Последний рубеж (СИ) - Шерола Дикон - Страница 32

Дима с интересом взглянул на своего друга.

— Альберт дал ей чашку с разными крупами… И…

— Злая мачеха смешала мешок пшена и мешок гороха? — улыбнулся Лесков.

— Ты ржешь сейчас, а у меня буквально челюсть отвисла, когда она за пару секунд разделила все крупы — гречку, рис, овсянку… Ну, там были какие-то неточности, но в целом… И, когда она использует свои способности, комната больше не ходит ходуном, нет даже ветерка. Иногда я смотрю на нее и думаю, как я могу оставаться для нее авторитетом, когда она в любую секунду…

— Но ведь такой секунды до сих пор не наступило? — спросил Дима.

— Нет. Вне тренировок она не применяет свои способности. Во всяком случае при мне. Но Лось говорил, что она иногда распугивает других детей, если те пытаются ее как-то задеть. В принципе, правильно делает, но мне не нравится, что моя Дашка ее опасается.

— Дашка? Ты про ту учительницу, с которой…

— Да, Дарья Максимовна… Мы с ней немножко заигрались. В последнее время она слишком часто вызывала меня к себе, чтобы пожаловаться на плохое поведение моей дочери. Ну мы с ней и… В принципе, она нормальная, только сомневаюсь, что Вика адекватно воспримет ее. Дашка считает, что детская ревность — это частое явление, но пока тоже не горит желанием рассказывать мелкой о нас. Я, в принципе, не против: пока не определился в своем отношении к ней. Как считаешь, стоит ли впускать ее в душу?

— Это то же самое, что спрашивать: верить ли в Бога? Ты сам должен это почувствовать, — ответил Дмитрий, невольно снова вспомнив о своей девушке. Мысль о том, что ей досталось от отца, показалась чертовски неприятной. Главное, чтобы они не поссорились всерьез: что Полковник, что Эрика — оба были вспыльчивы.

И, словно прочитав его мысли, Иван бросил фразу, от которой Лесков моментально насторожился:

— Слышал, что тебя с Воронцовой сосватали.

С этими словами Иван весело расхохотался:

— Нет, я всегда знал, что люди — дебилы, которые любят массово плодить идиотские сплетни, но под чем надо быть, чтобы сочинять про тебя и Воронцову? Даже самый безмозглый мазохист никогда бы не залез на нее. Да, смазливая, но к хренам собачим такую чокнутую! Все знают, что она озлобленная, истеричная, страдающая от хронического недотраха сука!

— Это был последний раз, когда ты о ней так отзываешься.

Улыбка немедленно исчезла с губ Бехтерева, когда он услышал в спокойном тоне Лескова твердые металлические нотки.

— По-постой! — Иван отрицательно помотал головой, пытаясь переварить услышанное. — Я сейчас говорю про Эрику Воронцову, которая дочь Полковника, а не про Каринку из госпиталя… Или… Черт! Ты что, правда, с Эрикой? Но она же… Короче, ты сам просил не озвучивать.

— Ты когда-нибудь разговаривал с ней лично?

— Нет, но все говорят…

— А я разговаривал.

— Я помню: она тебя шантажировала! Хотела затолкать в лабораторию и подключить к тебе какие-то провода, от которых ты бы светился, как новогодняя елка.

— Я тоже не раз издевался над ней, — ответил Дима. — Но потом все изменилось. Надеюсь, хоть ты не станешь поддерживать эти идиотские суждения о ней?

— Но почему именно она? Блин, Дима, ты, конечно, извини, но сейчас я тебя конкретно не понимаю: вокруг тебя было столько нормальных женщин. Оксанка очень классная и любит тебя. На самом деле любит. Она от твоей постели вообще не отходила. В отличие от Эрики, которая приходила только с Вайнштейном.

— Она создала для меня «эпинефрин». И ее сидение у моей постели не поможет улучшить формулу препарата.

— Который чуть тебя не угробил, — нахмурился Иван. — Это дерьмо…

— Спасло нам жизнь, — закончил за него Дмитрий. — Кто-кто, а ты — последний должен злословить про его создателя. Она и Альберт сделали для людей гораздо больше, чем мы все вместе взятые. Что? Хочешь сказать, я не прав?

Лесков с вызовом посмотрел на своего друга.

— Да мне-то какая разница, с кем ты. Если она тебе нравится, ради Бога. Просто Оксанку жалко. Я думал, ты динамишь ее из-за Беловой.

— Оксана вжилась в роль, которая с самого начала была придуманной. А что касается Кати… Она ясно дала мне понять, что в ее жизни есть только один мужчина, и это не я. Мы оба должны идти дальше и не портить друг другу жизнь никому не нужными воспоминаниями.

— А, по моему, она с ним из жалости, — усмехнулся Иван. — Если бы ты по- настоящему захотел…

— Значит, я не хочу, — отрезал Дима. А затем, чуть тише добавил: — не хочу, чтобы, будучи со мной, она постоянно чувствовала себя виноватой. В конце концов это Волошин, а не я был с ней в самые сложные минуты ее жизни. И он предпочел находиться с ней до сих пор, а не бросился спасать своих родителей. Иными словами, как бы он меня ни раздражал, я не могу отрицать, что у него есть свои достоинства.

Когда Лесков замолчал, Иван не нашелся, что сказать своему другу. Он лишь пожал плечами, после чего произнес:

— Ладно, я к Вике…

— Я бы тоже хотел ее увидеть. Если ты, конечно, не против?

— С чего я должен быть против? — Бехтерев попытался придать своему голосу расслабленность, однако разговор с Димой в этот раз почему-то оставил у него неприятный осадок. Он понимал, что это последнее дело — лезть в личную жизнь друга, но зачем было связываться с девицей, которую ненавидят все, кроме ее семьи и Вайнштейна. С той, которая долбает и Оксану, и Катю, и остальных нормальных девчонок? Эрику считали злой, эгоистичной, своенравной стервой, которая обожала цепляться ко всем, кому приходилось с ней пересекаться. Ее помощники в открытую ненавидели ее: она с легкостью могла довести до слез, как взрослых женщин, так и девчушек вроде Оленьки. Нет, Оля и впрямь была своего рода раздражителем — слишком наивная и глупенькая, но остальные… Что касается Альберта, то про его дружбу с Эрикой болтали разное: что они — любовники, что они — бывшие любовники, что Альберт влюблен в нее, что сидит у нее под каблуком, что, будучи «энергетиком» угадывает ее настроение»… Но потом к сплетням добавилась новая фамилия, которая принадлежала лучшему другу Ивана. И он никак не мог поверить в эти россказни. До сих пор.

До комнаты, где находилась Вика, оба мужчины добрались в гробовом молчании. Дмитрий был мрачен, Иван — растерян. Дергать его какими-то дополнительными вопросами, Бехтерев не стал. А о чем спрашивать? Уподобляться Игорю, который вечно допытывался, мол, а ты, правда, на нее запал, или просто нужду справляешь, Иван не хотел. Или же стоило как-то разрядить атмосферу, сказав, что Эрика красивая или еще какой-нибудь комплимент? Но сказать об этой стерве что-то хорошее было еще сложнее, чем не говорить вовсе.

Однако насущная тема немедленно потеряла свою актуальность, когда подле Вики Дима и Иван внезапно обнаружили Эрика Фостера. Они сидели за столом друг напротив друга, и американец лениво водил рукой по рассыпанной по столешнице гречневой крупе.

— Я же сказал держаться от моей дочери подальше! — немедленно вспылил Иван. Он бросился было к Фостеру, но слова Вики заставили его остановиться.

— Почему вы мне не рассказали про Лунатика? — спросила девочка, и в ее голосе отчетливо послышались обиженные нотки. — Вы обещали рассказать мне, если появится полукровка моего возраста!

— Милая, ты уже слишком взрослая, чтобы верить обещаниям, — ответил Эрик, весело ухмыльнувшись. Затем, переведя взгляд на Дмитрия, он резко поднялся с места и отвесил нарочито учтивый поклон.

— Кого я вижу! — воскликнул он. — Мой босс снова в строю! Ликуйте медведи и трепещите кенгуру! Россия снова получила шанс одолеть Австралию! А, если без шуток, то я рад вас видеть. Может, вы поможете мне уладить одно недопонимание, которое назревает в геометрической прогрессии? Только вы способны…

— Как ты сюда вошел? — прервал его разглагольствования Иван. — Дверь же на сенсорном замке!

— Папочка, я сама его впустила! — вмешалась Вика. — Не бойся за меня! Он… — с этими словами она вытянула руку и постучала кулачком по поверхности купола.