Детектив для уютной осени - Устинова Татьяна - Страница 31

Снаружи грохотал ветер и ревело море.

– Что ты там делала? – спросил он, не разгибаясь. – Кто тебя ударил?

– Никто, – проблеяла вещунья. – Я стояла, смотрела вниз. Потом мне что-то показалось, я повернулась, наверное, слишком резко… Упала и стукнулась.

– Наверное! – передразнил Василий Васильевич. – Наверное, показалось! Креститься не пробовала, когда кажется?! Зачем ты туда полезла?

– Мне надо.

– Чего тебе там надо?!

– А тебе чего? – вдруг спросила она. – Ты зачем полез?

– А ну тебя!..

Меркурьев сел на ящик и рукавом куртки вытер лицо. Потом содрал куртку с себя и вытер еще раз, подкладкой.

– Идем, – скомандовал он. – Сейчас дождь начнется. Можешь идти?

Она несколько раз с силой кивнула.

Василий Васильевич крепко взял ее под руку – сквозь белые одежды сочился жар, словно у нее поднялась температура, – и повел по «променаду» в сторону гостиницы.

Тучи надвинулись, проглотили солнце, и далеко над морем словно колыхалась темная пелена – должно быть, там уже лило.

К террасе с балюстрадой они поднимались под оглушительный рев моря. Дверь в гостиную оказалась заперта. Василий Васильевич не сразу сообразил, что открыть ее с этой стороны не удастся, все продолжал дергать, пока вещунья не схватила его за локоть.

– Нужно через ту дверь! – прокричала она. – Бежим!

Они побежали, но на полпути дождь все-таки ударил, яростный, плотный, совсем не похожий на унылые осенние дожди.

Белые одежды Антипии моментально намокли, повисли, облепили ноги. Василий Васильевич, толкая ее перед собой, добежал до козырька, потянул на себя дверь, и они очутились в вестибюле.

Свет не горел, было темно, как ночью.

– Х-холодно, – простучала зубами вещунья.

Василий Васильевич не отвечал.

За руку он потащил ее по коридору – из гостиной сюда проливался неяркий свет, слышались голоса и какая-то музыка, – а потом по лестнице.

– Давай ключ.

– Я не закрывала, – трясясь, выговорила она.

– Это правильно, – одобрил Меркурьев.

В ее комнате он сразу зажег все лампы, прошел в ванную и пустил горячую воду. Девушка стояла посреди комнаты и дрожала. С лица на белую мокрую ткань ее наряда капали желтые капли, как видно, тот самый тональный крем стекал, которого у нее была тонна.

Так она говорила.

– Марш в ванную, – приказал Меркурьев. – Мне надоело с тобой возиться!..

Она побрела в ванную, на ходу разматывая с головы платок, тоже совершенно мокрый.

Василий Васильевич дождался, когда за ней закроется дверь, и отправился к себе.

В своей комнате он пристроил на батарею мокрую куртку – рыбий мех не подвел, внутри куртка была лишь чуть влажной. Один о другой стащил ботинки и пошвырял их к стене.

Коньяк, лимон, чай, сахар. Какие еще есть средства спасения?

Меркурьев сроду не принимал никаких таблеток и, как все мужчины, был твердо убежден, что любые лекарства вредны для здоровья и отчасти даже опасны. Во-первых, они наносят непоправимый ущерб печени. Во-вторых, могут привести к импотенции. В-третьих, лекарства принимают только старики и мнительные барышни.

Может, спуститься, разыскать Нинель Федоровну и попросить хоть аспирин? Импотенция Антипии вряд ли угрожает, а вот воспаление легких – возможно!

Василий Васильевич немного постоял, раздумывая.

Прямо сейчас звать Нинель он не станет – она примчится, начнет хлопотать и больше ни за что не оставит их наедине, а ему хотелось расспросить пострадавшую девицу.

Он натянул на голые ноги сухие мокасины, стянул через голову влажную футболку и нацепил вчерашнюю теплую кофту, мягкую, заношенную и от этого особенно приятную, сунул в карман узбекский лимон и вытащил из комода бутыль коньяку. Где-то у него были еще узбекские орехи – каленые, крупные, непохожие на те, что продавали в Москве, он разыскал в вещах увесистый бумажный пакет.

Я все разберу, мысленно пообещал он себе и Асмире и отправился в соседний номер.

Вода в ванной не шумела, но в комнате никого не было. Для верности Василий Васильевич заглянул за выступ стены – кровать была пуста, только сидела среди подушек коричневая обезьяна с грустной мордой.

Меркурьев включил чайник, сразу успокоительно зашумевший, закрыл дверь на балкон и задернул штору.

Чайник вскипел, Меркурьев успел выпить почти кружку, когда в ванной зашевелились и на свет божий показалась Антипия – нет, Мура, вот именно, Мура!..

Она была белая, с покрасневшими глазами и носом, с двумя глазами – третий смылся, – в халате и носках.

– Это я, – сказала она с порога и шмыгнула носом.

– Садись, – велел Меркурьев. – Я тебе чаю дам. Аспирин есть?

Она уселась на краешек кресла, ссутулила плечи и сунула ладони между колен.

Василий Васильевич проделал все необходимые манипуляции – при этом он хмурился и громко сопел, чтоб она видела, слышала и понимала, как он ею недоволен, – и поставил перед ней чашку. В янтарном огненном чае колыхался круг узбекского лимона.

Он уселся напротив, подождал, пока она отхлебнет, и спросил грозно:

– Ну? Я жду объяснений.

– Ну, я пошла на маяк, – заговорила Мура. – Лезла туда, лезла! Мне лестницы противопоказаны, я все время падаю. Папа говорит, что-то с глазомером, не могу правильно расстояние оценить. Папа говорит, что есть такая особенность мозга, и людям вроде меня нельзя машину водить, они все время будут попадать в аварии. А все потому, что мозг неправильно достраивает! То есть глазной нерв передает в мозг информацию, которую тот должен обработать, а обрабатывается она с погрешностью. Вот я, например, три-дэ-фильмы тоже не могу смотреть. Все кричат: смотри, смотри, муха летит, сейчас на нос мне сядет! А я не различаю никакого объема, я вижу плохую картинку, плоскую и размытую. Папа говорит…

Мурин папа Меркурьеву надоел.

– Ты пошла на маяк одна или с папой?

Она моментально заткнулась и уставилась на него. А потом сказала хмуро:

– Одна. Без папы.

– И что там произошло?

– Я забралась на площадку. Стала смотреть вниз, голова у меня закружилась. Я высоту не переношу, отошла от края, мне правда страшно было! Что-то там валялось, то ли бревно, то ли камень, я не рассмотрела, повернулась, споткнулась и упала.

– И что дальше?

– Дальше… ничего. Дальше помню, что ты меня трясешь и орешь.

Меркурьев помолчал, вспоминая.

– На площадке не было ни бревна, ни камня. Я точно тебе говорю! Там даже птичьего помета почему-то нет! Ты что, упала на ровном месте?

– Да не на ровном! Я споткнулась!..

– Обо что?

– Я не помню! Что-то на полу валялось!

– Обо что ты ударилась?

Мура попила из кружки, сосредоточенно скосив глаза, потом сказала:

– Вася, я не знаю. Наверное, об этот, парапет! Обо что я еще могла удариться?

– Вот этого я не знаю, – произнес Меркурьев язвительно. – Обо что угодно! Об острые грани Вселенной или о край временного континуума!..

– Я понимаю, что ты мне не веришь.

– Верю! – воскликнул Меркурьев. – Каждому слову!.. Голова сильно болит?

Мура потрогала голову, сначала с одной стороны, потом с другой и призналась:

– Не очень. Так, просто побаливает.

Они помолчали.

Василий Васильевич взял богдыхана и стал приставлять ему фарфоровую голову. Она, ясное дело, не держалась, Меркурьев ее ловил и приставлял опять.

Мура посматривала на его руки, потом сказала:

– Не трогал бы ты его.

– А что такое? – моментально взъярился Василий Васильевич. – Возмущаются энергетические поля потусторонних сил?

– Не знаю, – сказала она. – Мне не нравится, что ты его трогаешь.

– У меня два вопроса. Первый: откуда ты знала, что за маяком мертвое тело? Когда мы первый раз к маяку забрались, ты точно знала, что там труп. Откуда?.. Ты что, его уже видела?

– Видела, – призналась Мура, – но не глазами.

– А-а.

– Вася, послушай. – Она поднялась и даже руки сложила, словно умоляя. – Ты просто послушай, не сердись. Иногда я вижу, что будет. Я не думаю об этом, не фантазирую, просто откуда-то знаю – сейчас мы повернем за угол, и там будет мертвый человек. И вижу картинку. Мы поворачиваем, и все в точности так, как я видела только что. Это давно началось, я еще маленькая была!