Последний рубеж (СИ) - Шерола Дикон - Страница 8

— Постой, о чем ты говоришь? — губы Фостера по-прежнему улыбались, однако взгляд карих глаз сразу сделался острым, словно бритва. — Что с ним случилось?

— Отчасти это твоя вина. Если бы он не попробовал «эпинефрин», чтобы вытащить тебя с поверхности, быть может, ничего бы этого не было. А так он не может проснуться уже четвертые сутки.

— И опять я виноват! Да что ж такое! — весело запричитал Эрик. — Сижу взаперти, никого не трогаю, а вокруг меня голод, мор и убитые младенцы. Не человек, а ящик Пандоры прям!

— Лучше скажи, с тобой когда-нибудь было такое? — прервала его Оксана.

— Со мной? Не было.

— Это мне и нужно было от тебя услышать, — с этими словами девушка покинула комнату.

Как только дверь за ее спиной захлопнулась, улыбка с губ Фостера немедленно исчезла. Новость о состоянии Лескова ему чертовски не понравилась. Неужели и впрямь какая-то сыворотка могла натворить таких бед? В первую очередь для него, Эрика. Ведь, если с Дмитрием действительно что-то случится, он окажется один на один с разъяренной толпой.

Фостер осторожно слез с кровати и медленно прошелся по комнате. Проживание в правительственном здании дарило лишь мнимое чувство защищенности: на деле же это место по-прежнему оставалось тюрьмой, только более комфортной.

«Обколол бы кого-нибудь другого, зачем себя надо было?» — зло подумал Фостер. «Можно ведь было воспользоваться Вайнштейном или этим дураком Одноглазым».

Надо было что-то предпринять. Вот только что он мог сделать, сидя взаперти в этой идиотской комнате? Отправить Лескову открытку с пожеланиями о скорейшем выздоровлении? Заготовить слезливую речь, рассчитанную на милость горожан? Попробовать помолиться Богу?

Фостер сделал еще один круг по комнате, после чего его взгляд задержался на постели. Приблизившись к ней, наемник задумчиво провел рукой по подушке, словно на ней было написано решение проблемы, а затем обернулся на настенные часы…

Тем временем Оксана снова направилась в палату Дмитрия. Она уже жалела, что позволила эмоциям взять над собой верх и навестила Фостера. Скорее снега летом дождешься, чем от него помощи.

«Не надо было рассказывать ему про Диму», — с досадой подумала девушка, представив, как Эрик сейчас злорадствует. У этого парня ген благодарности явно был вырезан еще в детстве, вместе с гландами. Лесков столько сделал для него, а этот тип даже не попытался изобразить сочувствие.

Дойдя до палаты, девушка осторожно приоткрыла дверь и уже собралась было войти, как заметила стоявшую у постели Дмитрия Белову. В этот момент Оксана поймала себя на мысли, что несмотря на все беды, обрушившиеся на Лескова, друзья у него все же были отменными. Они, как часовые, сменяли друг друга, не в силах равнодушно наблюдать со стороны.

Услышав звук открывающейся двери, Катя посмотрела на вошедшего. Увидев бывшую Алюминиевую Королеву, девушка заставила себя улыбнуться.

— Как он? — спросила Оксана, приближаясь к Дмитрию с другой стороны постели.

— Без изменений, — тихо ответила Белова, снова обратив взгляд на лицо спящего. С щетиной он выглядел немного старше, однако сон смягчил его черты, отчего впервые показался Кате таким уязвимым. — Доктор Вайнштейн ничего не говорил по поводу анализов?

— Там ничего нет, — Оксана отрицательно покачала головой. — Не понимаю, что с ним происходит. Не может ведь абсолютно здоровый человек просто взять и уснуть на такой срок? Или может?

— Я не знаю. Я — не медик по образованию.

— Ты думаешь, я — медик? — девушка горько усмехнулась. — Закончила с отличием Гарвард, получила степень магистра в области финансов. И что теперь мне делать с моим нарядным дипломом? Если бы мы знали, что нас ждет, в первую очередь изучали бы то, что пригодится в жизни — физику, биологию, медицину…

— Уж точно не живопись, — добавила Катя. Она посмотрела на Оксану и удивилась тому, что не испытывает неприязни к этой девушке. А ведь когда-то, узнав о ее помолвке с Дмитрием, она с трудом сдержалась, чтобы не заплакать прямо на глазах у Стаса.

В тот момент в ее представлении Алюминиевая Королева почему-то рисовалась надменной стервой, которая с детства привыкла получать всё, что пожелает. Катя не раз видела этих богачек, работая в магазине «Прада»: как они смеряли снисходительным взглядом сотрудниц, как пренебрежительно бросали платежные карты, рассчитываясь за очередную покупку, как кривили губы на угождающие фразы «Приходите еще».

Слова Кати о живописи заставили Оксану немного оживиться.

— Кажется, я видела ваши работы в одном журнале. У вас была серия с пейзажами дикой природы…

Белова кивнула.

— Я вас запомнила потому, что вы были редким художником, кого похвалили критики, несмотря на то, что на ваших картинах всё было понятно, — улыбнулась Оксана.

— Спасибо, — Катя улыбнулась в ответ, но почему-то усомнилась в правдивости сказанного. Алюминиевая Королева наверняка навела справки о всех настоящих и мнимых любовницах Димы.

Словно прочитав ее мысли, Оксана добавила:

— Правда, заинтересовали меня все же не пейзажи, а кое-кто в вашем окружении. Поговаривали, будто именно он помог вам пробиться на вершину славы. Вам даже приписывали роман…

— Это всё глупые досужие сплетни, — ровным тоном ответила Катя. — Мы выросли в одном детском доме. На тот момент, когда Дмитрий появился в моей жизни во второй раз, я уже жила со своим парнем

— Со Стасом, верно?

— Да.

В этот момент Белова почувствовала себя еще более неуютно. Оксана ненароком уколола ее тем, что сейчас она, Катя, находится у постели совершенно постороннего человека. И вообще ей было как-то неловко общаться с Алюминиевой Королевой один на один, особенно когда рядом спит их «яблоко раздора».

— Знаешь, о чем я подумала, когда заходила в палату? — спросила Оксана, пытаясь сгладить возникшую неловкость.

Катя вопросительно посмотрела на нее.

— Я подумала, насколько же Диме повезло с его друзьями. Я со всем своим Гарвардом не могу вспомнить ни одного своего настоящего друга из прошлого.

Губы Оксаны тронула теплая улыбка, и Катя снова улыбнулась ей в ответ. Белова ощутила что-то вроде благодарности за то, что эта девушка не стала допытываться, что и как у нее было с Дмитрием.

Затем Оксана перевела разговор на то, как Лесков помог ей спрятаться от «процветающих», как задумал весь этот театр с фиктивной помолвкой и затем с похоронами, как после укрыл ее в Санкт-Петербурге.

— Когда я его увидела, то сразу поняла, кто он на самом деле, — рассказывала Оксана. — Знаешь, бывает ощущение, словно ты чувствуешь человека так же хорошо, как самого себя. Вот у меня так было с Димой. Он, конечно, не простой человек, но что я точно о нем знаю, так это то, что он ничего не боится. Он никогда не отворачивался от тех, кто просил у него помощи.

Услышав это, Катя мысленно улыбнулась. Ей вспомнилась история с закрытым чердаком интерната, в которой Дима явно не сверкал доспехами. Конечно, с тех пор много воды утекло, и Лесков сильно изменился.

«Но все-таки ты знаешь его не так хорошо», — подумала девушка, почему-то почувствовав над Оксаной преимущество. Это было дурацкое чувство, которое Катя поспешила отогнать от себя. Ведь они никогда не были и никогда не будут конкурентками.

Неожиданно их разговор прервал звук открывающейся двери. Оксана оборвалась на полуслове, обнаружив на пороге Эрику Воронцову, которая впервые появилась в палате без сопровождения Вайнштейна. Она бросила быстрый взгляд на Катю, заметив, как девушка переменилась в лице, а затем вновь посмотрела на Эрику, теперь уже с вызовом.

— Что за проходной двор? — ледяным тоном поинтересовалась Воронцова. Она выглядела уставшей, как человек, который почти не спал, и ее состояние не способствовало хорошему настроению.

Затем Эрика взглянула на Катю:

— А вы, уважаемая, палатой не ошиблись? Волошин лежит в противоположном конце коридора.

Эти слова неприятно обожгли Белову, но, не желая устраивать конфликт, девушка решила зайти в другой раз, когда поблизости не будет этой стервы.