Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 15

Схватилась за смартфон, позвонить Алексею. Багровая батарейка высветилась на чёрном экране: сел заряд. Как?! Как, твою мать, он мог сесть, я оставила проклятый гаджет на целую ночь, и ещё, в машину садясь, проверила — полный объём был!

В комнате потемнело, или мне это показалось? Единственная лампочка в старой рожковой люстре светила тусклым неживым синеватым светом. Энергосберегающая, заверченная спиралью, а внутри спирали, если вдуматься-то, ртуть…

Тени по углам комнаты сгустились, зашевелились, протягивая ко мне синие пальцы. Шевельнулась и двухголовая кукла. Как будто… как будто пытаясь сесть, а там уже и встать.

Я завизжала от ужаса, чувствуя, как поднимаются дыбом волосы. Не долго думая, шарахнула по кукле чем пришлось — собственной сумочкой. Сумочка слетела с руки, снесла куклу на пол, и тут же со зловещим гудением лопнула и разорвалась проклятая лампочка. Словно вспышкой, как при полни, высветилось — стеклянный осколок во лбу одной из кукольных голов. И доска колеблется, вбирая в себя эту кукольную гадость. Словно болото смыкается над брошенным в него камнем. Даже потянуло запахом как будто бы болотным: гниль, тлен, стойкий тяжёлый дух разложения!

Я ломанулась в дверь, в темноте налетев ногой на что-то твёрдое, гантель, что ли, взвыла, считая вспыхнувшие в глазах искры. Страх лишал разума, отнимал силу из ног и рук. Замереть столбом и так стоять, глазами хлопая, — моё излюбленное состояние. Но здесь, видно, игры пошли вовсе уже нешуточные, инстинкт самосохранения возобладал — я кинулась на выход, не разбирая дороги, а за спиной вздыхало и чавкало, подбираясь ближе… ближе…

В темноте со всего маху наткнулась на стену. Что, почему, откуда стена?! Дверь должна быть! Двери не было. Входной, в смысле. На кухню, в комнаты — были, а в короткий коридорчик-сени и оттуда уже на улицу — не было. Мама!

Вот как опасно впадать в панику. Покажется то, чего на самом деле и нет, да к тому же ещё и быть не может.

Я бежала до калитки так, будто за мной гнались черти, и только у самой машины, угодив в грязевую лужу, тут же ошпарившую ступни холодом, поняла, что забыла сапоги. Но я сдохну прежде, чем решусь вернуться! Это я знала совершенно точно.

Обернулась. И получила очередной заряд бодрости: дом колебался, словно был отражением на поверхности озера, и тут по поверхности пошла нагнанная ветром рябь. Следом за тёткиным домом заколыхался и бывший наш тоже. Рябь усилилась, покрыла оба дома, и ушла, как уходит в песок отступающая вода.

Не было больше ни одного дома, ни второго. Стыло передо мною давнее пепелище, заваленное землёй, обрушившейся кровлей, мусором, — добрые соседи, ленясь вывозить своё на свалку, кидали синие и чёрные пакеты прямо через покосившийся забор. Часть пакетов разорвалась, собаки, вороны и прочая живность растащили, раскидали вокруг их содержимое. А сквозь кучи мусора тянулись к серому низкому небу молоденькие, ореховые, наверное, деревца.

Вороны часто прячут орехи, потом о них забывают, а те легко дают стойкие к непогоде и морозам побеги. Орех, он — дерево сорное, растёт, где хочет и как хочет, и не так-то просто от него избавиться…

Значит, всё это было иллюзией, тупо долбил в мой мозг Капитан Очевидность. Голограммой. Пылью для отвода глаз. Дома сгорели очень давно, года три тому назад, не меньше.

Но — как же тётя Алла приволоклась тогда ко мне вместе со своим Сенечкой? Где она жила эти три года?

Боже мой, что за бред, что за чушь, кто играет со мной в такую дурную игру, Голливуд здесь, что ли?!

Я стояла босыми ногами в грязной луже — домашние тапочки тоже оказались иллюзией и прекрасно себе растворились без следа, оставив ступни безо всякой защиты, — и вот почему мне так холодно было в доме! На деревянном полу, в тапках. Потому что не было там никакого пола. Потому что шла я по выстуженной осенью голой земле!

Как ещё не пропорола ногу каким-нибудь штырём или осколком… а может, и пропорола, до меня же дойдёт, как до жирафа, только завтра!

Над руинами начал подниматься серый плотный туман. Струйки его били вверх, как будто там, внизу, тлели и никак не могли догореть злые угли. Я смотрела в полном ужасе, не осознавая, что бы это могло значить. Не Голливуд же! Не фильм ужасов. Не может быть, не сейчас, не здесь, не со мной!

И тогда меня крепко взяли сзади за локоть.

Я не знаю, почему я не упала замертво от разрыва сердца… Мне бы визжать, вырываться, бить пяткой в колено, — где там! Тряпка тряпкой. Прыгать надо, а я глазами моргаю. Идеальная жертва.

Меня впихнули в машину, не особо заботясь о том, чтобы сделать это деликатно и нежно.

Я больно стукнулась локтём и ещё коленом. А потом увидела — через стекло, основательно дождём замызганное, — как давешний тип в плаще бомжа и дорогих ботинках, шёл к пепелищу, и чёрный туман пятился от него, словно живой. На ходу тип обернулся, и снова вонзил в меня свой фирменный взгляд, яркий, пронзающий насквозь, как рентгеновское излучение. И вот здесь у меня сорвало планку вместе с гвоздями!

Ужас впервые не спеленал меня каменным коконом, а толкнул в спину к активным действиям! Я перелезла на сиденье водителя, завела машину — на удивление, с первого раза, хоть руки и тряслись, и вдавила педаль босой ступнёй!

Летела как сумасшедшая, и странно, что никто не остановил, а больше того, странно, что сама не нырнула в кювет. В себя пришла во дворе Ольгиного дома…

Могла бы и к себе приехать, на Республиканскую от Всеволожска ближе. Но помчалась к Ольге. Может, подсознательно ещё и потому, что там были Алексей и тётя Алла. Как бы я к тётке ни относилась, а всё-таки тоже живой человек. Не эта… мертвечина.

Во дворе стояла скорая. Следом за нею — полиция. Их маячки вспарывали начинающиеся сумерки тревожным синим светом. Как во сне я припарковалась, вылезла из машины и не ощутила холода, ударившего по грязным босым ногам.

На носилках лежало крупное тело, рука, попятнанная старыми, скверно зажившими ожогами, бессильно свешивалась, а на пальце… кольцо… врезавшееся в распухшую плоть так, что уже не снять… хорошо знакомое мне с самого детства кольцо… и волосы… и край алой домашней туники вниз, вниз с носилок, точно струя свежей крови.

— Нет! — крикнула я. — Не-ет!

Но напрасно было теперь всё.

Тёти Аллы больше не существовало в этом мире.

Она вышла из квартиры. Дверь захлопнулась. Совсем как со мной тогда… Захлопнулась дверь, смартфона при себе не оказалось, тогда тётя Алла вышла на общий балкон и…

Мне так и не дали посмотреть, что с ней стало после полёта к земле с двадцать третьего этажа.

И хоронить, скорее всего, тоже будут в закрытом гробу.

Позже, ближе к полуночи, я держала ноги в тазике с горячей водой, холод вытекал из меня неохотно, с трудом и я отрешённо думала, что второй раз заболею. Пока составляли протокол, пока улаживали формальности, я не думала о том, что неплохо было бы подняться в квартиру и надеть хоть какую-нибудь обувь, те же тапочки. Почему-то ни полицейские, ни врачи тоже не обратили внимания на странность: стоит перед ними босая, а погода не летняя, и кругом сыро, холодно, снова начал накрапывать дождь…

Если бы не Алексей, я сошла бы с ума, я знаю это.

Он молча — так же, как решал все вопросы с моргом, похоронной компанией, и со звонком Оле — выставил на стол водку, нарезал колбасы и сыру. Разлил по стопкам прозрачную жидкость. Мы выпили, не чокаясь. Огненное тепло побежало по пищеводу внутрь, и меня наконец-то начало отпускать.

— Алексей, какая-то чертовщина вокруг творится, — говорила я, ставя локти на стол и обхватывая виски ладонями. — Какая-то чёртова бесова хрень! Всё началось с куклы в моей комнате. Я её сожгла и заболела. А здесь…

— Тоже кукла? — участливо спросил Алексей, взглядом спрашивая, не подлить ли мне ещё.

— Да! — я рассказала о своей поездке во Всеволожск.

Как вошла в дом, хотела логи на компе Сени посмотреть, чтобы понять, куда он мог деться. Как увидела куклу. Как странно и страшно преобразилось всё: оказывается, дома действительно сгорели, и тётя Алла не спроста постоянно твердила про пожар. Но, судя по состоянию руин, пожар произошёл давно. Года три тому назад. И три же года назад пропал изо всех своих аккаунтов в сети Сеня…