Огонь его ладоней (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 35

Волосы. Короткая бородка. Взгляд…

— Январь? — выдохнула я в полнейшем изумлении.

Да, это был он! Тот самый пирокинетик, с которым я пересеклась на Нивикии-Орбитальной. Который не дал торговцу поддельными артефактами меня поджарить из бластера. Он! И он тоже узнал меня, я поняла по взгляду. Узнал!

Таська застонала, приходя в себя. Распахнула глаза, огромные, слепые от пережитого ужаса. И сердце мое упало, разбившись на множество мелких осколков. Конечно же, Таська в моего Января влюбится. Еще бы не влюбиться! Сценарий типичнейший: дева в беде, деву спасает сильный красивый молодой мужчина, искры, чувства, любовь.

Уймись, Эля.

Тебе здесь ничего не светит.

Я опустила взгляд.

И всю дорогу до госпиталя молчала, смотрела себе под ноги, боялась голову поднять. Чувствовала взгляд, горячей волной по коже, но, наверное, сама себя обманывала. Он, конечно же, влюбился в Таську. Что не влюбиться? Красивая, несчастная, спасал ее, первую помощь оказывал…

Эля, уймись…

Сильнее всех пострадала Таська. Ушиб головного мозга, постельный режим под присмотром добрых докторов дней на семь. Ногу Митируву обещали зарастить быстро, мне вообще разрешили покинуть больницу уже завтра. Рекомендовали воздержаться от активного времяпрепровождения. Канцелярский язык документов забавен в своей серьезности.

Таську я бросать не собиралась, а потому сразу же просмотрела варианты насчет пожить с больницей рядом. Пока смотрела, пришло сообщение от Митирува. Он все организовал уже, когда только успел. Впрочем, сломанная нога — не ушибленный мозг, особенно после того, как обезболили.

Уведомил отель, где мы, когда вернемся, и чтобы наши номера не считали свободными, воспользовался опцией «в отъезде по форс-мажорным обстоятельствам». Разобрался со страховыми выплатами, там попытались было вменить нам в вину собственную халатность, но не с тем связались. Так что вместо того, чтобы потерять сумму, сумму мы приобрели, причем по максимуму. Все это Митирув подробнейшим образом расписал мне на три экрана длиной. Вовсе не для того, чтобы похвастаться или произвести впечатление, кисмирув все такие — педантичные зануды во всем, касающемся дела.

Он мне еще подобрал варианты, где остановиться на все те семь дней, пока будут лечить Таську!

Что я могла ответить на это?

Благодарила.

А в коридоре увидела Января. Разговаривал о чем-то с дежурным врачом. Про Таську, наверное, спрашивал. Я поспешила сбежать в сторону и по спуску вниз, в небольшой круглый холл с панорамным окном во всю стену.

На мир неумолимо накатывался вечер, и цветное небо заволокло оранжево-алой заревой пеленой. Больничный комплекс располагался на крутом склоне, представляя собой множество взаимосвязанных террас. Если посмотреть панораму вид сверху, то получалась прихотливые звездчатая структура, идеально вписанная в рельеф. Из окна же видна была лишь западная часть, уходившая вниз, в море саангмаковых деревьев, ближе к горизонту переходившее в настоящее море. Стрелы узких рек, рассекавших зеленые волны, сияли закатным огнем. По одной из них тянулась череда темных лодок. То ли соревнования, то ли просто компания решила прогуляться…

Я села прямо на пол, обхватила коленки руками. Совесть казнила памятью: вот я выпускаю из рук свой терминал, вот он лежит на краю, вот я, дурища, за ним лезу… Короткий жуткий полет вниз, страшные мгновения, когда мне показалось, будто Тася умерла. Как я испугалась за нее!

Слезы Митирува. Он тоже испугался, что Таська умерла, я же видела. Что я взъелась на него, спрашивается. Нормальный он, хоть и гентбарец. Как-то у них теперь все утрясется. Теперь, когда есть Январь.

Тут меня пробрало злыми слезами, но от рыданий я все же воздержалась. Серьезным усилием воли воздержалась, зареветь так и тянуло. Какое-то постоянное, дремучее, махровое невезение, даже слов не подберу, чтобы его охарактеризовать точнее. Стылое одиночество в дальних экспедициях, вот твое ближайшее и дальнее будущее, Эля. Смирись.

Я отправила вопрос лечащему врачу: можно мне уйти прямо сейчас, не дожидаясь утра? На удивление, разрешили. Но с обязательным появлением на утреннем обходе. Да пожалуйста!

С собой у меня ничего не было, так что я даже в палату заглядывать не стала. Митируву отправила сообщение, о Таське справилась у больничной нейросети, к подруге все равно сейчас не пустят, а спать она будет почти все время, пока не поправится. Больше ничего меня здесь не держало.

— Элина! — окликнул меня знакомый до дрожи голос.

Не успела. Не бежать же теперь. Я остановилась, обернулась:

— Да?

Январь не успел переодеться, был все в той же полевой форме, универсальной для пеших походов по лесам. И пахло от него лесом, корой саангмака, лесными травами, и немного озоном унявшейся грозы. Темные кудри, взгляд, в котором можно сгореть без остатка…

— Уже уходишь?

А, тоже больничную нейросеть спрашивал? Зачем бы… Или ему автоматически пришли сообщения, такое тоже могло быть.

— Да, — кивнула я, забыв про все остальные слова.

Мир отдалился, вращаясь где-то там, в миллиардах световых лет от меня. Вот он передо мной, мужчина, от которого безумие разливается по жилам жидкой лавой, и надо что-то говорить, что-то делать, но я не могу, стою столбом, и не могу ничего, ни сказать, ни сделать, и сейчас получится, как с Антоном, — миг возможностей окажется безвозвратно упущен. Я уйду, а он останется здесь. Я потом — в экспедицию, он — к себе на Альфа-Геспин. И всю свою жизнь я буду знать, что есть во Вселенной такой Январь Горячев, и что я сама была дура, упустила, как тогда, на Нивикии-Орбитальной, второй раз упустила, и…

И он вдруг шагнул ко мне, положил ладони на плечи — от прикосновения тряхнуло огнем, коленки подогнулись, — коснулся губами, я ответила… и весь мир ухнул за горизонт событий безвозвратно. Поцелуй в вакууме, черная дыра наоборот, снаружи все застыло как в сиропе, а между нами полетело с сумасшедшей скоростью время, и физически стало больно, когда все завершилось, и мы, оторвавшись, жадно смотрели друг на друга, вбирая в себя взгляд, отдавая взгляд и не умея остановиться.

— Разина! — сердитый окрик врача сдернул со счастливых небес на грустную планетарную твердь. — В палату.

— Почему это? — возмутилась я. — Зачем это? Вы же сами меня отпусти…

— Это я сразу не понял, куда вам так срочно понадобилось, Разина, — решительно сказал доктор. — И зачем! Ну, что ж, теперь исправляюсь, — он назидательно поднял указательный палец, поводил им перед моим носом. — Никаких. Активных. Физических. Нагрузок. Вам понятно?

Мне было не очень понятно, но сознаваться в собственной глупости не хотелось. Тем более, что Январь не спешил отпускать мою руку. Его ладонь, сухая и горячая, удивительным образом казалась родной, знакомой до каждой трещинки, как будто мы были вместе всегда, мы были вместе вечно, а потом потерялись ненадолго, а вот теперь снова нашлись.

— В палату, — приказным тоном велели мне. — Выпишу завтра вечером.

— Вечером! — взвыла я. — Вечером! Несправедливо!

— Никаких нагрузок, — повторил врач неумолимо. — Молодой человек, отпустите ее наконец, она за неполные сутки у нас не растает, поверьте мне.

Тут до меня дошло, о каких-таких активных физических нагрузок говорил старый доктор, и меня тут же охватило мучительным жаром. Мы же только что всего второй раз в жизни встретились! Мы же еще не…

Пользуясь моей растерянностью, врач увел меня из коридора, заставил лечь, а перед тем выпить снотворной гадости с приторным сладковатым привкусом.

— Знаю я вас, — ворчал он, водя ручным сканером над моей головой. — Молодежь. Потом привозят вас ко мне в реанимацию: спасай, эскулап, от инсульта, инфаркта и геморроя сразу…

— А геморрой-то при чем?! — слабо возмутилась я, лекарство начало действовать и в сон клонило со страшной силой. — У меня же травма мозга… вроде как… по вашему же диагнозу.