Рейс № 14-31-19 - Пантелеев Леонид - Страница 2

• Предыдущая
• 2/2

- Да. И у них с собой такая маленькая штучка - весом, кажется, всего в пятьсот граммов...

- А ты знаешь, что один из них потом сошел с ума?

- Нет, он не с ума сошел. Просто в нем проснулась и стала мучить его совесть.

- Но я читала, что его посадили все-таки в сумасшедший дом.

- Да. Посадили все-таки. Посмотри - уже город! Вон река... Те, кто купался там тогда, спаслись.

- А это что за башня? Посмотри, вон там, левее. На площади.

- Наверно это обелиск в память погибших. Ведь тогда за одну секунду сгорело больше семидесяти тысяч человек.

- Боже мой!

Самолет уже летел над посадочной дорожкой. Под нами пружинисто стукнуло, "боинг" приземлился, но продолжал нестись вперед, рывками замедляя бег.

С волнением, с трепетом спускались мы по трапу на эту землю. Через минуту нас уже вели каким-то широким коридором, стены которого были выложены кафелем. Старый седоголовый японец в широкой серой рубахе и в коротких широких штанах мыл щеткой эти белые стены. Шедший рядом со мной приятель сказал:

- Ручаюсь, что этот старик из тех, кто пережил трагедию.

- Похоже, - сказал я.

- Взгляни, - сказала жена. - Вон идет твоя подружка.

- Где? - оглянулся я.

- Впереди, рядом с женщиной в кимоно. Фу, да она у тебя, оказывается, плакса!..

Да, Эмико плакала. Она шла - и не шла, а тащилась - между низкорослым синеволосым японцем в черном костюме и женщиной в сером кимоно с темно-синей подушечкой-бабочкой на спине. Шла и громко, с подвыванием ревела. Кажется, это был первый плачущий ребенок, которого я видел в Японии.

Потом я снова потерял Эмико из виду. Толпа пассажиров вваливалась через турникет в помещение вокзала. Ввалились и мы. Тут нас окликнули, попросили ждать. Мы стояли у входа и ждали, пока соберутся остальные.

- Странно, - сказала жена. - До чего все похоже. Посмотри, даже номер тот же.

Над входной дверью, на черном табло светились цифры:

14-31-19

- Что ж тут удивительного, - сказал я. - Это номер нашего рейса.

- И совсем такой же телевизор. И на том же месте.

- Скажи еще: и реклама та же!

На экране телевизора молодой улыбающийся японец с аппетитно намыленными щеками брился безопасной бритвой "Шик".

- Удивляться нечему, - сказал я. - Стандартизация.

Но тут подошел один из наших.

- Поздравляю, - сказал он с какой-то недоброй усмешкой.

- С чем? - спросил я.

- А вы что - не знаете?

- Нет.

- Мы где, по-вашему, находимся?

- В Хиросиме.

- Повернитесь, пожалуйста, на сто восемьдесят градусов. Мы - в Осаке.

Да, оказалось, что мы вернулись в Осаку. Хиросима нас не приняла: там в этот день началась забастовка транспортников. Узнать об этом было почему-то приятно. Все-таки это было признаком жизни: на кладбищах ведь не бастуют.

Собрались уже все наши. Интуристский гид пересчитывал нас. И тут мне еще раз повезло: я увидел, совсем близко, серое пальтишко Эмико. Девочка сидела очень неудобно, как-то скрючившись, в синтетическом кресле и, уткнувшись лицом в его черную спинку, опять плакала. Мать и отец ее стояли рядом и, покачивая головами, что-то негромко ей говорили.

Я подошел, поклонился. Оба они церемонно, на японский лад, то есть чуть ли не под прямым углом, согнули спины.

- Эмико, - сказал я, - что с тобой, маленькая?

Услышав мой голос, девочка оглянулась, оторвала голову от спинки кресла. Я сам обрадовался, когда увидел, как обрадовалась она. Ее лицо было все в белых потеках от слез. Жалобно и быстро-быстро она стала мне что-то объяснять, что-то рассказывать. Конечно, я ничего не понял и повернулся за помощью к родителям.

Маленький японец, смущенно улыбаясь, пробовал мне что-то растолковать, но ведь и он тоже говорил по-японски. Я разобрал только слово "Хиросима".

- Не понимаю, - сказал я.

- Грэнд мавер, - сказал он чуть-чуть громче, но с той же застенчивой улыбкой.

Я вспомнил, что grandmother по-английски значит "бабушка". Теперь стало понятно: в Хиросиме бабушка. Эмико любит бабушку. Эмико плачет оттого, что опять не состоялась, опять откладывается встречи с бабушкой.

В эту минуту меня окликнула жена. Навьюченные сумками, наши уже тянулись к выходу в город.

Я сказал:

- Не плачь, не надо, Эмико-сан, миленькая!..

И не удержался, протянул руку и погладил ее иссиня-черную голову. Волосы у нее были жесткие, но той приятной, гладкой жесткости, какая бывает у бобров или у хорошего дога.

Родители Эмико опять поклонились мне в пояс. Я попробовал поклониться таким же образом, даже два раза, и тому и другой, и побежал догонять своих.

В Хиросиму мы так и не попали. Жаль, конечно. Но теперь у меня все-таки есть некоторое представление об этом городе. Когда мне приходится слышать или видеть напечатанным слово Хиросима, в моем воображении возникает узкая городская улица. По улице бежит девочка в сером пальтишке. За спиной у девочки ранец. Кармашек пальто оттопырен, в кармане - веревка с двумя деревянными шариками. Потом я вижу какой-то легкий, как бы карточный, японский домик на берегу широкой реки. У входа в дом, под цветущей сакурой, сидит по-японски, на корточках, старая, болезненная на вид, но еще очень красивая женщина и старомодным стальным крючком вяжет что-то вроде кофточки или пуловера. И я даже знаю, догадываюсь, кому она вяжет этот пуловер. Всякий раз я мысленно говорю:

- Будь счастлива, Эмико-сан! Целуй бабушку.

1974

ПРИМЕЧАНИЯ

РАССКАЗЫ И ВОСПОМИНАНИЯ

Находясь в осажденном Ленинграде, Л.Пантелеев вел дневник. После войны он отобрал из своих записей самое существенное и опубликовал. Эти произведения представляют особенно большой интерес, как свидетельство очевидца и участника событий.

"Живые памятники", "В осажденном городе" - в этих заметках отражен самый тяжелый период в жизни Ленинграда. Писатель стремится не упустить ничего, "написать всю правду о страшном, горьком и возвышенно-прекрасном", что составляло бытие ленинградцев, передать дух великого подвига, который объединял жителей блокадного города. Записи делались во время дежурств на крыше, в бомбоубежищах, иногда на клочках бумаги, папиросных коробках, квитанциях.

В июле 1942 года А.А.Фадеев вывез тяжелобольного Л.Пантелеева на самолете в Москву. Снова писатель приезжает в родной город по командировке ЦК ВЛКСМ в январе 1944 года в канун снятия блокады и разгрома немцев под Ленинградом. "Январь 1944" - это записи из путевого дневника, который Л.Пантелеев вел, находясь в ленинградской командировке.

РЕЙС № 14-31-19

В 1971 году Л.Пантелеев с группой писателей совершил поездку в Швейцарию, в 1973 году - в Японию. Несколько раз он побывал в ГДР и Венгрии. Впечатления от зарубежных поездок легли в основу трех его рассказов: "Рейс № 14-31-19", "Земмель", "Экспериментальный театр". Главная тема их - тема мира, дружбы, взаимного понимания людей доброй воли. Впервые "Рейс № 14-31-19" опубликован в книге "Избранное". Л.: Детгиз, 1978.

Г.Антонова, Е.Путилова

• Предыдущая
• 2/2