Служебный брак (СИ) - Романова Наталия - Страница 8

— И сколько стоит квартира?

— Семь миллионов пятьсот.

— Значит, у вас имеется…

— Сто двадцать тысяч!

— А семь тысяч на что? — Аарон Эрнестович прищурил глаза, разглядывая алый румянец на щеках плюшевого зайца-блондинки.

— На босоножки… — Котёночкина посмотрела исподлобья, Аарон нервно дёрнул носом, а потом ногой.

Итак, Аарон Эрнестович Абалденный чего-то не знал о недвижимости. Он не представлял, что можно купить квартиру всего за семь миллионов пятьсот тысяч рублей. И тем более он чего-то не понимал в женских босоножках. Семь тысяч рублей? Семь? Тысяч? Рублей?! Не долларов, не евро, а рублей? Складывалось неприятное впечатление, что от Аарона Эрнестовича что-то скрывали.

— Хорошо, пусть будет семь миллионов триста восемьдесят семь тысяч рублей, — согласно кивнул Аарон Эрнестович.

Его ждал долгий рабочий день, встреча с юристами с целью оформить должным образом заключение сделки по искренней любви к общей взаимной выгоде, и работа над поглощением «Супервайзинг строительства скважин нефти и газа», благо три процента акций были почти в кармане. Всего за каких-то семь миллионов триста восемьдесят семь тысяч рублей. Надо же, как дёшево обходится искренняя любовь! Жизнь сразу заиграла красками и искренней радостью.

В девять вечера Аарон Эрнестович вызвал своего помощника Станислава и, раздав ценные указания, засобирался домой. Можно было как следует отметить удачную сделку. Аарон уже мысленно потирал руки, предвкушая злость и истерические крики проигравшей Пенелопы Анжелы Муракко, как его отвлёк лёгкий кашель Станислава.

— Что-то ещё? — флегматично спросил Аарон Эрнестович.

— Кто придёт на место Котёночкиной?

Котёночкина вышла из кабинета начальства в совершенном раздрае. Какое-то время она ещё пыталась держаться, потом забилась в уголок своего компьютерного кресла, интуитивно подтянула колени к подбородку и захныкала, как маленький, обиженный ребёнок.

Котёночкина Лилия и чувствовала себя обиженным ребёнком, которому показали конфету и тут же отняли, вырвали прямо из тёплых ладошек, ещё пахнущих шоколадом и нугой.

Лилии Котёночкиной стала очевидна причина внеочередного массового собеседования в кабинете Абалденного Аарона Эрнестовича с сотрудниками женского пола. Её увольняют. Увольняют! И в срочном порядке подыскивают кандидатуру на должность ассистента ассистентов.

Надо признать, не так себе представляла девушка увольнение с официального места работы. В биографии Котёночкиной уже случались увольнения, но тогда Лилия работала без трудовой книжки, по так называемому «договору», никак не защищённая трудовым законодательством. Не то чтобы Котёночкина в него верила, но служащим нравится думать, что они хотя бы немного защищены от произвола начальства. Своего рода хрустальная мечта трудового народа.

Когда странно похрюкивающий и хихикающий начальник службы безопасности завёл Котёночкину за руку в кабинет к Абалденному, со словами: «Произошло недоразумение, Лиля», она даже приободрилась. Не станет же Аарон Эрнестович убивать её прямо в своём кабинете, напротив стола из натурального дерева, ещё и в присутствии Григория Георгиевича. Случаи массовых психозов известны человечеству, только начальник службы безопасности не был похож на психа, в отличие от своего и Лилиного руководителя.

Позже Котёночкиной показалось, что Аарон Эрнестович предлагает ей стать его… любовницей. Несмотря на всю абсурдность, никак иначе понять слова «Я предлагаю вам провести время с пользой и взаимной выгодой» не получалось. Какая из Котёночкиной любовница миллионера? Никакая. Причём по обоим пунктам. И любовница, и миллионера.

Естественно, Лилия отдавала себе отчёт, работая в мужском коллективе — а все сотрудники приёмной были мужчинами, даже представитель клининговой компании, убирающийся один раз в сутки и по мере надобности, был мужского пола, — она могла получить предложения подобного свойства. Но до этого несчастливого дня обходилось. Даже уборщик видел, что Лилия Котёночкина любовница никакая.

А уж когда Аарон Эрнестович начал размахивать перед носом несчастной, сбитой с толку Котёночкиной миллионами, да ещё на странных, если не сказать хуже, условиях, всё стало очевидно — её увольняют. Да, способ объявления незавидной участи весьма альтернативный, но не Котёночкиной выбирать, как её вышвырнут из «TNK AA Group Capital Investing».

— Лиля? — официальный тон одного из начальников Лили быстро становился участливым, в нём послышались нотки обеспокоенности и сочувствия, как и должно быть, когда на его глазах рыдает женщина. — Что случилось? Почему ты плачешь?

Рядом с бывшим рабочим столом бывшей ассистентки стоял её бывший начальник — Станислав.

Стас был красивым молодым человеком, ухоженным, про таких говорят «метросексуал», чуть больше ухоженным, чем метросексуал, но всё равно красивым. Кем является на самом деле Станислав, Котёночкина старательно не думала, не её это дело. Больше её занимало то, что начальником он был лояльным и дружелюбным.

— Меня уволили, — плачущая поделилась своим несчастьем со Станиславом, по выражению его лица стало понятно — несчастье это не только для Котёночкиной, но и для него тоже, да и для всех, включая фикус, скрывающий от глаз уютный аквариум Котёночкиной.

Уже через минуту у стола девушки собрались три её начальника и активно утешали несчастную и себя не менее несчастных. Уход Котёночкиной для троицы начальников значил одно — им придётся втрое больше работать, а такая перспектива не нравится никому.

Так или иначе, подходящих слов утешения не нашлось. Лилия храбро написала заявление на увольнение по собственному желанию, не испытывая при этом никакого желания, отложила его в сторонку, решив, что когда Аарон Эрнестович будет проходить мимо, она даст на подпись листочек, и начала дорабатывать свой последний рабочий день.

Дел в последний рабочий день нашлось много — начальники, стремясь облегчить себе хотя бы завтрашний не прекрасный день, завалили несчастную Котёночкину документацией по самую макушку.

Ровно в восемнадцать часов Лилия отнесла кофе Абалденному Аарону Эрнестовичу, а через восемь минут забрала пустую посуду. Аарон при этом два раза кивнул, шевеля губами в беззвучном «Спасибо». Он сосредоточенно смотрел на изображение какого-то огромного, сложного графика на плоском, большом, белом мониторе. В этот момент мужчина был похож на врача, разглядывающего кардиограмму. Неровная шкала прыгала в одном известном ей ритме, и только сосредоточенный взгляд мог понять все эти прыжки на длинном листе. На графике монитора линий было больше и разных цветов, и переплетались они в угловатые узоры, а лицо Аарона Эрнестовича было напряжено больше, чем лицо кардиохирурга. Насколько девушка представляла себе кардиохирурга, конечно. Котёночкиной в жизни не часто приходилось общаться с врачами.

Жизнь Лилии Котёночкиной была не слишком счастливой, как и сама Лиля — не очень удачливой. Родилась она поздним ребёнком в семье учительницы музыки. Отца у Котёночкиной не было, Михайловной она стала по дедушке. Не принято, чтобы отчество у человека было по матери или бабушке, хотя, на взгляд девушки, это было бы очень логично. Лилию воспитывала мама, а потом бабушка, так что с отчеством Мариевна или Надеждовна было бы уместней, чем Михайловна. Но люди живут по тем законам, которые диктует государство, так что выбирать не приходилось — Лилия стала Михайловной.

Ещё у Котёночкиной была старшая сестра Вера, только ни Лиля не знала Веру, ни Вера Лилю. Они, конечно же, часто общались через социальные сети, почти на каждый Новый год присылали друг другу поздравления. Вера была старше Лилии на девятнадцать лет, так что к появлению у её матери второго ребёнка она уже вышла замуж и уехала на север, туда, где добывают газ. Родной дом она навещала дважды — когда умерла мама, Лиле как раз исполнилось восемь лет, и когда бабушка, Лиле было почти шестнадцать. Вера хотела было взять опеку над вполне самостоятельной сестрой, лишь по документам считавшейся несовершеннолетней. «Не в детский дом же», — вздохнув, сказала тогда чужая для Лилии Котёночкиной женщина, ничем не похожая ни на саму Лилю, ни на маму, ни на бабушку.