Босс по обмену (СИ) - Рей Полина - Страница 28

А ещё эти съёмки… как испытание, как насмешка над тем, чего она успела отчаянно захотеть. Самый невероятный и желанный мужчина в качестве ее мужа… но только на экране. И от невозможности того, чтобы это случилось на самом деле, внутри у нее болезненно ныло.

Да, сейчас он хотел ее. Да, совместные ночи были полны обоюдного безумия и удовольствия. Но она для него, вероятнее всего, была только способом приятно провести в Заборье время. И он должен был стать для нее тем же, если бы не чувства, что стремительно вышли из-под контроля. Хотя, конечно, наивно было даже воображать, что сумеет сохранить собственное сердце холодным. Если бы она не тянулась к Шаталову душой — наверное, никогда не оказалась бы в его постели, как ни пыталась представить себя независимой и раскрепощённой женщиной. Но свою суть не обманешь. Карина Ангелова просто не способна была отдаваться только телом. Но нужно ли Владу то, что скопилось у нее внутри — вопрос, ответа на который она не знала. Да, наверное, и не хотела знать.

За дни и ночи, что они провели вместе, Карина настолько пропиталась им — его запахом, голосом, вкусом — что теперь с трудом могла представить жизнь без Влада. Все, что было до, казалось ей каким-то размытым, далёким и чужим. А время уходило, безжалостно отсчитывая часы и минуты, сгущая тучи над их головами. Все труднее было отгородиться от этого и все отчаяннее становилась страсть, с которой она отдавалась Шаталову. Словно могла его этим удержать… Идиотское, нелепое заблуждение.

Гром грянул ожидаемо и в то же время внезапно. Она знала, что этот момент должен был настать, но все равно оказалась к нему неготова.

— Карина Олеговна!

Ворвавшаяся в ее кабинет Любовь Михайловна была чем-то сильно взволновала. Карина мысленно вздохнула, отметив, что привычки Шаталова входить без стука передаются ее подчинённым, но говорить ничего не стала. Вместо этого она спросила:

— В чем дело, Любовь Михайловна? У вас такое лицо, будто вы выиграли в лотерею и тут же потеряли свой счастливый билет.

Но женщине, похоже, было не до шуток. Склонившись к Карине, та почему-то шепотом, как величайшую тайну, сообщила:

— Степан Геннадьевич вернулся…

— Муринский? — зачем-то тупо переспросила Карина. Господи, можно подумать что еще какой-то Степан мог забрести в их несчастный офис.

Вот только что он тут делает? Она автоматически бросила взгляд на календарь, словно желая убедиться, что месяц с момента появления Влада ещё не минул, хотя прекрасно знала это и так. Но никак не могла вообразить себе, что заставило бы Муринского вернуться в Заборье раньше положенного срока? Уж явно не тоска по тазам и местным красотам.

С тревожно бьющимся сердцем Карина поднялась из-за стола, ощущая, как разом ослабели ноги и пробормотала, скорее для себя, чем для Любови Михайловны:

— Пойду поприветствую Степана… Геннадьевича…

На самом же деле ей отчаянно хотелось убедиться, что Влад ещё здесь. Что не исчез также внезапно, как появился. Хотя ей было безумно страшно посмотреть в его лицо и увидеть там ответ на тот самый вопрос, который она боялась задать вслух.

Перешагнув через свой страх, Карина быстрым шагом направилась к кабинету Шаталова… вернее, Муринского.

— …Не думал, что ты её размотаешь на секс. Так что спор за тобой.

Эти слова донеслись до нее, едва она приблизилась к приоткрытой двери. Сначала до Карины даже не дошел весь смысл услышанного. Подумалось вдруг, что Влад спал ещё с кем-то, кроме нее. А потом стало так кристально, до тошноты ясно — да речь же о ней самой.

Спор… секс. Из горла вырвался какой-то придушенный звук. Захотелось истерически смеяться и плакать одновременно. Она-то воображала, что хотя бы привлекала Шаталова сама по себе, а выходит, что он с ней связался только из-за спора с этим мерзавцем Муринским… а впрочем, разве человек, участвующий в подобном, не является мерзавцем тоже?

Интересно, оговаривалось ли в пари, сколько раз Влад должен был ее трахнуть, чтобы выиграть? Видимо, да, и цифра, похоже, была велика, иначе для чего ему было бы продолжать этот фарс?

Она вдруг ощутила, что задыхается. Словно из лёгких выкачали разом весь кислород. Сделала рваный вдох, отчаянно хватая ртом воздух. И почему она все ещё стоит тут, не в силах отвести взгляда от Шаталова? Да потому что надеется, что он скажет, что все это неправда. Только вот беда — на его лице все было написано яснее ясного.

Когда он внезапно посмотрел на нее, она словно очнулась от оцепенения. Вздрогнув, опрометью кинулась прочь, почти не понимая, куда бежит. И только когда ветер ударил в лицо, пробирая до костей, поняла, что оказалась на улице. Обняв себя за плечи, прикрыла веки, ощущая боль в глазах от попытки удержать внезапно подступившие слёзы.

А ведь она всегда знала, что все это плохо закончится. Что для такого, как Шаталов — она всего лишь игрушка. Но думать об этом, в глубине души надеясь на лучшее и слышать из уст Муринского, которого ненавидела сейчас, как никогда, что она не просто временная любовница, а предмет спора — совершенно разные вещи. Сказанные вслух, эти слова били до одури больно. Они делали ее по-настоящему грязной. Оскверняли все, что было для нее дорого, что казалось чудесным и единственно настоящим.

— Карина…

Она обернулась на знакомый голос, который любила. Голос, от которого теперь ее передёргивало.

— Что тебе нужно? — спросила резко. — Не все ещё получил, не дотрахал до победного? Ну и сколько раз, интересно, ты должен был меня поиметь, чтобы выиграть этот ваш спор?

Она слышала себя словно со стороны. Срывающийся голос, ядовитый смех, слетающий с губ. Все какое-то чужое, постороннее. И боль эта, что дерет на части, как голодный зверь, тоже не ее. Потому что ее самой больше просто не было.

— Мне нужно немногое. Чтобы ты меня выслушала.

Он не подходил, стоял в паре метров от неё, засунув руки в карманы джинсов, будто Владу это помогало удержаться на расстоянии.

— Ты всё верно расслышала — мой приезд сюда начался со спора. И ты была частью этого пари тоже. Но сейчас всё иначе. Всё изменилось.

Шаталов замолчал, словно подбирал слова, но всё ещё не приближался к ней. Так и стоял на расстоянии, что сейчас казалось гораздо более огромным, чем эти несчастных два метра между ними.

— Всё изменилось, и я даже не понял, когда и как. Ты стала не объектом для… спора.

Влад поморщился, и по выражению его лица было видно, что именно он думает о произнесённых словах.

— Ты стала той, кто мне нужен. А это пари — в прошлом.

Он говорил, а она почти не понимала слов. До сознания долетали лишь обрывки фраз — бессмысленные, опоздавшие, напрасные. В голове билась только одна мысль: из всех мужчин на свете она умудрялась выбирать тех, кто играл с ней, использовал и отбрасывал.

Конечно, она знала, что Шаталов рядом лишь на время, она напоминала себе об этом неустанно, но чего не представляла в полной мере — так это того, что в конце будет настолько больно. Словно режут по живому. Словно ударили умышленно и расчётливо в самое уязвимое место. Она пережила многое, она считала, что многие эмоции в ней уже мертвы, но оказалось, что боль от предательства не измеряется количеством раз и не становится менее сильной от того, что когда-то уже проходила это. Теперь болело даже яростнее, горше, будто душу исполосовали, разодрали и оставили гнить.

Он говорил, а она просто пыталась дышать. Это казалось сейчас самым важным. Продолжать дышать…

Он говорил, что она нужна ему. Для чего? Для того, чтобы греть постель, пока не надоест? И если пари в прошлом, почему он раньше не признался ей во всем?

Она ему не верила. Не хотела верить. Просто не могла. Он лгал ей, и что бы ни говорил теперь — она никогда уже не сможет ему доверять. Потому что рисковать, поверив вновь, попросту не способна. На это совершенно не осталось сил. Как, впрочем, и желания.