Навь. Книга 2 (СИ) - Борисов Олег Николаевич - Страница 37

Ну а с Паленым, с которым я сильно хотел потолковать, вообще вышел жесткий прикол. Сначала он влетел в больницу чуть ли не в критическом состоянии, теперь, как говорили в школе, чуть ли не находится в овощном виде. В ближайшее время до него было не добраться — когда я, изображая скорбь и выжимая из себя скупую крокодилью слезу попытался появиться в больничке, чтобы выяснить его состояние и порасспрошать, меня развернули с этажа мордовороты из личной охраны князя. Я удивился, мельком увидев Кресислава, находившегося в палате — он-то что тут делает? Но передо мной уже распахнули дверь на лестницу, и вежливо попросили в нее проследовать. Ну еще бы, попробовали бы они распустить руки, это было бы объявлением войны.

Единственное, что поднимало мое депрессивное настроение было то, что у нас с Елизаветой было все отлично. Вместе с ней мы проводили очень много времени. Считалось, что я спас ей жизнь второй раз уже в Азии — ага, если только не считать того, что и в первый раз, и во второй неприятности произошли из-за меня. Но это уже мелочи, Воронцовых в это никто не посвящал. Как благородный человек, я должен бы был во всем признаться, каяться на коленях, умоляя меня простить… Ржунимагу. Особенно с Елизаветой, она как раз была из тех, кто подносит патроны держащему оборону своему мужчине. Так что почитательницы дурных сериалов и лырных романов могут идти смотреть или читать их дальше. Жизнь, как правило, не состоит из сериала, чей сценарий склепали на коленке вчера, чтобы очередная серия увлажняющей жвачки для безмозглых кур с половыми проблемами вышла точно в срок.

— Все готово, предлагаю в самое ближайшее время навестить младшего Драбицына в гимназии, — архиепископ Григорий потеребил большой крест, висящий поверх рясы.

— Я не думаю, что Владыка похвалит нас за такую самодеятельность. Если что-то такое возникнет…

— Да ничего не возникнет, высокопреосвященнейший, — насмешливо сказал Григорий. — Пацан, сопливый, двенадцатилетний, что он может сделать? Папе пожаловаться? Сделаем так, чтобы не пожаловался.

— Это как?

— Графиня страстно желает исповедоваться, но граф всячески этому сопротивляется. Похоже, он сам безбожник, я не слышал, когда он последний раз был в церкви.

— Ну так отлучили бы его, — в задумчивости сказал Феофан.

— У Владыки на него планы, насколько я понял. Поэтому его не трогают. Хотя он и якшается с язычниками. Вот на мальца надавим, и он нам выложит все, что ему известно. А чтобы был посговорчивей, графиню увезем прямо из церкви, или даже до нее. Есть у меня одна мыслишка…

— Но это же похищение! Не боитесь мести Драбицына? У него все-таки власть! Вдруг он решит начать войну…

— Все во славу божью, — осенил себя святым крестом Григорий. — Нет над нами власти мирской. Война с воинством Христовым? Ничтожного человека?

— Во славу диавола это, — отрубил Феофан.

— Не смотрите так на это, отче. Зато мы узнаем правду.

— В вас говорит прежняя криминальная натура, — Феофан попытался поставить на место собеседника, когда-то вышедшего из самых низов.

— Нет. А кроме того, чтобы расставить все точки над «ё», у нас будет специалист по противодействию языческим культам, как вы и предлагали. Нужного нам экзорциста, говоря языком католиков.

— Кто?

— Отче Аресий, бесогон.

Феофан аж поежился. Про этого больного ублюдка он слышал разные страшные вещи. Ему не сан надо было давать, а закрывать в дурке. Поэтому и бесов он успешно изгонял, причем не мягкими православными методами, а пользуясь знаниями в экзорцизме других церквей, не гнушаясь насилия и кровопролития, бесы, наверное, от него сами бежали в ужасе. Такой урод был недостоин вообще входить в храм Божий, но по мнению Феофана, похоже у высшего начальства были другие взгляды. Иногда он был просто незаменим.

— Ну так что?

— Не нравится мне все это, но давайте попробуем.

Я сидел на лавочке в зеленой зоне на территории гимназии и жевал особо вкусную плюшку, должен же быть у меня перерыв на обед! Хотя зону зеленой сейчас назвать было трудно, осень же поздняя, сиротливо протягивали свои голые осыпавшиеся ветви деревья, словно молясь серому смурному небу. Все равно я лучше поем на свежем воздухе, хоть и депрессивный пейзаж с облетевшими листьями навевал тоску.

— Господин Драбицын?

Я обернулся на голос. Оба-на, трое пожилых мужиков в рясах попов с крестами на груди. Притом если двое были просто обычными среднестатистическими священнослужителями, дородными и кругломордыми, то третий имел очень запоминающуюся внешность, я сразу почувствовал угрозу, исходившую от этого типа. С рожей как у рептилии, покрытый какими-то пятнами, и такие же желтые глаза, какие обычно бывают у ящериц.

— Да, это я.

— Пойдемте, сын мой, нам надо поговорить, — пробасил первый.

— Ну пойдемте, батюшка. Сразу в кабинет директора гимназии. Там в его присутствии и поговорим.

— Это не в ваших интересах. Мы все знаем, так что лучше поговорим без свидетелей, — проскрипел мерзким голосом третий.

О, знакомая старая песня о главном, любимый мотив тупых следаков и особо тупых особистов. «Мы все знаем, но ты лучше сам расскажи, облегчи свою участь». Обычно тупорылый ничего не знает и берет на понт. Почему тупорылый? Да потому что такой подход действует только на дебилов, которых в допросной двое — тот, кто задает вопросы, и тот, кто на них отвечает. Ну-ну, вы решили поиграть с тем, кто отлично знает методику ведения допроса, и сам их проводил?

— Ну и че вы знаете? — как можно наглее заявил я. — Нихера вы ничего не знаете и не узнаете. А так мальчиков не люблю, кокс не нюхаю, монашек не совращаю. Так что идите отсюда к святому Ебукентию, пока я вас не обвинил в педофилии.

Я поднялся со скамейки и отряхнул руки. Достали уродцы. А что, мудаков хватает и в форме, и в рясах, и просто так.

— Не так быстро, мальчик! — схватил меня за руку ящеромордый. — А то твоей мамаше плохо будет.

— Что? Что вы сделали с мамой? — вышло фальшиво, графиню я так не называл, пусть спишут мою фальшь на испуг.

— Садись! — третий толкнул меня на лавку. Точнее, попытался. Стандартное освобождение от захвата наложением кисти на болевые точки, и вот уже третий, шипя, полуприсел, больно ручке-то… Ну хватит комедию ломать, их трое, я один. Получи коленом в заботливо подставленный подбородок, и ладонями по ушам. Я вошел в ускорение. Да ты, дядя, борзый и опытный, не зря у тебя такая рожа страшная. На тебе пальцами в висок, выживешь так выживешь. Ага, второй, стоящий рядом, они с первым вообще не бойцы. Ладно, покалечу для проформы. В развороте удар ногой вниз, скользнувший по голени и всю силу отдавший в подъем ноги второго. Обычно так не делают, это удар при освобождении от захвата сзади, но еще я лапать себя не давал. А в своде стопы столько мелких косточек, что просто прелесть, когда они ломаются.

Третьего я просто толкнул на скамейку со всей дури, он забавно упал лицом вперед, приложившись о спинку скамейки подбородком. Я прыгнул на него сверху — ощущения были такие, как будто плюхнулся на жирного борова, сжав коленями колыхающиеся бока — и вогнал ему пальцы в болевые точки на ключицах.

— Ай-яй, — завопил он действительно как боров.

— Где графиня, сука?

— В доходном доме на Черной Речке.

— Адрес, давай адрес!

Давясь соплями и слезами, он назвал адрес.

— Охрана?

— Двое иноко… Ой-й!

— Не врешь? — я от души вдавил пальцы.

— Не-ет…

— Ну тогда отдыхай, — я приложил его от души кулаком по затылку, услышав стук толоконного лба о спинку и слез с пони-боя в рясе.

Так, здесь я порезвился хорошо. Третий лежал навзничь поломанной куклой, я прижал к его шее два пальца. Есть пульс, есть. Поразмыслив немного, я не стал ему добавлять, зато от души с носаря влепил ногой в лоб второму, сидевшему на земле и баюкавшему поломанную ножку, отправив его в беспамятство. Собрал у попов все мобильники и бросил к себе в сумку — не надо портить мне сюрприз, а содержимое пусть криминалисты в СБ изучат.