Рождественские байки из клуба Леденец (СИ) - Черная Снежана Викторовна "Черноснежка" - Страница 2

— Русланчик, как дела?

— Нормально. Народу много.

— Так ведь Новый год как-никак.

Руслану я симпатизировала. На вид здоровяк с ужасающей мордой, но в душЕ — отличный парень. Женат, дочке два года. Русе, в отличие от меня, должно быть, хотелось оказаться сейчас дома, в тёплом семейном кругу! У меня же, кроме матери-алкоголички, семьи нет, наверное, поэтому Новый год я ненавидела всеми фибрами души. Ко всему прочему мне ещё и посчастливилось в этот день родиться. Впрочем, свой день рождения я тоже никогда не праздновала.

Посмеиваясь над какой-то забавной шуткой, мы добрались к двери малой гостиной.

— Удачи.

— К чёрту, — подмигнула я Русе через прорези в маске и толкнула дверь.

В небольшой комнате, куда я вошла, был полумрак. Пилон на помосте с неоновой подсветкой  в одной её части, во второй диван и столик. На противоположной от двери стене притулился небольшой бар с напитками, который и разделял гостиную на гостевую часть и сценическую, то есть мою. Даже не взглянув на гостя (чего я там не видела?), я выбрала музыку и застыла к нему спиной, обхватив одной рукой пилон.

Заиграли первые аккорды «Sweet Dreams». Не поворачиваясь, я изящно избавилась от плащика и похлопала ладонью по пилону в такт первым аккордам, под протяжное «у-у-у» Энни Леннокс, повисла и начала «обходить» его по кругу. На втором круге, подтянувшись на опорной руке и развернувшись к пилону лицом, запрокинула голову и запустила руку в волосы, избавившись от шпильки — волосы эффектно упали на плечи.

Дальше всё шло по плану. Я, как обычно, во время танца, скрывала томный взгляд очей под ресницами. Двойная выгода: во-первых, порочная невинность нынче в моде; а во-вторых, если кто-то вываливает своё хозяйство, самоудовлетворяясь во время выступления (всякое уже видала), это проходит мимо меня.

Наконец, лифак отлетел в сторону. Покувыркавшись вволю в одних труселях, я готовилась поставить яркую точку в своём выступлении. Выгнувшись перпендикулярно пилону, зажатому подмышкой, и опираясь на правую лопатку — эдакий своеобразный «мостик» с подвывертом — я всё-таки открыла глаза и пожалела об этом тотчас же, встретившись взглядом с гостем. Моя голова была запрокинута, но даже в перевёрнутом ракурсе я его узнала. Меня передёрнуло а по телу прошла дрожь. Потеряв точку опоры, я была за секунду до падения.

Глава 2.

Вовка вытер брызги шампанского с подбородка и передал бутылку мне. Уверена, шампанское он стырил из под носа своей маман. Оно шипело и стекало пеной из горлышка, должно быть, потрусил его Вовка изрядно, когда улепётывал от родаков.

В аварийном нежилом корпусе общаги было очень холодно. Так холодно, что у меня зуб на зуб не попадал, а курточка на рыбьем меху ни черта не грела. Спрятав замёрзшие пальцы в рукавах старого свитера, я снова приложилась к шампанскому — Новый год всё-таки. О том, что сегодня ещё и день моего рождения, я старалась попросту не думать. И угораздило же меня появиться на свет именно в новогоднюю ночь! Суета кругом, все куда-то спешат, торопятся: кто-то салаты стругать, кто-то водкой беньки залить, как моя мамаша. Ей и в остальные-то дни года не до меня, а тридцать первого декабря и подавно. По сути, единственным кто не забыл, был Вовка.

Я задумчиво уставилась в одну точку на обшарпаной стене, делая вид, что не замечаю, как Вовка глазеет на мой профиль. Чуть слюни не пускает. Сама не понимаю, почему прицепился. Мало того, что малолетка, худющая, конопатая, в общем, никакая. Разве что глазища зелёные, красивые. Но ведь не за красивые глаза он за мной таскается!

— Выйдешь за меня, Надь?

Я как раз развернулась к нему лицом, намереваясь отдать бутылку, да так и прыснула в него шампанским с перепугу. Колючая жидкость попала в нос, а горло сдавило в диком кашле так, что слёзы из глаз выбило. Чертовски больно! Я бы описала в красках как, но рассказчик из меня не ахти, а сравнений я знаю слишком мало, чтобы передать всю гамму оттенков той боли, которую испытала. В общем, не самые приятные несколько минут.

Придурок! Разве можно так людей пугать!

— Нельзя тебе пить, Вовка, — присела я на корточки, вытирая подбородок тыльной стороной ладони, — от шампанского развезло, как девку сопливую.

Вовка опустился рядом, вытер рукавом лицо и обижено засопел.

— Жестокая ты, Надька, — изрёк он через пару секунд.

Да не жестокая я! А дерзкая и по жизни правду рубить привыкла. Умею постоять за себя, знаю чего хочу и к чему стремлюсь. И Вовка в мои планы ну никак не вписывался.

— Ну и вали домой тогда! — отозвалась я резко. — Надоел.

По сравнению со мной — оборванкой из трущоб, Вовка просто баловень судьбы. Папаша из высоких чинов, маман — кто-то там из верхов образования, типа заведующей районо, что ли. С раннего детства Вовка жил, как у Бога за пазухой: трынькал на своём пианино, ходил на бокс, в художку, и дружил только с положительными детками, а моя ежегодная насущная проблема — в чём переходить зиму, его самого ни разу не коснулась. Правда в школе он страшно тупил, неудивительно, что завалил сессию в столичном институте, за что его и выперли. А папаня, вместо того, чтобы снова дать на лапу кому надо, сказал, что Вовка — недоумок и таким не место в вузе. В общем, готовится сейчас Вовка к весеннему призыву.

Что же касается меня, я с малолетства входила в круг его «запрещённых» друзей. И что странно, даже сейчас, будучи совершеннолетним, он так и не получил право самому выбирать с кем общаться. Ну не бред? Уж не знаю, где именно его родаки не доглядели, но уже второй год Вовка таскается ко мне в общагу и вообще, наивно полагает, что мы пара и я буду ждать его два года.

— Шёл бы ты, Вовка, действительно… домой, — произнесла более миролюбиво.

И тут он схватил меня за куртку и притянул к себе. Ничего себе, тихоня!

— Что не так? — прошипел он мне в лицо. — Мордой не вышел? Или тебе олигарх нужен?

— А ну отпустил, бы-ы-ыстро! — взревела я пожарной сиреной, толкая Вовку в грудь. — Значит так! Чтобы я тебя больше здесь не видела. Вали в свою чистенькую, тёплую жизнь, а меня оставь в покое, нытик!

Придурок! И ведь знает прекрасно, что не до него мне! Ненавижу нищету и свою убогую общагу! Ненавижу алкашей и беспросветность, от которой все вокруг или спиваются или в петлю лезут. Все злые как черти, то ли от вечного безденежья, то ли от беспросветности вызванной всё тем же вечным безденежьем! Без своих родителей, Вовка — никто. Пустое место, бамбук, без цели и смысла. Замуж за него? Да куда мне замуж? Мне ведь только сегодня шестнадцать исполнилось!  Я ещё жизни не нюхала, настоящей жизни а не то дерьмо вокруг.

Нет, сыта по горло! В Париж хочу! Почему именно в Париж? А хрен его знает! По телеку раз увидела и торкнуло. Вот где люди живут! А чем я хуже?

Вовка скривился, как от зубной боли, но куртку отпустил.

— Никуда ты не поедешь! – произнёс он спокойно. — Слушай и запоминай. Ровно через два года, в твой день рождения, я тебя увезу отсюда на крутой тачке. Я куплю для нас дом и женюсь на тебе. Хочешь хорошей жизни? Ты её получишь!

— Ага. Пойду уже сейчас чемоданчик соберу. А на дом и на тачку ты в армии заработаешь?

Молчит. Ну и молчи! Развернувшись, я зашагала прочь.

— В бандиты пойду, — выкрикнул он мне в спину.

— Убьют тебя или посадят, — ответила и не оборачиваясь, вышла из нежилого корпуса.

Я бегу по ночному городу. Куртка растёгнута. Ветер хлещет по щекам. Вместо снега грязь, ветруган завывает волчарой. Серая жизнь, серый мир. Выцветший. Бесцветный. Бесполезный. Лишённый всякого смысла.

Но я ведь сильная! У меня всё обязательно получится!

Глава 3.

Музыка закончилась, а я даже не поняла когда именно. Тупо стояла и смотрела на Вовку, сидящего в непринуждённой позе на кожаном диване. Красивый, холёный, брови слегка сведены а губы чуть брезгливо поджаты.

И вдруг понимаю, что боюсь смотреть ему в глаза! Отворачиваюсь и тщетно ищу любую точку на безукоризненной отделке стен. Он молча поднимается со своего места и неспешно идёт ко мне, а я вжимаюсь спиной в пилон и дрожу. Мне стыдно и почему-то страшно. Да, чёрт возьми, мне страшно! Он изменился. Очень! Это уже был не тот Вовка-нытик, которого я когда-то знала. Нет, лицо его было всё тем же, а вот выражение другое, чужое совсем.