Огонь его ладоней (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 43

— Что же получается, — сказала я, — вот эти все пометки… к чему они… он, гад, там что, схроны какие-то сделал или как? Вонючие Штаны — это что? В космосе — может быть какая-нибудь аномалия пространственная, а здесь — что?

— Тоже пространственная аномалия, — сказала Татьяна. — Место-то какое непростое.

«Эпицентр дышит до сих пор», — вспомнились мне слова Января. И язык мой довертел вслед за мыслями:

— Те подростки… ну, гонщики-неудачники, что там разбились, и Января как волонтера, дернули участвовать в их спасении… Мы были вот здесь, — я приставила палец к голографической карте Каменного Моря. — А Январь летал вот сюда… — мой палец оказался как раз над нашей картой. — И это место тут помечено как Гребаный Песочек… примерно так переводится… ну, если в точности, то без первых двух букв… Песочек! Таня, ты — десант, да еще паранормал, какой такой «песочек» может быть в пространстве?! Да хоть бы и на планетарной поверхности.

— Понятия не имею, — пожала она плечами. — Но можно съездить, посмотреть на месте…

— Нет, сначала надо в полицию..

— Так полиция тебя туда и пустила, — заметила Татьяна. — Но можно отправить в полицию и, пока они там раскочегарятся, слетать самим. Они как раз подоспеют спасти, если вдруг что.

Мы замерли, сверля друг друга взглядами.

— Авантюра, — сказала я наконец, поджав губы.

— Ага, она, — кивнула Татьяна. — Мне любопытно. А тебе?

— Что вы тут так азартно обсуждаете? — спросил Январь, появляясь у меня из-за плеча.

— Карту, — честно сказала я.

— А, твоя археология, — добродушно посмеялся он, и вдруг выдернул из-за стола, прокружил вокруг себя и поцеловал, взвизгнуть не успела.

От его поцелуев, как всегда, все во мне расплавилось в жидкую лаву. Я любила его, любила, любила, я даже представить себе не могла, что женщина может вот так любить мужчину. Нет, я читала, смотрела любовные развлекалки, я как-то даже у нивикийцев наткнулась на самый настоящий любовный роман со всеми страстями. Поистине, все носители разума Галактики, древние, настоящие и будущие, едины в одном: в любви. Нет ни одной расы, которая так или иначе не переживала бы это могучее чувство, способное одновременно и на созидание и на разрушение.

Никакого письма я в полицию, конечно же, не отправила. Отложила на потом. Какая полиция, когда в цветных вечених сумерках тебя обнимает любимый мужчина, и вы целуется до умопомрачения, а потом уходите в комнату, закрываете дверь и снова целуетесь и снова до умопомрачения, и в себя приходите лишь под самое утро…

Иногда так бывает в жизни. Ты — дышишь, ходишь, любишь, живешь. Но следующий твой шаг — в пропасть, и нога уже повисла в воздухе, падение неизбежно. Впереди — жестокий, не оставляющий ни единого шанса на спасение полет в пропасть. Предотвратить его можно было. Вчера. Не сегодня. Сегодня — неотвратимо поздно, время, когда можно было направить поток в другое русло, ушло безвозвратно. Русло осталось теперь всего лишь одно, прямое, отвесное и короткое, как спуск в ад. Но ты ничего еще не знаешь, ни о чем даже не догадываешься. Любишь, дышишь, живешь… А уже умерла.

Так бывает иногда в жизни.

Таммеотские ночи не знают мрака. Даже в лесу просачивается сквозь кроны пылающий звездный свет, рождает тени, зажигает блики на воде. В горах у подножия Зубчатого Вала летом прохладно, особенно ночью. Воздух дышит запахами цветов, влажной коры, близкой воды. В тишине перекрикиваются ночные пересмешники, звенит, прыгая по камушкам, ручей.

Вот в такую предутреннюю идиллию, когда хочется выпить прохладного сока или просто родниковой воды, ледяной, но безумно вкусной, а потом снова нырнуть под покрывало и пригреться под горячим боком любимого, Январь обнаружил на-тоулем лантарга Поункеваля.

Клянусь, я его сама не доставала! Сунула в серебряный кулон, защелкнула, надела цепочку на шею и забыла напрочь, что именно на той цепочке ношу. Как цепочка оказалась на столе… ну, допустим, одно звено поломалось или замочек расстегнулся… ладно. Но как раскрылся кулон? Мистика какая-то, бесовщина, проделки мелких лесных чертенят! А может быть, проявление той силы, что заточена была в этом маленьком кусочке дерева. Я, помнится, не дочитала подборку до конца — волосы зашевелились, порываясь встать дыбом: случайности — не случайности, совпадения на грани безумия, события на таком тонком лезвии между реальностью и навьим сном, что умом не веришь и не поверишь ни за что, но сердце чувствует.

Помню, как сердце рухнуло сквозь пятки прямо под землю: Январь молчал, смотрел на подарок и молчал, и его молчание не обещало ничего хорошего. Он ненавидел расу лантарга Поункеваля, ненавидел от души, было за что. Его семья поколениями служила в космодесанте Земной Федерации, война с Оллирейном закончилась официально почти тридцать лет назад, это так, но конфликты по пограничным локалям все равно продолжались. С обеих сторон забора всегда найдутся недовоевавшие, жаждущие реванша, считающие, что противнику вломили недостаточно… Как и те, кто захочет погреть на чужой беде руки, продавая оружие, наркотики, медицинские услуги и корабли всем, желающим их купить.

— Это что? — тихо спросил у меня Январь.

— Подарок друга, — честно ответила я.

— Друга, — голос его упал до почти шепота, и прозвучало это очень страшно.

— Да, — я выдержала его взгляд.

Я не считала себя виноватой, хотя, наверное, было надо посчитать себя в этой ситуации виноватой, но… но… но… Дернула ворот: воздуха не хватало.

— То есть, вы не были любовниками? — новый уточняющий вопрос с тем же льдом в интонациях.

Дурак ты, Январь. Дурак, идиот, болван, я же сказала тебе — подарок друга, ты не услышал? Почему ты не услышал?!

— Допрашиваешь? — тихо спросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул, но со стороны себя не слышала, а самой показалось, что мямлю самым жалким образом.

— Если так, тогда… — его руку охватило багровое пламя, но с криком: «Нет!» я успела накрыть на-тоулем ладонями, и страшный жар лишь дохнул на кожу, не опалив ни волоска.

Январь слегка развел ладонями, сбросил пламя с пальцев, вокруг сразу стало темнее. Смотрел на меня, и я не могла прочесть его слепой взгляд, понять, чего же там больше было, злости или обиды или разочарования с брезгливостью даже, или всего вместе сразу.

— Не тебе подарено, — сказала я наконец, — не тебе и жечь.

— Значит, были любовниками.

— Нет!

— Я даже его знаю, — тем же спокойным льдом прошипел Январь. — Поункеваль Шокквалем, других из этой же семейки там, на вашей Нивикии, просто нет. Значит, ты решила отдохнуть от него? Слетать на курорт, развеяться? Найти себе мальчика для развлечений? А потом вернуться, как ни в чем не бывало, и снова целовать его?

Я онемела. Стояла, хлопала губами, не знала, что ответить, а больше всего ранила тяжелая ненависть, прорвавшаяся в чудовищных словах любимого. Он был со мной… сколько … почти четырнадцать дней, и за это время ничего обо мне не понял… Иначе бы не говорил такое… и так…

Для меня он стал жизнью. Центром Вселенной. Вот почему Таську настигало очередным разочарованием, поняла я. Она искала себя в глазах любимых, обманывала сама себя, что нашла, а потом, вот как сейчас для меня, наступал момент истины. Для меня Январь был всем. Опорой, на которой вращался мой мир. А я для него, наверное, так и осталась чем-то меньшим. Иначе он бы говорил сейчас со мной не так.

Иначе он бы меня услышал.

— Элина, — повысил он голос. — Я задал тебе вопрос.

— Вот ты как обо мне думаешь, — выговорила я наконец, и поразилась снизошедшему на меня спокойствию. — Жаль.

— Я тебе верил, — тяжело сказал он. — Я тебя любил!

Любил. В прошедшем времени. Вот так.

Январь меня приговорил, поняла я. Приговорил, расстрелял, закопал, нагреб сверху земли, сплясал и поставил надгробный камень, а теперь занялся надписью: Здесь лежит Элина Разина, подлая девка расового врага, в низменных целях охмурившая доблестного десантника Земной Федерации. Что тут скажешь? Что против этого еще можно сказать или сделать?