Агенство БАМС (СИ) - Рей Полина - Страница 21

— Как ты думаешь, Кешенька, мой дорогой, этот человек — немой? — поинтересовалась Настасья Павловна у Шульца, а следом воскликнула, быстро переводя свое внимание на новую личность, двигавшуюся к соседнему столику:

— Ой, а у этого господина морда ну прямо совсем как у бульдога. И это точно не к добру, Кеша, клянусь подвязкой моей бабушки Степаниды Матвеевны!

Вопросы и наблюдения сыпались из уст «Авдотьи Никитичны» словно из рога изобилия. Шульц силился понять, как связаны с делом, ради которого они здесь очутились, декольте, бульдоги, подвязки и морда господина напротив, но не мог. Лишь кивнул, растягивая губы в улыбке, что как приклеенная застыла на его лице.

— Ежели вы станете и далее прибегать к описаниям подобного толка, милая моя женушка, боюсь, что мы с вами не только покусителя не задержим, но и впридачу вы получите ополоумевшего лейб-квора в качестве своего супруга, — вполголоса уведомил он Настасью Павловну, пристально оглядывая собравшихся.

К сожалению его, никто из присутствующих решительно не походил под определение «странный человек», коего сам Шульц узнал бы из миллиона. Но раз штабс-капитан с Фучиком были уверены, что убивец находится среди важных персон в кают-компании, у Петра Ивановича не было ни единого повода считать, что это не так.

Слуги двигались быстро и расторопно, выставляя перед пассажирами «Александра» все новые яства. Стоило отдать должное поварам — все было изумительно вкусным. Перебрасываясь с Оболенской ничего не значащими фразами — Настасья Павловна так и норовила обрисовать то, что Шульц видел и сам, при том снабдив это своими впечатлениями — они неспешно обедали. Проплывающие за окном облака, плавный ход дирижабля, вкусная еда и вино сделали свое дело, и Шульц впал в чрезвычайно благодушное состояние.

Приглядывая вполглаза за присутствующими, он предался мыслями исключительно интимного характера. А именно тому, когда же ему стоит наконец выбрать время и объясниться с Оболенской. Он снова погрузился в мечтания о болонках и ранете, когда к их столику подошли сразу двое — пожилой господин с моржовыми усами и сухонькая женщина, оказавшаяся на деле его супругою.

Представившись друг другу, Шульц и барон Балязин — а это был именно он — оставили своих дам сплетничать о шляпках, модах и последних новостях, а сами принялись прогуливаться по кают компании.

— Стало быть вы, Иннокентий Федорович, держите путь в Восточно-Сибирское генерал-губернаторство, — повторил Балязин то, что минутой ранее сообщил ему Шульц, понуждая Петра Ивановича мысленно внести барона в список подозреваемых.

— Стало быть так, — с улыбкою на лице согласился лейб-квор, бросая быстрый взгляд на «Дуняшу», что щебетала о чем-то с баронессой. Вид при этом у ней сделался такой, будто готова была она тотчас вскочить и совершенно невоспитанным образом сбежать. — А вы, господин барон?

— А мы с Гликерией Константиновной никуда путь не держим. Захотелось Ликочке в путешествие отправиться, чтобы птицею под небесами. Вот… выполняю каприз моей баронессы.

Балязин усмехнулся, покрутил ус, очевидно, чрезвычайно гордый собою, и Шульц закивал, соглашаясь. Для чего супружеская чета свела с ними знакомство, оставалось загадкою. Впрочем, посудил сам с собой лейб-квор, заподозрить Балязина в причастности к преступлениям он всегда успеет.

Они вновь принялись прохаживаться по кают-компании, при этом Шульц увлеченно сочинял события своей жизни, обстоятельства встречи с «Авдотьей Никитичной», которые вызвали у барона неподдельный интерес, после чего оба вернулись к своим дамам.

Обед подошел к концу, и Балязины отправились к себе в каюту отдохнуть перед ужином, на котором обещано было представление артистов.

— Что же, Настас… Авдотья Никитична, — обратился Шульц к Оболенской, подавая ей руку. — Надеюсь, вам с госпожой Балязиной было хоть отчасти веселее чем мне с ее супругом.

Он бросил на Оболенскую мрачный взгляд, давая понять, что именно думает по поводу сего знакомства, и прибавил:

— Первый выход в свет прошел почти впустую. Но к вечеру, как я смею надеяться, нам улыбнется удача.

Время до ужина Настасья Павловна и Петр Иванович, ныне более известные как Авдотья Никитична и Иннокентий Федорович, проводили в отведенной им каюте, занятые каждый своим делом. Оболенская делала вид, что чрезвычайно увлечена книгою, кою держала в руках, а Шульц расхаживал из стороны в сторону, задумчиво хмурясь и периодически выдавая краткие «эх» и «да-с».

Толстый том в кожаном переплете, внутри которого крылся новый роман французского писателя Виктора Гюго «Отверженные», лежал на коленях Настасьи Павловны, но в момент сей иностранные слова никак не шли в ее голову, занятую размышлениями о том, откуда же знала она этого человека, что подавал им сегодня вино и держался так, словно был среди присутствующих господином, а никак не слугою. Ясные синие глаза снова всплыли перед мысленным взором Настасьи Павловны, но принадлежали они при этом не безвестному прислужнику, а графу Ковалевскому, и до того четким был этот образ, что Оболенская едва не вскрикнула от того, что поняла: под восточными одеждами действительно скрывался именно он. Его взгляд, его осанка и даже его молчание — ведь по голосу она непременно узнала бы его вскоре — все указывало на графа, и Настасья Павловна удивилась сама себе, что тотчас же не признала в обслуге Ковалевского, коий в последнее время оказывал ей чрезмерно много внимания.

Вот только для чего оказался на дирижабле польский граф и с какой целью переоделся турком? С какой стороны ни посмотри, а причин для того порядочных Оболенская не представляла. А еще эта золотистая пыльца на его руке… Настасья Павловна сглотнула, понимая, что, быть может, владеет информацией, которая способна повернуть их расследование в новую сторону, внеся в него ясности поболе, чем то было в данный момент.

Да вот беда — Настасья Павловна была вовсе не уверена, что это расследование действительно «их», как не была уверена и в том, что ей следует помогать Петру Ивановичу в поимке покусителя, отправившего к праотцам уже несколько невинных душ. Ведь подобного приказа она не получала, и все, что входило в ее задачи — это следить за самим Петром Ивановичем, об успехах коего пока докладывать было особенно нечего.

Закусив губу, Настасья Павловна размышляла, говорить или нет Шульцу о том, что ей было теперича известно. Дорогой дядюшка Анис Виссарионович был уверен, что убивец находится среди знатных персон верхней палубы, что самой Оболенской казалось верхом глупости. И еще глупее ей казалось то, что данное утверждение принималось всеми, кто был замешан в расследовании, как непогрешимая аксиома. И версий иных, насколько она могла судить, господин лейб-квор покамест даже не рассматривал. Отложив книгу, Настасья Павловна все же кинула взгляд на Шульца и завела разговор издалека, в то же время заявив прямо:

— Знаете, Петр Иванович, думается мне, что барон Балязин в этом деле ну совершенно не к месту. Достаточно вспомнить, с какой прытью скрылся от нас душегубец в тот вечер, когда мы с вами были в «Ночной розе», — сказав это, Оболенская весьма некстати вспомнила мимолетный поцелуй, коим одарил ее тогда Шульц, но тут же прогнала от себя эту крайне неуместную картину, надеясь, что лицо ее не выдало того, о чем она подумала на совсем краткий миг. — Подумайте сами: столь грузный человек никак не способен бегать столь быстро. Если только у него не имеется какого-нибудь сообщника, — добавила Настасья Павловна раздумчиво, про себя невольно отметив то, что подтянутый граф Ковалевский как раз весьма вероятно мог бы быть тем, кто способен исчезнуть из поля зрения во мгновение ока. — Да и скажу я вам, Кешенька, судя по беседе с супругой его Гликерией Константиновной, бедному барону времени только на то и остается, что удовлетворять капризы своей баронессы, коих возникает примерно сказать с десяток в минуту. И хоть с виду она дама хрупкая, кроется под этим личность столь твердая, что господину Балязину можно только посочувствовать, — заключила Оболенская и, разгладив на платье несуществующие складки, произнесла осторожно: