Темные предки светлой детки - Донцова Дарья - Страница 7

– Они перемалывают в пюре боеголовки, которые сошли со срока годности, – заявила Марина.

Нина попятилась.

– Ой, ой!

– Совещание состоится? – крикнул Кузя, который стоял у гостевого домика.

– Иди сюда, – велел ему Сеня, – мы сейчас все вместе вытолкнем упаковку за ворота на улицу. Освободим сад. Юра, Феликс, Кузя, Александр Михайлович, Гарик… Гарик… А где он?

– Едва речь заходит о том, чтобы поработать руками, как Игорь исчезает, – заметила Марина, – я сильная, от меня будет больше пользы, чем от дохляка-бездельника.

Мы с Ниной тоже приблизились к здоровенной упаковке.

– Мышей не звали, – засмеялся Сеня, – без вас справимся.

Я отошла в сторону, вынула мобильный и позвонила коменданту. Услышав, что за нашими воротами лежит крупногабаритный мусор, он живо отреагировал:

– Вывезем. Счет за услугу я включу в коммунальные расходы.

– Ладно, – пробормотала я.

Ну, Дашенька, ты рачительная хозяйка. Сначала купила за хорошие деньги Бню Борзую, оплатила ее доставку, а теперь заплатишь за то, чтобы твое приобретение отволокли на свалку. Похоже, я могу зарабатывать деньги, ведя семинар на тему «Как рационально использовать семейный бюджет».

Примерно через час, выпихнув упаковку Бни за ворота, мы наконец-то собрались в офисе. И наш повелитель компьютеров начал.

– Бузурукинская Ксения Федоровна номер один. Девочка из приюта. О родителях ничего неизвестно. Отличалась скверным характером: драки, причинение ущерба другим детям. Ломала игрушки, била не только своих одногодков, но и старших ребят. Отличалась особой жестокостью, мстительностью. Но в подростковом возрасте резко изменилась, ушла в себя, рыдала безо всякого на то повода. В пятнадцать лет Ксению перевели в психиатрическую лечебницу. Поводом послужила ссора с другой воспитанницей – Головановой Надеждой. Та прилюдно посмеялась над Ксюшей, обозвала ее идиоткой, потому что Бузурукинская никак не могла научиться хорошо читать.

– В пятнадцать лет? – удивилась я.

– Похоже, у подростка было отставание в развитии, – заметил Сеня.

– Ксения долго плакала, – продолжал Кузя, – ночью она тайком проникла на чердак детдома и прыгнула оттуда, пытаясь покончить с собой. Приют располагался в одноэтажном здании, да еще девочка свалилась в песочницу. Ее отправили на экспертизу, признали больной, поместили в лечебницу, потом в интернат. Там Ксения провела остаток жизни.

Кузя оторвался от ноутбука.

– Дело-то давнее. О Ксении сохранилось не так много информации, она появилась на свет в тысяча девятьсот тридцать втором. О ее родителях никаких сведений нет. В интернат ее поместили в конце сороковых, а в начале шестидесятых она умерла.

– Просто чудо, что хоть какие-то бумаги обнаружились, – удивился полковник. – Где ты их нашел?

Кузя постучал себя кулаком по лбу.

– Мозг! О Бузурукинской я добыл лишь общую инфу. Появилась на свет – больница-интернат – умерла – прописалась в Москве вместе с двухлетней дочкой – опять умерла в преклонном возрасте. Но у меня было немного времени на поиски.

Сеня вынул из шкафчика пачку печенья и направился к кофемашине.

– Забавно звучит: дважды умершая.

– Такое случается чаще, чем кажется, – заметил полковник, – в пятидесятые и даже шестидесятые-семидесятые годы прошлого века из-за войны царила неразбериха. Например, раненого солдата Петрова увозили с поля боя в госпиталь. А там уже лежал один Петров, он умирал, и семье его однофамильца отправляли похоронку. То-то радости было у домашних, когда муж и отец живехонек возвращался домой, но солдату приходилось потом долго объяснять в разных инстанциях, что он не умер, перепутали документы в госпитале.

– И не все домой спешили, – перебил его Кузя, – кое-кто во время войны находил новую любовь и не хотел иметь дела с прежней родней. Документы такие люди восстанавливали, после победы женились, выходили замуж, рожали детей, а в первой семье, которая похоронку получила, их считали геройски погибшими. Есть книга, она так и называется: «Вторая жизнь», ее автор Игорь Аристов рассказал о «дважды рожденных», он описал судьбы четырех человек, которые умерли в интернате «Юрасово». Я нашел упоминание о Ксении Федоровне в его произведении.

– Как ты узнал об этой книге? – поразился Сеня.

Кузя потянулся.

– Когда я ничего не нашел, решил проверить, вдруг о Бузурукинской кто-то что-то писал: газета, журнал. Сомнительно, конечно, но надо использовать все возможности. Разыскивай я, к примеру, Кузнецову, то и пробовать не стоило, утонул бы в море сведений. А у Ксении фамилия очень редкая. И выпал мне сайт некого Аристова, там его книга для чтения выставлена. Заплатил я немного, нашел краткую биографию интересующего меня лица. Дашуля, он тебя ждет, прямо сейчас отправляйся.

– Аристов? – уточнила я.

– Да, – кивнул командующий нашими компьютерами, – но не Игорь, а Михаил Петрович. Автор книги умер, а его брат жив, он профессор. Тоже пишет, но только научные трактаты, учебники, преподает в вузе. Я решил, что Дегтярев тебя непременно к нему отправит, вот и подсуетился.

Александр Михайлович сердито засопел, он терпеть не может, когда кто-то угадывает ход его мыслей, и всегда говорит: «Я вовсе не это имел в виду».

Но сейчас толстяк никак не мог произнести эту фразу, поэтому он просто нахмурился и кивнул.

– Вышли адрес на Вотсап, – попросила я Кузю и пошла в гараж.

Михаил Петрович галантно предложил мне чай, кофе, воду, потом усадил в своем кабинете в кресло и спросил:

– Почему вас заинтересовала книга Игоря?

– Там упомянута Бузурукинская Ксения Федоровна, она связана с делом, над которым мы сейчас работаем, – объяснила я, – но сведений о ней мало.

– Понятно, – протянул ученый. – Видите ли… м-да… я попытаюсь объяснить… Игорь мне не родной брат, он сын сестры моей матери и старше меня. Маменька моя после смерти сестры забрала мальчика к себе. Не сочтите за хвастовство, но я и он, как черное и белое. Игорь кое-как учился, еле-еле поступил в пятисортный вуз, потом всю жизнь работал в архиве. Там мало платили. А я золотой медалист, за моими плечами МГУ, я доктор наук, профессор, автор многих книг. Игорь иногда приезжал ко мне, просил денег. Потом вдруг привез брошюру, которую составил на основе изучения документов интерната в Юрасове. Душенька, я бы не доверял сведениям, которые опубликованы в сем произведении. Игорь накропал полную нелепицу! Соврал про приют! Вы читали его опус?

– Да, – храбро солгала я.

Ученый поморщился.

– Я весьма расстроился, когда изучил сей «труд». Почти ни слова правды. Интернат в Юрасове не принимал буйных или совсем неадекватных людей, там жил контингент э… э… с небольшими сдвигами. Режим не самый строгий, пациентов мало. Заведение юридически относилось к Москве, но располагалось в области, в здании бывшей летней резиденции посла одной из европейских стран. Большевики ее отобрали. Первое время там работал санаторий для членов партии, которые пострадали в гражданской войне. Затем открыли детский кардиологический центр, где реабилитировали школьников с проблемами сердечно-сосудистой системы, в конце концов, превратили его в дом призрения лиц, которым необходима постоянная забота. Заведение почти деревенское, охраны особой нет. Ну да, есть забор, но в нем простая калитка со щеколдой. При желании оттуда легко можно было уйти.

– Вот те на! – удивилась я. – Хороши порядки. А если кто-то убежит?

– Душенька, туда попадали совершенно одинокие люди, – продолжал объяснять профессор, – они были не сумасшедшие, но жить самостоятельно не могли, часто по интеллекту были как дети. Ну, например, сорокалетний мужчина с синдромом Дауна. Его любила мать, холила, лелеяла. Сын писал картины, был талантливым художником. И куда его деть после смерти родительницы? Милый, добрый человек, но даже хлеба сам себе не купит. Или женщина лет тридцати пяти с ранней стадией деменции. Замечательная, улыбчивая, постоянно с одной и той же книгой сказок в руках. Прочтет про Красную Шапочку, спать ляжет. Утром встанет – забыла, что вчера читала, и заново сказке радуется. Тихая, родни у нее нет. Куда ей бежать? Зачем? В интернате семейная обстановка была. Никого из подопечных в Москву не тянуло. Да и забыла основная часть из них про столицу. Для человека с такими проблемами мир часто ограничивается местом его пребывания, смена обстановки – огромный стресс.