Детектив для уютной осени - Устинова Татьяна - Страница 15

Меркурьев кивнул.

– Я пойду, да?

Он опять кивнул.

– Как ты думаешь, – повеселев, спросила Софья, – лучше по променаду или по шоссе? Они же из поселка приедут, значит, лучше по пляжу, да? Чтобы на них не наткнуться.

– По пляжу лучше, – согласился Василий Васильевич.

– Ну все, тогда я побегу, – быстро сказала она и поцеловала его в щеку. – Как-то неудачно получилось, да? Завтра опять гулять пойдем, только в другую сторону!

Софья кокетливо погрозила ему пальцем, обежала вокруг маяка и стала аккуратно спускаться по насыпи из валунов. Среди серых камней мелькала яркая куртка.

– Зачем ты ее отпустил?

Меркурьев опять натянул капюшон.

– Она все равно не осталась бы, а шуму было бы много. Что ты искала у него в карманах?

– Ничего, – фальшиво ответила Антипия. – Я просто посмотрела.

– На месте происшествия ничего нельзя трогать. Тем более лезть в карманы трупа!..

– Я заглянула, – повторила она упрямо. – И все!..

И они стали вместе смотреть на море. Ветер трепал и рвал ее бирюзовые одежды.

– Откуда ты узнала, что там мертвое тело? – Меркурьев сбоку взглянул на Антипию. – Ты говорила – нам туда нельзя, не ходите!.. Ты что, уже видела его?

– Я проводник между мирами, – заявила Антипия веско. – Я вижу то, чего не могут видеть остальные. За старым маяком я увидела смерть!

– Что ты мне сказки рассказываешь!

– Можешь не верить, но так и есть.

– Ясно. И на всякий случай порыться у него в карманах тебе тоже велели духи, – заключил Василий Васильевич. – Который из них? Иммануила Канта или королевы Брунгильды?

– Ты ничего не понимаешь, – отчеканила Антипия. – Как все люди, ты косный и ограниченный человек.

– Это точно. И как косный и ограниченный, я обязательно скажу эмвэдэшникам, что ты рылась у него в карманах и заранее знала, что мы найдем труп.

– Ты волен говорить им все, что угодно.

– И скажу, – мстительно пообещал Василий Васильевич.

Они стояли довольно долго и совершенно замерзли, Антипия принялась сморкаться и утирать мокрый холодный нос бирюзовым носовым платком, а у Меркурьева на глаза наворачивались слезы, когда за спиной коротко взвыла сирена. Они синхронно вздрогнули и оглянулись.

Антипия уронила бирюзовый платок.

Позади них, утопая покрышками в песке, стоял белый «фордик» с синими полосами и надписями на бортах. Двери открылись, из них выходили люди.

– Пойдем поговорим, – сказал Василий Васильевич хмуро.

И – он впереди, она за ним – они двинулись к машине.

Было почти темно, когда «Форд», прошуршав колесами по липовой аллее, высадил Меркурьева и Антипию под чугунным козырьком крыльца.

Меркурьев, у которого зуб не попадал на зуб, вылез первым, позабыв о том, что должен быть галантным, и, нагнувшись к окну, сказал водителю в форме:

– Подожди, парень, не уезжай, я только за кошельком сбегаю!..

Антипия тоже выбралась и торчала рядом, держа себя за локти. Она так сильно тряслась, что все ее одежды колыхались.

– Иди внутрь, – велел ей Меркурьев.

– Не суетись, мужик, – весело ответил парень. – Давай водки накати и спать ложись! Не нужно мне никаких денег!..

– Ты ж нас довез! Мы бы автобуса до завтра ждали!

– Я вас по дружбе довез, – засмеялся парень. – Главное что? Главное – «глухаря» не поимели! Я бы тебя за такое до Москвы довез! Все ясно – набрался крендель в зюзю, залез на башню и навернулся! Дело открыто, дело закрыто! Одно удовольствие, когда такие показания дают! Все, бывай, мужик, мне тоже домой охота!..

В два приема он развернулся на брусчатке и покатил по гравию. Перед поворотом красным светом полыхнули тормозные огни его машины, и «Форд» свернул на шоссе.

– Набрался в зюзю, – повторил Василий Васильевич задумчиво, – навернулся, дело закрыто.

– Так и есть, – простучала зубами Антипия.

– Иди в дом. Ты в этих лохмотьях, наверное, все места себе отморозила.

– С-сари, – вся трясясь, выговорила Антипия. – С-с-с-самая удобная одежда во Вс-с-селенной.

– Не только самая удобная, – согласился Василий Васильевич, – но и самая подходящая для нашего климата!..

Он взял прорицательницу за ледяную руку, потащил за собой и втолкнул в дом.

В вестибюле горел свет – теплилась желтым светом неяркая люстра – и полыхал камин. Василий Васильевич весь, с головы до ног, моментально покрылся «гусиной кожей».

Антипия, как сомнамбула, подошла к камину, стала перед ним и вытянула руки ладонями вперед.

– Нужно переодеться и поесть. Пошли! – скомандовал Василий Васильевич.

– Я пока постою, – проблеяла Антипия. – Я что-то немного… устала. Погреюсь тут.

Меркурьев подошел и вновь потянул ее за руку.

– Нужно одеться, – сказал он ей в лицо. – И обязательно поесть! Лучше всего горячего мяса. И водки выпить.

– Я вегетарианка. И водку не пью.

– Кто не курит и не пьет, – продекламировал Василий Васильевич, – тот здоровеньким помрет. Пошли. Ты же по соседству со мной живешь?

Она кивнула.

Из гостиной доносились голоса, и Меркурьеву показалось, что среди них он различает голос утреннего гостя, но заходить не стал.

Когда они уже были на лестнице, двери распахнулись, и показалась Нинель Федоровна с подносом, уставленным стаканами.

– Василий Васильевич! Мура! – Домоправительница поискала глазами, куда пристроить поднос, приткнула на овальный столик с цветочной вазой и всплеснула руками. – Господи, почему так долго?! Что там с вами делали, в отделении?!

– Все в порядке, – мужественным голосом сказал Меркурьев.

– Они от нас в два часа дня уехали, всех опросили, да и ладно! А вас все нет и нет! Я вся извелась!..

– Нинель Федоровна, нам бы поесть и выпить.

– Ну, конечно! Господи, сейчас все, все будет! Я утку специально никому не давала, для вас берегла!.. Мурочка, может, чайку горяченького в комнату подать? Я сейчас организую, моментально!

Антипия, крепко держась за перила, продолжила восхождение.

– Почему вы называете ее Мурой? – ни к селу ни к городу поинтересовался Меркурьев.

Нинель Федоровна секунду соображала.

– Как – почему?! Ее имя Марьяна, значит, Маша, но не до конца Маша! Мара, Мура!.. Она и не возражает. Мура! – прокричала Нинель Федоровна, задрав голову вверх. – Ты не возражаешь?!

В ответ только хлопнула дверь.

– В общем, она не против. Скорей одевайтесь и спускайтесь, Василий Васильевич! К утке что подать? Рис? Овощи? Может, поленту?

Меркурьеву показалось, что Нинель Федоровна пребывает в прекрасном расположении духа, не то что вчера или сегодня утром.

Что-то изменилось? Дом больше не продается, потому что один из покупателей свалился с маяка и убился до смерти? Или хозяин передумал продавать?

Или ему просто показалось?..

После дня в отделении – всевозможные вопросы, бумажки, протоколы, снова вопросы и бумажки, ожидание на продавленных стульях в холодном коридоре – Меркурьева не держали ноги. Он готов был даже от утки отказаться! Залезть бы сейчас в горячую ванну, погреться как следует, а потом спать, спать, но ему нужно было кое-что уточнить, и непременно сегодня.

Сотрясаясь всем телом, как при лихорадке, он стянул одежду, влез под душ и торчал под струями кипятка, пока мог терпеть. Потом вытряхнул из сумки барахло – прямо на пол. Получилась безобразная куча. Василий Васильевич порылся в куче, как собака в помойке, достал штаны – вельветовые, мягкие, любимые, – футболку и теплую кофту на пуговицах. Он быстро напялил одежду, поискал еще носки, не нашел и решил – наплевать.

Он уже почти вышел в коридор, но вид кучи, освещенной с одного боку электрическим светом, заставил его вернуться.

Одежду ему стирала и гладила Асмира. За это он платил ей большие деньги – рублей двести за всю кучу. В Бухаре это считалось солидным приработком, и многодетная степенная Асмира очень старалась. Перед отъездом в отпуск Василий Васильевич отнес ей одежду, она через день вернула – ровными стопками, вычищенную, выглаженную, кое-где даже пуговицы пришиты.