков. И даже больше: именно из-за Паши я вчера оказалась в больнице.

–Глупости! – Мгновенно восклицает мама.

–Нет, не глупости, – я не позволяю ей говорить, потому что сама ещё высказала далеко не всё.

И пока мама недовольно сопит в трубку, я высказываю ей всё, что накопилось у меня в душе. Рассказываю про Пашу, его слова и действия, говорю, какой он на самом деле злой и двуличный. А потом рассказываю про Егора – то, что успело произойти и что я успела в нём разглядеть за это короткое время. Я говорю ей, что теперь буду жить с ним, а когда слышу мамин злой смех, не выдерживаю и в сердцах выпаливаю о его предложении руки и сердца. И говорю, что я уже дала согласие.

А когда мама что-то кричит в трубку, просто отключаюсь, бросаю телефон на стол и опускаю голову, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы, которые и без того в последнее время не дают мне покоя.

Малыши переживают это вместе со мной, беспокойно возятся внутри, задевая все возможные органы, до которых только дотягиваются. Кажется, кто-то из них даже колотит меня по позвоночнику. По крайней мере, ощущения у меня именно такие.

Я жду какое-то время, а потом отодвигаю стул и с трудом опускаюсь на него.

И слишком поздно замечаю Егора. Он стоит в кухонном проёме, подпирает плечом косяк и прячет руки в карманах брюк. Когда он успел вернуться и почему я этого не слышала?

Хотя сам Егор слышал многое, судя по задумчивому взгляду, которым он скользит по мне.

Неприятный вопрос выплывает из глубины сознания и застывает перед глазами, привлекая внимание мигающими вопросительными знаками со всех сторон: Что делать? Простой, казалось бы, вопрос практически ставит меня в тупик.

Я не могу запретить Варе общаться с матерью, даже если она – источник её нервного напряжения. Кто я вообще такой, чтобы разлучать дочь с матерью? Но вот хотя бы поговорить с последней можно. Сомневаюсь, что от этого будет хоть какая-то польза, но ничто не мешает мне хотя бы попробовать.

С Пашей вышло не очень приятно.

Не было никакой поездки в лес, Глеб просто выпнул его за порог больницы и посоветовал больше никогда не приближаться к Варе, а этот кретин где-то нахуячился и вывихнул плечо. Мои адвокаты говорят, что с этим могут возникнуть проблемы. Особенно на фоне того, что его фирму уже почти окончательно прикрыли. С ней, кстати, всё вышло до ужаса банально: к проверке без предупреждения она оказалась попросту не готова.

Но я всё равно сделал широкий жест и отстегнул ребятам из отдела приятную для кошелька моральную компенсацию.

Итого: из Вариного окружения меня уже гарантированно ненавидят двое. На ближайшее время нужно запланировать встречу с её отцом и тогда, уверен, это число увеличится ещё как минимум на один.

Ну не умею я заводить знакомства, тем более с полными моральными уродами.

А ещё я точно знаю, что не расскажу Варе о её матери и отце Паши. Точно не сейчас. Возможно, потом, когда она будет хорошо себя чувствовать и сможет спокойно принять это известие.

–Будем плакать? – Уточняю на всякий случай и подхожу к моей впечатлительной девочке.

Ненавижу женские слёзы. Когда женщина плачет, я теряюсь и не имею ни малейшего представления о том, что и как мне делать.

–Будем, – после задумчивой паузы медленно кивает Варя головой.

Говорит серьёзно и смотрит спокойно. Плакать вот прямо в этот момент она точно не собирается. А в ответ на мой вопросительный взгляд так же серьёзно добавляет:

–Ты живёшь в музее. Думаю, это достаточный повод для слёз.

Я не сдерживаю облегчённого смеха и окончательно успокаиваюсь, когда Варюшка негромко смеётся мне в ответ. Но я не могу вот так просто забыть о том, что слышал, поэтому не могу не спросить:

–Всё хорошо?

Дико странный вопрос, самому от него хочется кривиться и морщиться, однако Варя уверенно кивает, с трудом встаёт и решительно говорит:

–Я не собираюсь страдать из-за того, что моей матери на меня наплевать. В конце концов, это же ей плевать, вот пусть она и страдает.

Варюша и сама себе не верит, потому что тут же сводит брови у переносицы и отворачивается к окну.

Она молодец уже хотя бы потому, что пытается всё это принять и пережить. Помню, как я психовал, когда родители поругались, так что я точно не буду тем, кто осудит мою девочку. Наверно, это самое главное, потому что никому другому её осуждать не позволю уже я.